Эрик Сигал - Исцеляющая любовь
— Лора, это варварство, антигуманное варварство.
— Нет, дорогой, это всего лишь школа медицины.
Прошел час. Лора подняла голову.
— Мне пора в общагу. Мне надо пораньше встать и размять свои глазодвигательные нервы над «Анатомией» Грея.
— А как насчет моей анатомии? Неужели не можешь остаться до утра и позаниматься анатомией со мной? Обещаю, что утром сам тебя отвезу, как только встану.
— Прости. В твоем представлении «как только встану» означает, что ты сначала должен прочесть от корки до корки свою «Нью-Йорк таймс».
— Да, и еще «Бостон глоб». — Он ласково улыбнулся ей. — А потом еще разок заняться любовью.
Она поцеловала его в лоб.
— В другой раз, хорошо? — И, начиная одеваться, добавила: — Иногда у меня возникает четкое ощущение, что ты ненавидишь мою учебу.
— Признаюсь, временами я действительно мечтаю, чтобы ты ее бросила. Но совесть неизменно напоминает мне, что ты страстно предана своему призванию, а я веду себя как эгоист.
— Отлично. А совесть тебя не бичует за твои мечты?
— Не сказал бы. Потому что я тут же вспоминаю, что по меньшей мере треть твоего курса уже семейные люди.
— Но из девушек — никто. У нас на это нет времени.
— Потому что вы все время доказываете, что не хуже мужиков?
— Ну что ты, этого было бы мало! Мы вынуждены доказывать, что мы лучше. Как ты не поймешь?
Палмер искренне старался понять, но постичь глубину ее увлеченности все-таки никак не мог.
— Скажи, ведь в принципе ты все же собираешься выйти замуж и иметь семью?
— До этого еще по крайней мере лет десять, — ласково произнесла она. — Я хочу стать не просто врачом, Палмер. Я хочу стать очень хорошим врачом.
Он посмотрел на нее и с любовью проговорил:
— Я тебя люблю, Лора, и буду ждать столько, сколько потребуется.
Он обнял ее, словно скрепляя клятву печатью. Лора прижалась лицом к его щеке, и ей вдруг стало неизъяснимо грустно. «Господи, — подумала она, — такой потрясающий парень и так меня любит! И мне он действительно нравится. Что же мне мешает… ему уступить? Что со мной не так?»
Когда «порше» подкатил к подъезду погруженного во мрак Вандербилт-холла, им навстречу из-за угла вышла парочка. Палмер проводил Лору до дверей, и тут послышался оклик:
— Лора, Лора, погоди!
К ней ринулся Хэнк Дуайер, сопровождаемый невысокой пухленькой девушкой.
— Привет! — весело поздоровалась Лора, удивляясь про себя, что этот несостоявшийся пастор делает на улице так поздно (вечерняя месса уже давно закончилась!), да еще и с девушкой.
— Лора! — волновался Хэнк. — Ты первая, кому я скажу! Мы с Черил решили пожениться! Ах да, вы же не знакомы. Лора Кастельяно. А это моя невеста Черил де Санктис. Мы с ней из одного города.
Его черноволосая подруга кивнула и застенчиво улыбнулась. Даже в темноте видно было, как сияют ее глаза.
Лора представила Палмера, и тот вежливо осведомился, когда именно юная пара намерена связать себя узами брака.
— На Рождество, — оживилась Черил. — Мы поженимся на рождественские каникулы.
— Да, — подтвердил Хэнк со смущенным смешком — Так что я всегда буду помнить о нашей годовщине. Разве не здорово?
— По-моему, чудесно, — оценил Палмер и с едва заметной иронией, которую уловила лишь Лора, добавил: — А твоей учебе это разве не помешает?
— Да ты что! Как раз наоборот! — воскликнул Дуайер. — Сейчас я беспрестанно думаю о Черил, а когда мы будем вместе, я смогу наконец сосредоточиться на занятиях.
Палмер насмешливо повернулся к Лоре.
— Интересная мысль, ты не находишь?
— Каждому свое, — многозначительно ответила она и поцеловала Палмера в щеку. Потом помахала влюбленным и поспешила в дом.
Оказавшись в пустом вестибюле, Лора опять загрустила. Взгляды, которыми обменивались Хэнк с Черил, поразили ее. Они, без сомнения, влюблены друг в друга. А любит ли ее Палмер? Ее вдруг охватила нежность к нему. И непонятная жалость к себе самой.
Ноги сами понесли ее в комнату Барни. Если он еще не спит, она сможет излить ему душу. Выпустить пар. Подойдя, она услышала из-за двери бормотание: Барни прилежно повторял биохимические формулы.
Она остановилась, не желая — или не находя в себе смелости — морочить ему голову своими детскими переживаниями. Об отношениях полов. О любви. И прочей подростковой ерунде.
