Аравинд Адига - От убийства до убийства
– Гурурадж Каматх. Это не вы писали о беспорядках?
– Я, – ответил низкорослый.
Полицейский потупился:
– Меня зовут Азиз.
– И?..
– Вы оказали огромную услугу всем меньшинствам нашего города, сэр. Меня зовут Азиз. И я хочу… поблагодарить вас.
– Я всего лишь исполнил мой долг. Как уже было сказано, я занимаюсь поисками истины.
– И все равно спасибо. Если бы и другие люди думали, как вы, сэр, никаких беспорядков в этом городе больше не было бы.
В конечном счете неплохой оказался человек, думал Гурурадж, глядя вслед Азизу и его велосипеду. Он всего лишь исполняет свой долг.
Гурурадж пошел дальше.
И, поскольку никто за ним не наблюдал, позволил себе гордо улыбнуться.
В дни, последовавшие за беспорядками, этот маленький человек стал звучавшим среди хаоса голосом разума. Точными, язвительными словами он рассказывал читателям о разрушениях, учиненных изуверами-индусами, которые грабили лавки мусульман; спокойным, бесстрастным тоном обличал фанатизм и отстаивал права религиозных меньшинств. Он стремился лишь к одному – помочь своими статьями жертвам беспорядков, а между тем эти статьи сделали его в Киттуре знаменитостью. Звездой.
Две недели назад он пережил самый сильный во всей его жизни удар. Отец Гурураджа умер от пневмонии. А через день после того, как Гурурадж возвратился в Киттур из деревни своих предков, где он обрил голову и сидел рядом со священником в храме все тех же предков, читая на санскрите стихи прощания с душой отца, выяснилось, что его назначили заместителем главного редактора, а это был второй по значимости пост в редакции газеты, которой он отдал двадцать лет жизни.
Вот так жизнь все и выравнивает, сказал себе Гурурадж.
Ярко светила луна, окруженная большим гало. Он и забыл уже, как прекрасны ночные прогулки. Сильный и чистый свет устилал поверхность земли яркой пеленой, и все вокруг отбрасывало четкие тени. Похоже, полнолуние наступило только вчера, подумал Гурурадж.
Но и в этот поздний час люди продолжали трудиться. Он услышал ровный, низкий звук, подобный дыханию ночного мира, – впереди показался грузовик, в кузов которого забрасывали лопатами землю, предназначавшуюся, скорее всего, для какой-то стройки. Водитель спал в кабине, из одного окна ее торчала рука, из другого ноги. И, словно за грузовиком трудились некие привидения, в кузов его летели сзади комья земли. Рубашка на спине Гурураджа взмокла от пота, он подумал: «Так и простудиться недолго. Пора возвращаться». Но от этой мысли Гурурадж ощутил себя стариком и решил продолжить прогулку: повернул налево, сделал несколько шагов, а затем повернул направо и пошел по самой середине Зонтовой улицы. С раннего детства он мечтал пройтись по середине большой дороги, однако ему никогда не удавалось ускользнуть от бдительного присмотра отца на срок, который позволил бы осуществить эту мечту.
Внезапно он остановился. А потом быстро свернул в боковую улочку.
Там совокуплялись две собаки. Гурурадж присел и постарался разглядеть все в подробностях.
Покончив со своим делом, собаки распростились. Сука убежала в глубь улочки, а пес, еще распираемый посткоитальной гордостью, поскакал в сторону Гурураджа и едва не шаркнул, пробегая мимо, боком по его штанине. Гурурадж последовал за псом.
Выскочив на большую улицу, пес обнюхал валявшуюся посреди мостовой газету. А затем взял ее в зубы и бегом вернулся в улочку. Гурурадж побежал за ним. Все дальше и дальше углублялся в улочку пес, преследуемый редактором. Но наконец остановился, уронил толстую газету на землю, обернулся, рыкнул на Гурураджа и начал драть газету в клочки.
– Хороший пес! Хороший!
Гурурадж повернул голову направо, чтобы понять, кто это сказал. И увидел призрака: мужчину в хаки со старой, времен Второй мировой войны, винтовкой в руках, с желтоватым, кожистым лицом, покрытым ямочками и шрамами. Глаза у старика были узкие, раскосые. Подойдя к нему поближе, Гурурадж подумал: «Ну конечно. Это же гуркх»[11].
Гуркх сидел на деревянном стуле посреди тротуара, перед опущенной металлической шторой банка.
– Почему вы так сказали? – спросил Гурурадж. – Почему похвалили рвущую газету собаку?
– Потому что она поступает правильно. В этой газете нет ни единого слова правды.
И гуркх – Гурурадж решил, что это ночной сторож банка, – встал со стула и шагнул к псу.
Тот немедля оставил газету и бросился наутек. Осторожно подобрав разорванную, обслюнявленную газету, гуркх стал листать ее.
Гурурадж поморщился.
– Скажите, что вы там ищете? Мне известно все, что напечатано в этой газете.
