Корреа Эстрада - Дом с золотыми ставнями
– А то, что ты с обновками от нее заработаешь хорошую трепку от меня.
Я бросаю все смешки, упираю руки в бока и отвечаю нагло, что мне один черт, что мне хозяйка вчера уже устроила лупку и что от кого-нибудь все равно получать, и хорошо, если не от двоих сразу, а то и от троих.
– А при чем тут старая лоханка?
– А при хлысте; я его уже пробовала и не скажу, что сладко.
Выругался еще раз сквозь зубы: бордель, бабья команда, – и мне:
– Вот что: если она тебя спросит, скажи, спать с тобой я не перестану, потому что ты красавица, умница и ведьма, а она постылая жена. Если она устроит что-нибудь в следующий раз – я скажу ей об этом сам. Я с тобой буду спать, я тебя и буду драть… если, конечно, замечу что-нибудь. А обноски, детка, сними сейчас же и больше не одевай. Раз уж дело дошло до скандала – я одену тебя, как куколку, и плевать мне на все. Я тут хозяин!
С тем и ушел: панталоны эти испортили ему аппетит не хуже того порошка, что обещал приготовить Мухаммед со дня на день.
На другой день Давид с утра ездил в Карденас и вернулся оттуда с объемистым тюком. Он позвал меня со двора и вручил этот тюк, ничего не объяснив. Я же ничего не заподозрила и, водрузив груз на голову, понесла в дом, полагая, что это какие-то вещи по хозяйству.
Вошла и поняла, что не вовремя: хозяйская чета пребывала в гостиной в неурочный час. Обычно супруги виделись лишь за столом, намеренно или ненамеренно избегая друг друга. Сейчас они сидели в креслах один напротив другого, – сеньора, – выпрямившись с видом воительницы, и сеньор с сердито встопорщенными усами. Что угодно могу прозакладывать, что говорили они обо мне; но отступать было поздно.
– А, милочка, что это такое у тебя? – медово спросила донья Белен. – Ах, как ты все это несешь и даже не придерживаешь руками! Наверное, тяжело?
– Прошу прощения, сеньора, – отвечала я, – сеньор майораль дал мне мешок и не сказал, что в нем. Это, наверно, вам.
Дон Фернандо недовольно морщился и покусывал усы. Я вскрыла тюк и высыпала содержимое прямо на диван. Оттуда хлынули отрезы тканей, свертки кружев, ленты, шали, – все ярких, броских расцветок; цветастый ситец, полосатый и клетчатый фуляр, красная шуршащая тафта; низки бисера, гребни, пуговицы, тесьма – похоже, Давид скупил в Карденасе целую галантерейную лавку. В самом низу лежало тончайшее льняное полотно, из которого шили нижнее белье. Я так и ахнула при виде всего этого великолепия. В чем, в чем, а в тряпках я знала толк.
Сеньора из-за моей спины, наклонившись, поворошила эту пестроту, вытянула двумя пальцами какую-то ажурную накидку:
– Сандра, тебе приходилось раньше носить валансьенские кружева?
– Ах, сеньора, моя прежняя хозяйка, миссис Александрина, одевала меня очень нарядно. Были у меня кружевные воротнички и наколки, были платья самого тонкого крепа – все сплыло!
– Ну так теперь ты снова можешь одеться с шиком. Это все для тебя. Не делай, пожалуйста, испуганное лицо, все очень просто. Моему мужу противно ложиться с женщиной, на которой он видел белье своей жены, вот он и решил приодеть тебя получше. Право, я его понимаю.
– Белен! Как ты можешь говорить такие вещи! Это неприлично, в конце концов!
– Вот как? Ты считаешь, что сказать – это неприличнее, чем сделать? Помня наш предыдущий разговор, я не поверю, если ты скажешь, что все это купил для меня, и уж тем более ничего не возьму. И, пожалуйста, никаких разговоров о приличиях.
Пусть девочка потешится. Сандра, ты, кажется, недурно умеешь обращаться с иголкой? Я не стану сильно загружать тебя работой, и, думаю, с твоим вкусом и знанием дела ты сумеешь одеться как королева.
Шутить, похоже, никто не думал. Дон Фернандо нервно посвистывал, донья Белен разворачивала и сворачивала веер. Они ждали, что я скажу.
– Простите, сеньоры, мне это не нужно. Не хватало вам из-за меня, дуры, ссориться.
– Не-ет, детка, – потянула хозяйка, – ты отнюдь не дура, иначе бы мой кабальеро… Хм! Возьми, и пусть это вознаградит тебя хотя бы отчасти за то, к чему он тебя принуждает, когда ловит где-нибудь в уголочке. Бедняжка, тебе, наверно, хочется помыться всякие раз, когда ты возвращаешься к себе в каморку.
Лицо дона Фернандо пошло пятнами. Донья Белен продолжала язвить:
– Вся прислуга только и делает, что перемывает ваши косточки… Так что теперь все прежние пассии полопаются от зависти.
– Замолчи, или я тебя убью, – прорычал сеньор.
