Андрей Левкин - Вена, операционная система
В Музейном дворе теперь лежали громадные пластмассовые органы, человеческие, выставка ван Лисхаута. Внутри органов (желудок и т. п.) имелись всякие заведения вроде кафе, кассы и что-то еще. Народ вокруг полуголый, сидят/лежат на солнце в затрапезе, раскинулись.
В Ломографии под MUMOKом зачем-то продавались желтые пластмассовые утята. Или они работали интерьером – штук 10 в кружок, для создания атмосферы. Вообще, никогда не понимал, зачем в таком веселом магазине валяются альбомы про женщин с большими сиськами: вроде и не нужны тут никому, а как лежали, так и лежат. Да, транспарант над входом MQ со стороны двора, «Es lebe die Stadt!», «Да здравствует город», – он был вовсе не красным по белому или наоборот (как запомнилось, потому что государственные цвета), а светло-серым по сизо-серому. Так что шум тут возникал уже и от некоторого несовмещения памяти с реальностью, начиная размывать и сам – вывезенный отсюда – шум другими здешними делами. Пора в Шоттентор, а то все предыдущие Вены как раз и накроют меня своим уточненным содержимым, и тема замылится.
Schottentor
Шоттентор тоже предъявил утрату, еще какую: закрылось то самое кафе, где внутри можно было курить, а на стене висело меню с ценами еще в AS, то есть в шиллингах. Его остатки – какие-то полки – оставались, но внутри было уже пусто, пятна на полу от бывшего стола с кофейной машиной, всякое такое. Недавно выехали, еще и переделывать не начали, а на витринном стекле оставалась надпись «Cafe H.WANCURA» и – фломастером – добавлено сообщение о том, что, мол, в связи с закрытием у нас тут объявлен блошиный рынок и – демпинговые цены на остатки напитков.
Кофе, конечно, был и рядом, там было даже приятнее, черно-бело-стальное и тоже можно курить, а кофе хороший. Но тем не менее утрата. Не так чтобы место для меня опустело, но что-то ведь нарушилось в той его версии, которая меня интересовала сейчас: вдруг тот код, который я неверно считал в прошлый раз, в этот раз считать уже не получится? Если он был как-то связан с этой локальной древностью?
Впрочем, дырка-то в потолке оставалась, ей-то деться некуда: пьешь кофе на табурете в ряду вдоль окна и смотришь сквозь стекло на этот просвет пустого пространства. Зеленая лужайка и свежее небо. Или именно это в прошлый раз все же было главным – а не гул, который мог возникнуть сам по себе, с помощью болезни и усталости? Да, подземный переход, люминесцентный свет, люди торопятся туда-сюда, пятна яркого света – от всяких цветочных лавок и булочных «Anker», «DerMann» и др., а вот – обрыв и пустота сверху.
Вообще это же красивая задача – перепрыгнуть границу, и окисление не будет переть на тебя стеной, а ты, его опередив, сможешь глядеть, как оно происходит у тебя за спиной. Как по льду: идешь, а он под тобой проваливается, – только ровно наоборот. Вот идешь, совершенно свободный в неустоявшихся обстоятельствах, а они за тобой захлопываются и каменеют. Можно разглядывать этот процесс с той стороны, пока не наскучит оглядываться, а потом уж непременно там начнутся другие дела. Хорошая задача. Но почему она связалась с гулом? Ну да, он есть, но почему и зачем я повелся именно на него? По сути, потерял год.
Неважно, eigentlich. Главное, был этот просвет, который отчего-то сопровождался гулом, неважно. Привязаться к гулу было возможно, просто эта фича была употреблена не совсем корректно. Был упущен сам просвет, вот фича и работала криво, выталкивая прошлое. Бывает, заклинило. А что тогда следует сделать, чтобы попытаться напрямую перейти не к своим осознаниям, а к самому себе, то есть – выясняя далее не свою отчужденность и ее меру в разных обстоятельствах, а сами обстоятельства? Потому что вот тогда сам ты уже чисто отдельно, почти точь-в-точь свой исходный экземпляр и, несомненно, уже по ту сторону.
Видимо, удерживая одновременно все нажитое: точку, линейку, субстанцию, схему, просвет и даже гул, – надо попасть туда, где тебя еще не было. Тогда этой машинке будет нечего делать – с отсутствующей там – памятью. И машинка, выказывающая себя гулом (довольно мягким, к слову, и ненавязчивым – здесь, где он возник), примется делать что-то другое. Поэтому теперь надо сделать что? Отправиться туда, где не был никогда. Не уезжать, конечно же, – в Вене таких мест хватало. Например, конечные станции метро.