Гуркх выпустил из рук замаранную газету.
– Прошлой ночью произошел несчастный случай. На улице Цветочного Рынка. Машина задавила человека и уехала.
– Знаю, – сказал Гурурадж. Писал об этой истории не он, однако ему приходилось каждый день читать верстку всей газеты. – Повинным во всем оказался служащий мистера Инженера.
– Ну да, так сказано в газете. Однако сделал это вовсе не служащий.
– Вот как? – улыбнулся Гурурадж. – А кто же?
Гуркх взглянул Гурураджу прямо в глаза, улыбнулся и наставил на него дуло винтовки:
– Я могу сказать вам кто, но после этого мне придется вас пристрелить.
Глядя в дуло, Гурурадж подумал: «Я разговариваю с сумасшедшим».
Назавтра Гурурадж пришел в редакцию в шесть утра. Первым, как и всегда. Для начала он подошел к телексу, просмотрел бумажную ленту с отпечатанными на ней сильно смазанными новостями из Дели, Коломбо и других городов, в которых Гурурадж в жизни своей не бывал. В семь он включил радио и принялся набрасывать основные темы утреннего раздела новостей.
В восемь появилась мисс Д’Мелло. Тишину редакции нарушил клекот пишущей машинки.
Мисс Д’Мелло составляла обычную свою колонку, «Мерцай, мерцай». Колонка была ежедневная, дамская, оплачивал ее владелец женской парикмахерской, и мисс Д’Мелло, отвечая на вопросы читательниц, озабоченных уходом за волосами, ненавязчиво привлекала их внимание к товарам, которые продавал этот парикмахер.
С мисс Д’Мелло Гурурадж не разговаривал, никогда. Ему не нравилось, что газета печатает проплачиваемую колонку, он считал это неэтичным. Однако у холодности его отношения к мисс Д’Мелло имелась и другая причина: женщина она была незамужняя, и ему нисколько не хотелось, чтобы кто-то заподозрил, будто он питает к ней хотя бы малейший интерес.
Родственники и друзья отца годами твердили Гуре, что ему следует съехать из здания ИМКА и жениться, и он почти уже сдался, полагая, что женщина может пригодиться для ухода за отцом, понемногу впадавшим в старческое слабоумие, однако теперь необходимость в жене полностью отпала. И жертвовать своей независимостью было незачем.
В одиннадцать, когда Гурурадж вышел из своего кабинета, комнату редакции уже застилал дым – то была единственная не нравившаяся ему особенность его рабочего места. Репортеры сидели за своими столами, пили чай и курили. Сдвинутый в сторону телетайп рвало витками размазанных, переполненных орфографическими ошибками сообщений о делийских новостях.
После завтрака Гурурадж отправил прислуживавшего в редакции мальчика на поиски Менона – это был молодой журналист, восходящая звезда газеты. Менон явился в его кабинет с двумя расстегнутыми верхними пуговицами рубашки и сверкавшей на шее золотой цепочкой.
– Присаживайтесь, – сказал Гурурадж.
Он показал Менону две статьи о наезде, совершенном на улице Цветочного Рынка, которые отыскал этим утром в архиве газеты. Первая, указал он, была напечатана еще до суда, вторая – после оглашения приговора.
– Обе статьи написаны вами, не так ли?
Менон кивнул.
– В первой сказано, что человека задавила красная «Марути-Сузуки». Во второй – белый «Фиат». Как же было на самом деле?
Менон просмотрел обе статьи.
– Я всего лишь процитировал полицейские рапорты.
– То есть, насколько я понимаю, взглянуть на машину своими глазами вы не удосужились.
В этот вечер он съел обед, принесенный в его комнату вахтершей ИМКА. Женщиной она была болтливой, но Гурураджу казалось, что вахтерша задумала женить его на своей дочери, поэтому он с ней особо не разговаривал.
Ложась спать, он поставил будильник на два часа ночи.
Проснулся он с быстро бьющимся сердцем; включил свет, взглянул, прищурясь, на часы. Без двадцати два. Он надел брюки, вернул волнистые пряди волос на отведенные им места и почти бегом устремился вниз по лестнице, к воротам ИМКА, а от них к банку.
Гуркх сидел на своем стуле, держась за древнюю винтовку.
– Послушайте, вы тот несчастный случай своими глазами видели?
– Конечно, нет. Я вот здесь сидел. Такая у меня работа.
– Тогда откуда же вы, черт возьми, узнали, что полиция подменила машину?..
– А по сарафанному радио услышал.
И гуркх начал рассказывать, негромко. Он объяснил редактору газеты, что ночные сторожа образуют подобие сети, которая распространяет по Киттуру правдивую информацию: один сторож приходит к своему соседу за сигареткой и что-нибудь ему рассказывает, а сосед в свой черед отправляется за сигареткой к следующему сторожу. Вот так сведения по городу и расходятся. В том числе и секретные. Та к сохраняется правда о том, что на самом деле случилось в течение суток.
