Михаил Лоскутов - Тринадцатый караван
Глаза его слипались от усталости. Утром он увидел колодец. Хмурые и любопытные шапконосцы вышли из кибиток. Они недавно прикочевали с дальних песков и жили у национализированных колодцев. Они утверждали, что вода в свободных колодцах стала портиться, стала горькой, соленой, пахнет нефтью и серой. Они собирались откочевать обратно к дальним колодцам. Они сидели на песке, поджав под себя ноги, и смотрели на туркмена в пиджаке.
— Товарищи! — сказал он.— От имени революционного комитета Черных песков...— И остановился.
Недоверчивые глаза окружили его кольцом. Он увидел людей, которые шли из пустыни, из ее веков. Они пронесли через эти века дутары с шелковыми струнами и грифами из персиковых косточек, цветистые разговоры и легенды, боязнь нового и веру в ишанов... Он неожиданно оборвал фразу, махнув рукой, и сказал:
— Вот что: дайте-ка воды напиться.
Старик зачерпнул пиалу из ведра, стоявшего возле кибитки, и подал докладчику. Тот снял тюбетейку, вытер пот с головы, хлебнул воды, потом понюхал, поставил чашку на землю и задумчиво посмотрел поверх голов.
Кумли нетерпеливо ожидали начала доклада. Но приезжий опять взял пиалу и хлебнул воды.
— Да...— сказал он как бы самому себе.— Да... Вы говорите, она пахнет серой? Она пахнет нефтью. Так, так.
Он выпил еще воды и вдруг встал и направился к своей лошади. На полдороге он остановился и обернулся:
— Вот что. Жил-был один ишак и один верблюд, иккиеркуш — двугорбый верблюд. Они принадлежали очень жестокому хозяину. Он их бил, заставлял работать много, а есть и пить давал мало. Однажды они шли с караваном, отстали от него и сбились в сторону. «Давай убежим»,— сказал верблюд ишаку. И они убежали. Долго они шли и захотели пить. Воды же не было. Уже они совсем отчаялись, как вдруг навстречу попался им человек с полной бочкой воды. «Пейте,— сказал он им,— я ничего с вас за это не возьму, и вы останетесь на свободе».— «Нет, подожди пить,— сказал ишак верблюду,— этого не может быть».— «Чего не может быть? Это же вода, вы умираете от жажды, нате пейте».— «Нет,— сказал упрямый ишак,— нет, этого не может быть». Когда наконец его уговорили, он, еле живой, подполз к бочке, попробовал воду и вдруг сплюнул. «Фу, говорит, какая это скверная и невкусная вода! Знаешь что, верблюд, давай вернемся к хозяину. Там вода гораздо аппетитнее». И вот...— Приезжий взглянул на собравшихся, взмахнул плеткой, взял опять пиалу, отхлебнул и сказал: — Она пахнет не серой. Я знаю, чем она пахнет...— Здесь он вплотную подошел к старшине и вдруг спросил, глядя на него в упор: — Чьи следы ведут к Джунаиду? Кто приезжал сюда сегодня утром, а? Посланцы ишанов? Слуги святых людей? Они вас звали обратно? Ну что ж! Знаете что? Можете уходить. Прощайте.
Собрание давно забыло про доклад. Но любители легенд не могли успокоиться. Они стояли с полуоткрытыми ртами, с глазами, полными любопытства и тревоги: собрание боялось, что странный докладчик сейчас же исчезнет с лошадью.
— Как же ишак с верблюдом? — крикнул какой-то молодой кумли.
— Я не знаю, чем это кончилось. Вам виднее. Прощайте! — хмуро ответил докладчик.
Он вскочил на коня и ускакал прочь.
Председателю нужно было сократить путь, так как он задержался и мог опоздать на заседание Совнаркома. Поэтому он ехал не только ночью, но и днем. Утром он увидел синюю полоску гор над песками и услышал паровозный гудок с невидимой железнодорожной линии.
Вечером он видел вокруг себя велосипедистов, лимонадный ларек и городской ашхабадский сад, в котором играла духовая музыка из железнодорожного клуба, и все это было похоже на мираж. «Так у нас появляются в воздухе озера,— говорил он.— Очень просто. Отсвечивают шоры, солончаки. Они голубые под лучами солнца. Милая страна! В ней все исчезает: вода исчезает, Советы исчезают! Я ничему уже не удивляюсь. Я уже учусь у кочевников ездить в город по звездам».
«Скоро ты будешь на улице привязывать к столбам тряпочки — по привычке, чтобы заметить дорогу»,— шутя говорили ему на заседании.
Но заседание на этот раз не состоялось. Вернее, оно было, но стояли другие важные вопросы Туркменской Советской Республики, и серный завод был отложен.
Тогда снова начались солончаки, исчез мираж из велосипедистов и лимонада, в глазах прыгали кусты саксаула и бесконечные барханы, желтые и однообразные, как продолжительный бред.