Сколько тут линий и сколько конечных станций? Линии пронумерованы от U1 до U6, так что их пять, потому что U5 не существует, ее уже лет пятьдесят планируют и никак не начнут строить. В Зиммеринге я был в прошлый раз, но без специальных мыслей, и, значит, израсходовал его попусту. Во Флорисдорфе тоже был, в 2008-м. У линии U2 одна конечная, «Стадион», а с другой стороны у нее просто вход на платформу из подземного перехода к опере, на Карлсплац. Там, конечно, опера, но без очередных просветлений с видом на отель «Бристоль» следует, пожалуй, обойтись: разобраться бы с предыдущими. Итак, пять линий = 10 конечных – 3 конечных = 7. Столько у меня теперь было шансов оказаться в новой схеме жизни. Все четко, моя субстанция не будет знать, как ей относиться к каждой из этих точек, она будет проявлять себя свободным образом, и я все пойму. И, конечно, никаких записей post faсtum, все надо фиксировать тут же, в реальном времени.
Первым был выбран «Heiligenstadt», это конечная зеленой U4, вверх по карте. Одна остановка от «Schottentor’а» до «Schottenring’а» на U2, а там переход на зеленую.
Heiligenstadt
Хайлигенштадт оказался еще и пересадочной станцией. Логично: если метро закончилось, то дальше должны ходить электрички. Так что тут был небольшой вокзал, совмещавший в себе и U, и S; выходы на перроны в одном туннеле. Туннель имел два конца, куда же повернуть?
Налево. Там оказался вполне город, по крайней мере – отдельный район, застроенный городскими домами, разве что не вполне типичными для Вены. То есть этот дом стоял сразу перед выходом, за небольшой площадью: красно-бежевый (то есть кирпично-красный и бежевый), этажей в семь, но очень высокий. И очень длинный, не видно, где он начинался и заканчивался. Эта стена была прорезана арками, громадными и красивой формы – вытянутые по горизонтали, а не в высоту. Идешь в арку, а за ней – большой двор, сквозь арку косо падает свет, света тут много. Во дворе происходило благоустройство, на другом его конце видна еще одна линия домов, поменьше, но тоже городских. Возле арок на красно-бежевой стене прикреплены скульптуры приятных дев. По всему – керамические, потому что глянцевые.
Ничего такого внутри меня не произошло – ну да, действительно видишь то, что никогда не видел, и что? Видишь же, не сказать, что это сон приснился, – хоть ущипни себя или посмотри в зеркало или витрину. Чистота эксперимента полная. Солнце, большой дом, не понять даже, когда именно построен – с виду совсем свежий, но, наверное, в 1930-х, – какой-то у них в Вене в период Rotes Wien был приятный стилистический аскетизм, невзирая даже на статуи дам (одна вообще была со стопкой книг). А дом явно относился к временам Красной Вены.
Между домом и станцией площадь, собственно – сквер на выходе и улица, по которой ходят автобусы. Небольшая площадка со всеми их пиццами-кебабами, доннерами-кебабами, «Анкером» и биргартеном. На площадке перед станцией росли невразумительные – за отсутствием еще листвы – деревья и понятная пара сосен. Народ сидит-болтается – как этнически-австрийский, так и не совсем австрийский с виду. Все, понятно, местные. Теперь надо пройти еще раз сквозь вокзал по туннелю, осмотреть и то, что находится на другом выходе из метро. Тут бытовой факт: туалет в Хайлигенштадте жлобский – надо кидать 50 центов, мало того – он пятаками и десятицентовыми не берет (а они скопились в большом количестве), только 50. Странное поведение для окраины. В городе туалеты по большей части бесплатны, тем более в метро, в крайнем случае – 20 евроцентов. И еще, первый раз такое видел в Вене: турникет – две створки из оргстекла. Ну, кидаешь – раскрываются, как в новом варианте турникетов московского метро. В Вене ведь их нет в принципе, в метро просто проходишь. Видимо, у турникетов тут туалетная роль, вот здесь да еще в туристическом полуаттракционе под названием «Оперный туалет» в переходе на Карлсплац к опере, вечно озвучиваемый чем-то там из Моцарта.
Да, с Моцартом у них не все очевидно: конфет «Моцарт» полно, майки с ним, всякое такое. Но вот на Hoher Markt – там рядом еще некие Римские древности – есть часы типа пражских на ратуше: художественные, с фигурками. Построены, правда, уже при модерне, 1912–1914, получился этакий сецессионно-барочный гибрид, стили вполне уместно смешиваются. Там каждый час тоже отмечен своим персонажем, существенным для Вены. Первым идет – должен идти, если часы по этой части не сломались, в чем уверенности нет, – сгинувший в Вене Марк Аврелий. В полночь список замыкает Meister Joseph Haydn. Имеются Эжен Савойский, Карл Великий, Вальтер фон Фогельвейде, император Максимилиан I. Причем значимость была установлена, когда часы строили, то есть в начале XX века. Ну а Моцарта в списке нет, он присутствует лишь в виде менуэта, сопровождающего появление Марии-Терезии. Похоже, они относят его примерно к Штраусу, Иоганну. У них три городские поп-иконки: Моцарт, этот Штраус и императрица Сиси (про нее уж в «Википедию», а я не буду).
