Светлана Борминская - Куплю свадебное платье
И тут я снова впала в ничто. И сквозь него у меня сильно болело внутри, и меня, кажется, резали.
— Что ж ты, доча, с таким маститом ходишь и падаешь, подбирай тебя, — потрясла меня за плечо, и еще потрясла, и еще здоровенная старая медсестра лет сорока. — Давай укольчик засадим, поворачивайся! Ну?! — загудела она. Я повернулась и ойкнула.
— Твою Глафиру в недоношенные положили, — обрадовала меня медсестра. — В доношенных мест нет. Такая девка заводная, как поест — сразу спать.
— Почему заводная-то? — всхлипнула я.
— Так как проснется — сразу есть просит.
Вот так.
Снова Лабрадор
— У вас красивый ремешок, — сказала рыжая колли и лизнула Нельсона в губы.
— Вы тоже — супер, — задышал Нельсон. И случилась любовь.
А некоторые удивлялись, чего это Лабрадор такой веселый за пельменями с сумкой бегает и не рычит на Слепого Поводыря, когда тот по привычке наступает ему на лапы и висящий хвост сзади.
— Это сильнее, чем секс! Когда любимый мужчина признается, что он любит тебя! — говорила рыжая колли всем.
А все думали — она просто лает.
— Я боюсь за тебя! Я переживаю за тебя! Я хочу быть с тобой! — говорила колли Нельсону.
Лабрадор впервые слышал такие слова и забросил писанину романа, просто забыл его, не подходил к ноутбуку, а подходил к колли…
Если бы не хозяева, Лабрадор уже давно оформил бы свои отношения с Сабиной, женился по всем собачьим правилам, если бы не хозяева суки, жизнь могла подарить так много радостей. Но почти все мы имеем хозяев, которых замечаем порой, лишь перестав дышать от вдруг затянутого на своей шее ремешка.
И наступил день, когда Лабрадор остался один.
Соседи
Пес ходил и слушал, ходил и слушал, ходил и слушал по лестнице, то нажимая ухом на чужую дверь, то становясь передними лапами на многие коврики.
— Если будешь встречаться с Венькой, я тебя убью! — сидя напротив Кокуркиной, грозно шипел Мальков.
— С каким Венькой? — стала уточнять старушка. — Венек — море!
— С шестого этажа! — начал раздеваться Мальков.
— А пошто он мне? — беспамятностью Кокуркина отличалась еще со времен московской Олимпиады.
— Я видел! — становясь на коленки, тряхнул рыжей головой Мальков.
— Что углядел, касатик? — старушка лежала по привычке тихохонько.
— Как он тебя раздевал глазами! — перевел дыхание Мальков.
— Когда? — дернулась старушка.
— А когда ты мусор до помойки несла и задницей крутила!..
Пес начал фыркать еще в подъезде, вспоминая, в каком виде Дарь Иванна обычно выносит мусор.
И, выбежав со всех ног на улицу, начал кататься в песке и лаять, лаять!
— Чего это он? — удивился участковый, проходя мимо. И сам себе ответил: — Весна! То есть лето, — поправился он.
И правда было лето. Со дня убийства Нины Ивановны прошло уже десять дней.
Наташа лежала в больнице. Гнойное воспаление левой молочной железы… Она болела и никак не выздоравливала, и в бреду смешались: муж Дима со сломанной челюстью и с топором в руках; Глашка, кричащая и голодная, в руках мертвого Октябрика; черный обгоревший губернатор Соболь на падающем вертолете и взрыв!.. Седая Таня Дубинина с лицом как медная монета и опавшими плечами…
Раз два — три!
— К вам в гости можно зайти? — вкрадчиво спросил из-под лестницы бывший геронтофил, бывший маньяк, а ныне — вольный свингер и по-прежнему примерный семьянин Мальков.
— Пойдемте прямо сейчас, — улыбаясь, пригласила Мила и счастливо вздохнула, прижавшись к плечу Вениамина.
Хренков брюзгливо наблюдал, как из-под лестницы на свет выходит, смахивая с себя паутину, сосед с нижних этажей — Мальков.
— Ну, зайди-зайди, если такой храбрый, — прокашлялся Хренков.
— Вы с кем спать будете? С Венькой или со мной? Или со всеми нами? — деловито уточнила Мила. — Давайте сперва с Венькой попробуйте, он такой зажигательный! Правда, Веньк? А я пока окрошки наделаю… Ладно?
И они, гогоча, скрылись в лифте.
Лабрадор похлопал глазами, отгоняя видение, и, к счастью, ничего не понял. Собакам про свингерство известно пока совсем немножко, да и то они постоянно путают. По собачьим понятиям, свингерством занимаются одни лишь свиньи.
«Кокуркина — старая, ветхая женщина в панцире прошедшей красоты…» — написал Лабрадор и зевнул. Чтобы не заснуть, он решил пройтись.
