Алиса Бяльская - Легкая корона
Тук-тук-тук — три раза.
— Передай ему, сейчас спустится.
— Сейчас спустится, — как попугай, сказала я в трубку. На том конце провода невежливо промолчали.
Раздался стук в дверь, я пошла открывать. На пороге стоял красивый, но сильно помятый, очень худой длинноволосый парень рокового вида. Лицо его мне было смутно знакомо, но вот так сразу вспомнить, кто он такой, я не смогла.
Пока он разговаривал по телефону, а Марина давала Игорю обед, я все пыталась вспомнить, откуда же его знаю. Из вежливости я старалась не очень прислушиваться к разговору, но какие-то слова долетали.
— Репетиция… во сколько? Когда быть на вокзале?
И до меня дошло — это был Алексей Штарков, классный блюзовый гитарист, который играл со многими командами, но подолгу нигде не задерживался.
— Божена теперь живет с Лехой, — объяснила мне Марина, когда тот ушел. — Телефон у них в квартире сломался, и им звонят по нашему номеру, я стучу в потолок, они приходят. А Костя — это Кинчев, они друзья.
Много лет Марина мне рассказывала о своей соседке сверху Божене, наркоманке и алкоголичке. Вечно к ней ходили всякие темные личности, часто они ошибались этажом и ломились в Маринину дверь в любое время дня и ночи. Марину это бесило, особенно когда родился Игорь. Она повесила на входную дверь огромный плакат «Не звонить! Спит ребенок!» — но это не помогало.
Там, наверху, устраивали постоянно пьянки, драки и еще бог знает что. Несколько раз у Марины обваливался потолок в ванной комнате, потому что Божена отрубалась, лежа в ванне, и вода переливалась через край. Были какие-то мелкие пожары, от которых на потолке осталось большое бурое пятно, а дверь в Боженину квартиру почти сгорела. Соседи вызывали милицию, всех уводили, и на какое-то время становилось тихо. А потом все начиналось по новой.
Марину соседская квартира и жизнь за обгоревшей дверью волновала и манила к себе. Божена была не просто пьянь, она была олдовой хиппи; до того как подсела на наркотики, пела в одной из первых московских подпольных рок-групп, писала стихи. В общем, была артистической личностью. Когда мы еще учились в школе, Марина иногда ходила к ней и как-то раз взяла меня. Квартира Божены была настоящим сквотом — запущенная, мрачная: из комнаты в комнату скользили непонятные хипповые типы, кто с совершенно безумными, а кто с пустыми глазами. Сама Божена была Измученной страстями, с потерянной душой. Очарование декаданса, падения, дна — все это так притягивает книжных девочек из хороших семей с головой, наполненной романтическими идеями. Героин, конечно, наложил на хозяйку квартиры неизбежный отпечаток, но и за этой маской была видна ее красота, и искры внутреннего света иногда озаряли ее лицо.
Она взяла гитару, запела по-английски. Голос у нее неожиданно оказался очень сильным; красивым его назвать было нельзя, но он задевал за живое. Патлатый чувак, спавший до этого на диване сразу проснулся и начал подыгрывать ей, делая перкуссию на пустых бутылках.
— Знаете, что это?
Мы не знали, я в то время рок не слушала, я была в своем классическом периоде и не вылезала из консерватории.
— Это же «Битлз»! Знаете? Нет? Я в 11 лет первый раз услышала, и сразу — все! Я сюда, вот в эту прямо квартиру привела девочек из класса — дала им послушать «Битлз».
Я не могла оторвать взгляда от ее рук, они, и правая, и левая, все, от запястья до локтевого сгиба, в глубоких шрамах от бритвенных порезов, а вен на руках нет вообще, они все сгорели от наркоты. Божена поймала мой взгляд, и я отвела глаза.
— Это я резала себя, по дурости. Столько раз, сама со счета сбилась. У меня и на ногах есть, — и она показала мне свои худые, тоже все изрезанные и исколотые ноги.
— А жилы, ты видишь, совсем заколотые, мы их зовем дорожки, мне самой страшно смотреть.
— Так что там дальше было, с девочками из класса? — Марине было интересно, Божена училась в нашей школе, она была старше нас всего на двенадцать лет.
— Девочки подумали, что я сошла с ума. Объявили меня ненормальной, даже бойкот устроили.
— Из-за музыки? Ты их послала, конечно?
— Я в четвертом классе была, в этом возрасте, когда весь класс с тобой не разговаривает… Я поняла, что не надо связываться, жить-то в школе еще долго. Я пришла и сказала: к черту «Битлз», я буду слушать «Самоцветы». Так было проще всего. А дома я слушала себе, что хотела, оттягивалась.
В дверь просунулась мужская голова, Божена вышла к нему, и они о чем-то тихо заспорили. Через пару минут она вернулась.