И она пошла дальше, к себе, бросилась на постель, открыла учебник биохимии и попыталась с головой уйти в аминокислоты. Забыться.
Барни сидел за зубрежкой весь вечер, пока не нагрянул Беннет Ландсманн. Он был потрясающе элегантно одет, и Барни с удивлением услышал, что он всего лишь ходил на новый фильм Ингмара Бергмана в кинотеатр на Эксетер-стрит.
— Хочешь меня погонять? — спросил Беннет.
— Конечно. Как насчет аминокислот? Силен?
— Довольно-таки. Сегодня днем пять часов им отдал.
— Хорошо. Тогда обратим свой взор на такую мелочь, как расщепление белка в, желудочно-кишечном тракте.
— Ты что, издеваешься? Мы разве и это должны знать?
— Так, так, так, Ландсманн… — произнес Барни, копируя снисходительный тон профессора. — От вас требуется знать только самое важное. Иными словами, все, что слетает с моих губ.
— Черт! — прошипел Беннет, и оба засели за книги. Через час Беннет сбегал к себе и принес две бутылки «Будвайзера».
— Скажи мне, Ландсманн, — мягко спросил Барни, — как тебе нравится роль Джеки Робинсона[20] от медицины?
— Барн, ты мне льстишь. Я хоть и перешел в профессионалы, но в этой лиге отнюдь не являюсь первым игроком.
— Да ладно тебе, Бен, ты же понимаешь, что я хотел сказать.
— Конечно. Мне здесь нормально, Барни. Я же всегда был черный!
— А откуда ты?
— Вырос в Кливленде… — сказал он и замолчал.
В душе Барни любопытство боролось со смущением.
— А чем твои родители занимаются?
Вопрос прозвучал достаточно деликатно.
— Отец шьет обувь, — небрежно бросил Беннет.
— A-а… — Барни был потрясён тем, сколь многого добился этот парень совсем простого происхождения. Но он понял, что подошел к границе чего-то глубоко личного и дальше пути нет.
Еще полтора часа прошло в усиленных занятиях, а затем, обалдев от них, они принялись обсуждать своих сокурсниц.
— А эта Кастельяно… — пробормотал Беннет, сокрушенно мотая головой. — Я знавал ее еще с Редклиффа. Вот кто для меня загадочная личность! Красивая, чертовски умная и настоящая загадка.
Загадочная? Пожалуй, это был единственный эпитет, который Барни ни за что не применил бы к Лоре.
Правда, он-то знал ее по-настоящему. По сути дела, они были друг для друга как родные.
«Вот кто действительно загадка, так это ты, Беннет».
Накануне первого зачета по биохимии всех мучил один и тот же вопрос: «Какое отношение эта абракадабра имеет к исцелению больных?»
— Понимаешь, — жаловалась Лора, — все эти дурацкие схемы напоминают мне учебу на автослесаря или телемеханика.
Они экзаменовали друг друга в комнате Барни.
— Кастельяно, не нервничай! Я согласен, что это все похоже на заучивание пятидесяти сортов макарон, но все-таки эта наука имеет некоторое отношение к работе организма.
— Уверена, что моему отцу учить эту чушь не приходилось!
— А я уверен в обратном. Обмен веществ изучали еще в Древней Греции и Китае две тысячи лет назад.
— Да, но не в таком же объеме! Тогда этих безумных подробностей вообще никто не знал. А кроме того, черт побери, я надеялась, что увижу здесь больных людей!
— Ну что ж, — мрачно пошутил он, — оглянись вокруг! Пфайфер и сам больной, а после всей этой зубрежки и мы такими станем. Хочешь «Хершиз»?
— Нет, но стаканчик кока-колы выпила бы. Чтобы не уснуть. Я сбегаю…
— Не дергайся, Кастельяно, сиди тут и занимайся за нас двоих. Мне надо разогнать кровь, чтобы к мозгам поступала.
Он быстро сбегал к выстроившимся в нижнем коридоре автоматам. Но в этот поздний час автоматы, как назло, все до единого были пусты, даже табачный.
Он медленно побрел наверх, пытаясь вспомнить, у кого из соседей по этажу можно разжиться плиткой и чайником. Ах да, наверняка у Ланса Мортимера есть и то и другое и в двух экземплярах.
Он постучал. Ответа не последовало. Неужели спит? Барни тронул дверь — она оказалась не заперта. Ланс возлежал в кресле, запрокинув голову и смежив веки. На нем были наушники. Наушники?! Вот это выдержка — слушать музыку накануне такого зачета! Барни подошел и тихонько постучал Ланса пальцем по лбу.
— Есть кто живой? — беспечно произнес он.
Ланс открыл глаза и снял наушник с одного уха:
— А, доктор Ливингстон. Куда ты запропастился?
— К себе в комнату, как и все остальные, зубрю проклятущие химические формулы. А ты почему не тем же занят? Или завтра на зачет не идешь?