— Вот выйду из дома и гляжу по сторонам, — остановившись возле Лабрадора, любезно объяснила ему свое поведение Дарь Иванна. — Что и где? Зачем и по сколько? Постою полдня и знаю все-все-все.
«А то!» — подумал Лабрадор и решил укусить старушку. Ее прыткость была псу отчего-то неприятна.
— Хочешь, тебе расскажу? Ну, про что я знаю? — вглядевшись в красные собачьи глаза, воодушевленно предложила Кокуркина.
— Давай.
Дарь Иванна раскрыла рот и вдруг побелела:
— Ой! А чего ты только что сказал?
Лабрадор молча ухмыльнулся и стал подбираться поближе к ногам, Дарь Иванна поправила гребешок в волосах и бочком побежала от Лабрадора.
«Зря я говорить начал, цапнул бы молча, вот бы она закричала!» — подумал Лабрадор, глядя на отбегающую старушку.
— Меня давно не целовали в губы. Старух отчего-то никто не целует, а они, то есть именно я — люблю поцелуи. Я без поцелуя не засну и никогда не высплюсь, да, — отбегая подальше от дома, вслух грезила Дарь Иванна.
— У кого на что душа вскидывается…
Лабрадор так и не понял, про что бормочет эта неформальная старушка.
— Вон Танька Достоевская идет! Много написала, Танька? Иди еще попиши, — бурчала на лестнице Дарь Иванна Кокуркина, встретив гениальную писательницу. Если бы она только видела, как Татьяна Львовна, едва войдя в свою квартиру, прямо у двери начинает хохотать. Достоевская обожала злых людей, особенно злых на нее. Отчего? А она и сама не знала, но было ей безумно весело наблюдать, как человека корежит при виде ее.
Поцелуи в руку
— Я однажды была влюблена… в голубого, правда, я не знала о нем, — произнесла Татьяна и взглянула на критика.
— Правда, Таня? — скрипучим голосом спросил и сочувственно поглядел на черноволосую писательницу Гена Коцюбинский.
— Да, я была сильно увлечена, просто грезила им, — трогательно призналась Достоевская.
— Танюша, у вас не было шансов, — прижав пальцы к губам, прошептал Геннадий. — Ни одного шанса, ни полшансика. Геи не воспринимают женщин как сексуальный символ страсти.
— Да-а, все ограничилось дружбой, и очень краткой, — грустно кивнула Татьяна Львовна, и в глазах ее блеснула такая звезда, что Коцюбинский зажмурился.
— Так бывает, так бывает, — прошептал он и поцеловал Достоевской обе руки; она не сопротивлялась.
— Ну почему-у-у, Гена?! — с чувством спросила Татьяна, и глаза их встретились. Блестели слезы. — Ге-на?! Почему любовь приходит, и она не нужна! Почему?
— Я не знаю, Танечка.
— И я не знаю, Геночка.
— Никто этого не знает, Танюша.
— Никто.
— И никогда.
— Вон трамвай…
— Бежимте?
— Побежали.
И Гена с Татьяной Львовной, как два школьника-переростка, вприпрыжку и шумно дыша, добежали до трамвайных дверок и успели войти.
Трамвайчик зазвенел и пустился бежать по рельсам в горку, к синему пряничному вокзалу…
А что Таня тридцать лет назад была влюблена в Геннадия, так когда это было? А вы помните, кто любил вас? И кого вы?.. Я постаралась забыть.
Правда, безрезультатно.
Работа
Двойное убийство в «сталинке» все-таки наделало немало шуму. И хоть старший следователь Солодкина О. Л. не настаивала на отзыве капитана Сазанчука из отпуска, но, немного порассуждав на тему убийств со старшим лейтенантом Иншаковым В. И., заместителем Сазанчука на вверенной территории, поняла, что без Автандила Георгиевича разгрести это сложное дело вряд ли удастся.
Итак, через три дня Автандил Георгиевич снова появился на работе. Не отдохнувший, не загоревший, ко всему привыкший, и без проволочек занялся своим привычным делом. Докапываться до истины для капитана Сазанчука было обычной работой, и если он что-то и упускал из виду, то лишь потому, что был не богом, а простым участковым.
Служебные дела не закончились после убийства Н. И. Сидоровой-Гильзаби, они шли своим чередом и требовали решений, но одновременно с этим Автандил Георгиевич каждый день выяснял какую-то новую подробность, которая могла оказаться решающей в раскрытии преступления.
Наугад
Собаки смеются — высунув язык, улыбаются — морща нос, строят глазки — мотая мордой, пускают слюни — увидев сосиску.
Лабрадор знал толк в собачьих радостях. Он любил жизнь и нисколько не заискивал перед людьми. Абсолютно случайно начав роман-эпопею о жизни, он стал разбираться в судьбах и характерах так же залихватски, как цыганка у вокзала, которая утверждает, что знает про вас все!