Но его жена сделала вид, что не заметила, и обращалась по-прежнему ко мне:
– Бери, Сандра, это твое. Если хозяин решил вознаградить служанку за усердие – что ж поднимать скандал?
– Скорей собирая тряпки и вон отсюда! – звенящим от бешенства голосом сказал дон Фернандо. Бысто-быстро я засунула все обратно в мешок, схватила его в охапку и пулей вылетела из гостиной. К себе, конечно, не пошла. Быстренько сунула злополучную ношу в какой-то шкаф и вернулась за укромную портьеру.
– Дура безмозглая! Что ты позволяешь себе?
– Я позволяю себе сказать ничуть не больше того, что ты, сеньор умник, позволяешь себе сделать.
– Ты выставила меня дураком!
– А кем выставил ты меня?
– Я мужчина!
– Но я порядочная женщина и терпела до тех пор, пока твоя мужская наглость не перешла все границы. Я не спрашиваю, что ты делаешь во время всех своих отлучек – ради бога! Но под боком у меня, в самом доме – это уже чересчур.
– В этом доме я определяю, что чересчур, а что нет, – заявил сеньор самоуверенно.
– Да, а также на всем острове и во всем мире. Конечно, я понимаю: нет ангелов на земле и все грешны. Но разве кто-нибудь ведет себя по отношению к супруге так нагло и бессовестно, как ты?
– Ты мне просто надоела, – сказал дон Фернандо с деланным безразличием.
– Тогда скажи это во всеуслышание. Почему ты этого не делаешь? Хорошо, молчи, скажу я сама. Если муж злоупотребляет своей властью, женщине приходится искать других защитников. Ты молчишь и делаешь гадости исподтишка, потому что знаешь: моя семья не оставит меня без помощи.
Дон Фернандо понял намек и скривился:
– Тебе не удастся избавиться от нее, как бы ты ни старалась. Я купил девчонку и не собираюсь ее продавать, что бы ни делали ты и вся твоя семья. Хотите испортить мне нервы? Вы испортите их в первую очередь себе.
– Безусловно, – кивнула головой донья Белен. – Но семья Суарес не привыкла спускать неуважения к своим членам, и уже доказывала это.
– Да уж, – фыркнул муж. – Эта старя ведьма, твоя, с позволения сказать, тетушка, бдит как аргус. Скажи проще: чего ты от меня хочешь?
– Уважения, сеньор. Уважения и спокойствия в собственном доме.
– Собственном? Мне казалось, что это мой дом.
– А мне казалось, что мы женаты уже пятнадцать лет. Или я ошибаюсь?
– Увы, нет. Хотел бы я, чтобы это было ошибкой.
– Ошибка за ошибкой, друг мой: сначала ты проиграл в карты столько, что это стало угрожать твоему состоянию – такому состоянию! Потом последовала вторая ошибка – вместо того чтобы бросить глупости, ты бросился искать невесту с приданым, чтобы заплатить карточные долги. Ты тогда был здорово напуган, дружок.
Этого урока хватило надолго, чтобы отучить тебя зарываться в игре. Сейчас у тебя другая игра, но я предупреждаю тебя – не зарывайся. Я этого так не спущу.
– Ты мне угрожаешь?
– Я предупреждаю.
– Мы еще посмотрим, чья возьмет. Пока, дорогая.
Я быстренько шмыгнула в сторонку. Сеньор, не заметив, прошел мимо, на второй этаж. И тут же раздался звон серебряного колокольчика – меня звали. Сеньора потребовала мятных капель. Я сбегала за склянкой и рюмочкой. Донья Белен перевела дух, хотя и выглядела бледной и удрученной.
– Ты, конечно, слышала все? Как же иначе!
– Сеньора, что мне делать мне делать с этим мешком? Я не могу его взять, воля ваша.
– Моя воля такая: не будь дурой. Возьми себе все и наряжайся в пух и прах. Мне это на руку.
– А сеньор?
– Что сеньор? Он же сам все это заказывал для тебя.
– Сеньора… – спросила я, – сеньора, неужели вы замужем столько лет – и все время вот так? Я бы сбежала.
– Дурочка, – ответила хозяйка, – ты бы сбежала… Куда я сбегу? В лес, что ли?
Разве что в монастырь, похоронить себя заживо. Иначе перестанут считать добропорядочной женщиной, а это тоже почти смерть, если не хуже смерти.
Видишь ли, благопристойность, хотя бы внешняя, все в нашей жизни. А мой муж не хочет соблюдать даже минимально необходимого, и требуется постоянно внушать ему это, как младенцу, и в этом меня поддерживает вся родня. Но вздумай я бежать или устроить другую глупую шутку, все так же дружно ополчились бы против меня, все, и родня и не родня, все, с кем я знакома и не знакома. Я видела такие вещи, когда женщина решалась на что-либо с отчаяния. По мне, лучше умереть… или жить, сражаясь с собственным мужем. Любовь? Кровь господня, при чем тут это? Если мой муж нарушает благопристойность слишком явно, с ним тоже не захотят знаться многие, чьим расположением он дорожит. Вот, собственно, и все, что движет интригу. Ладно, иди, распаковывай тюк и принимайся за работу.