Через три ночи председатель ехал по тропе у далекого Кзыл-Такыра. Налево, на северо-запад, вела тропа полузасыпанных следов. В той стороне страшно редки кочевья, та сторона не охвачена никакой работой, там бродят беглые стада богачей и иногда мелькают басмаческие кони.
Прямо же идет дорога к Буграм Зеагли, к заветным Буграм, у которых строится завод.
Через час он увидел в долине огоньки серного завода.
В домике ревкома было много людей. Его здесь уже ждали. Здесь накопилась масса дел. Здесь были работники завода и делегаты из отдаленных аулов. В числе их были люди с национализированных колодцев.
— Мы слышали,— сказали они,— про ишака и верблюда. Мы постановили остаться на месте всем аулом и не будем больше слушать ишанов...
Это всё были люди с суровыми чертами лица, с палками, в сандалиях из бараньей кожи, с лицами грубыми и черными, как ночь пустыни за окном.
Председатель сдвинул в сторону бумаги и положил портфель на стол.
— Итак,— сказал он,— заседание революционного комитета Черных песков считаю открытым. Сегодня у нас стоит вопрос о дальнейшей советизации песков. Кто желает что-нибудь добавить?
РАССКАЗЫ О ПУСТЫНЕ И ДОРОГАХ
Белый слон
Старый Хаджими был хромой, потому что слон наступил ему на ногу. Это был плохой слон, который не умел осторожно ходить по улицам. Так рассказывал Хаджими. Может быть, это и не так, но там это вполне могло случиться.
У нас слоны не наступают на ноги потому, что и слонов у нас не так уж много. Это было в городе Карачи, далеко на берегу Аравийского моря, в Индии.
Это было давно, лет семьдесят тому назад. Теперь уже давно и слона того нету, да и старого Хаджими уже нету. Но Мумин, его внук, живет в ауле Балучи, недалеко от Кушки. Здесь от него я и услышал всю эту историю.
Жил он на высоком холме со своим дедом Хаджими, а холм этот стоял в Афганистане, по ту сторону границы. Жили они там вместе с другими людьми одного из племен белуджей.
Белуджи эти очень интересный и живописный народ. Они носят халаты, ружья и длинные ножи, головы их обмотаны большими, длинными чалмами, концы которых свешиваются, точно полотенца. Когда они скачут на конях, эти концы мотаются по ветру.
Они очень любят скакать на конях, стрелять из ружей, петь песни. У них много песен. Но очень мало коней, и скакать многим не на чем. Даже своей страны у них нет.
У афганцев есть Афганистан, у иранцев — Иран, у туркменов — Туркменистан. А белуджи разбросаны по разным странам. Есть местность Белуджистан в Индии, но принадлежит она англичанам, и там белуджей живет меньше всего. Больше всего их в других местах Индии и еще в Иране и Афганистане. Они не признают границ и живут по всему Востоку. Многие из них переходят с места на место, как цыгане. Они живут в шатрах, среди гор и под городами. Некоторые из них имеют своих верблюдов, коз и овец — они их пасут в диких горах и на чужих лугах.
Но у старого Хаджими с Мумином не было и верблюдов с овцами. У них была собака Аи, один ветхий шатер, котел и медный кувшин. Хаджими был старый, хромой. Он не мог даже добыть себе где-нибудь коня или хотя бы козу.
Поэтому он был пастухом у Риза-Кули. Он жил в шатре с Мумином и собакой. Он сторожил скот Риза-Кули и рассказывал Мумину свои бесконечные истории и сказки. Они были бы плохими белуджами, если бы не любили хорошую сказку.
Так вот про слона, который отдавил ногу старому Хаджими.
— Это было давно. Очень, да. Очень давно. Да,— так говорил Хаджими. Он говорил так медленно и тягуче потому, что в это время дремал, чесал голову под чалмой и еще жевал табачный порошок.— Да...— говорил он и доставал табакерку из тыквы.— Очень давно...— говорил он и вынимал из тыквы горсть табаку.— Мы жили тогда на нашей святой земле...— Тут он отправлял табак под язык, и Мумин теперь должен был ждать, пока его язык освободится для рассказа.— Да, на нашей святой земле белуджей...
Но Мумин не мог ждать! Хаджими был стар, а Мумин был молод. Он хотел бы жить тоже очень давно и тоже на земле белуджей. Мумин смотрел в ту сторону, где должна быть эта земля. Там верблюд чесал бок о каменный уступ. За верблюдом ходили овцы. Еще ниже была долина и дремал афганский поселок — никакой земли белуджей!
— Ну, дальше! — говорил Мумин и теребил старого Хаджими за рукав.
— Да. Слон был большой, а я маленький. На нем ехал важный чиновник по улице. Да, он наступил мне на ногу...