— Уходите, девочки. Сейчас придут с наркотой такие люди, с которыми вам лучше не встречаться.
Это были такие годы, когда за наркотики людей упекали в тюрьму надолго, так что дважды повторять не пришлось. Нас как корова языком слизала. Больше я к Божене не ходила, но один раз, года полтора назад или два, мы с Мариной встретили ее у подъезда, когда шли домой.
— Еду в кукольный театр водку покупать. Я теперь не торчу, переломалась. Сама справилась, без врачей. Я врачам не верю. Алкоголь мне очень помог. Но ребята замотались бегать мне за водкой.
И она уехала вниз по Басманной на велосипеде, распевая «Гуд бай, Америка». Мы тогда с Мариной были такие темные, что подумали, будто это ее песня.
Глеб съел меня с говном за мою темноту, когда я стала удивляться, что Леха Шарк, такой популярный гитарист, живет с Боженой.
— Эх ты, Бялая! А еще называешь себя рок-журналистом! Ты ж не знаешь ни хрена! Нет, ты скажи, ты не знаешь, кто такая Божена Ярская?
— Знаю, конечно. Она хипповала, пела. Потом сторчалась. Потом перешла на водку и торчала Потом только пила и не торчала. Залила вас несколько раз.
— Дура ты! Она — лучшая наша блюзовая певица. Ты знаешь, что ее называют русской Дженис Джоплин?
— Нет, понятия не имела. А ты откуда знаешь?
— Так мне же Марина курить дома не дает, я хожу на лестницу. Там познакомился с Лехой — он тоже на лестнице курит. Вижу, что он из Божениной квартиры. Я с ним поначалу и говорить-то не хотел, думал, еще один алкаш. Слово за слово, выяснилось, что он музыкант, гитарист. С кем он только не играл, кого он только не знает!
— Да, и он очень светлый, — вставила Марина.
Ну, если она говорит, значит, так и есть — в людях она разбирается железно.
— Вот. Так Леха мне про Божену и рассказал. Он говорит, что Божена — лучше всех. Они собираются пожениться, и главное, Божена беременна.
— Господи, пронеси, — отреагировала Марина.
— В смысле? — удивилась я.
— Да просто у нее уже есть один ребенок, сын, от первого мужа, Ярского.
— И что с ним случилось?
— Ничего особенного. Этот Ярский сошел с ума, по-настоящему, он лежит в Кащенко или Ганушкино. А Божена осталась с ребенком. Ну, она так торчала и все прочее, что ей было не до ребенка, конечно. В один прекрасный день приехали родители Ярского и забрали ребеночка. Такая история.
— О'кей, но сейчас она не торчит вообще, уже несколько лет. Пьет, да, — внес ясность Глеб.
— Дай Бог им всяческого счастья. И я, конечно, надеюсь, что ребенок после всего, что она принимала, родится здоровым и она будет хорошей матерью. Но я знаю ее намного дольше, чем ты.
— И что?
— Ничего, поживем — увидим. Кстати, один раз, когда Глеб еще в армии был, а ты где-то моталась, мне срочно нужно было уйти по делам, и весь подъезд отказался с Игорем посидеть пару часов. И я попросила, от безысходности, Божену. Боялась страшно.
— И что было? — спросила я с непонятным даже себе самой чувством ревности.
Игорь был моим крестником, и когда Глеб служил, а Маринина мамаша все время торчала на работе, я иногда с ним сидела. Марина подрабатывала уборщицей в МИХМе, который находился через дом от моего дома. В те времена было неслыханно, чтобы московская девочка из семьи декана и завкафедрой ведущих вузов ходила мыть полы, чтоб прокормить себя и сына. За это я уважала ее еще больше.
— Когда я к ним пришла, они развлекали Игорька заводным танком и сами тащились не меньше его.
— Мы с Лехой сдружились, знаешь, мы болтаем, когда уже все отрубаются и не то что разговаривать, сидеть никто не может. Он, понимаешь, не такой конченый алкаш, как все там. Они, когда пошли заявление в загс подавать, это вообще пипец. Начали они, как я понимаю, еще в загсе… это было понятно потому, что домой они добрались ТОЛЬКО часа через четыре. И добрались не одни, а уже с большой и веселой компанией, которая устроила очередной дебош, — рассказывал Глеб.
— Да, опять Игоря разбудили ночью, мы его успокоить не могли, — добавила Марина.
— Две недели они беспробудно квасили, но Леха сумел остановиться и вернулся к репетициям. Божена продолжает бухать, невзирая даже на растущий живот.
— А у нее уже срок серьезный, — сказала Марина.
— Тут у них телефон сломался, нам все время Кинчев звонит. Бесится, что Леха загулял. Пытается его на репетиции загнать. И столько у него понтов… Мы один раз подговорили Игорька сказать ему по телефону: «Спой, Костя, не стыдись», — заржал Глеб.
