Луиджи Пиранделло - Новеллы
— Что ты там увидела интересного!
— Ничего.
Раффаэлла с какой–то грустной улыбкой поспешно легла. Сердце у нее билось часто–часто, точно хотело выпрыгнуть из груди.
Потом пришла старшая сестра и велела Наннине одеваться: профессор хотел продемонстрировать ее студентам во время лекции.
— А что они будут со мной делать? — спросила Наннина.
— Съедят! Что они могут с тобой особенного сделать? — ответила ей старшая сестра. — В этот раз выбрали тебя, потом дойдет очередь и до других. Тем более что ты завтра выписываешься.
Сначала Раффаэллу бросало в дрожь при одной мысли, что могут выбрать и ее. Ах, как она покажется им, такая худая и некрасивая? Ведь подурневшая женщина ни в ком не, вызывает ни сочувствия, ни сострадания.
Конечно, друзья Риккардо, увидев ее, такую жалкую, начнут смеяться над ним.
— Как! Неужели ты мог связаться с этой ящерицей?
Так ей не удастся отомстить Риккардо. Впрочем, она и не собирается ему мстить.
Спустя полчаса вернулась Наннина. Когда она объяснила подруге, что с ней делали, и показала ей свое исчерченное специальным карандашом тело, Раффаэлла внезапно передумала. Теперь она просто дрожала от нетерпения, ожидая прихода студентов.
Наконец часов в десять они появились. Пришел и Риккардо, как и в прошлый раз, вместе с белокурой студенткой. Они влюбленно улыбались друг другу.
— Можно одеваться? — спросила Раффаэлла у старшей сестры. Вся зардевшись, она мгновенно вскочила и села на постели, едва только те двое прошли в зал.
— Что за спешка! Ложись! — приказала старшая сестра. — Подожди, пока профессор распорядится...
Но Раффаэлла — можно было подумать, что она ослышалась, — потихоньку начала одеваться.
Когда старшая сестра пришла за ней, Раффаэлла уже была готова.
Содрогаясь всем своим жалким телом, бледная как смерть, с распущенными волосами, вошла она в зал. Глаза ее лихорадочно блестели, она пробовала улыбнуться.
Риккардо Барни разговаривал с юной студенткой и сначала не заметил Раффаэллу. Затерявшись среди множества людей, она искала его глазами и даже не слышала, как главный врач сказал ей:
— Сюда, сюда, детка!
Риккардо Барни обернулся на голос профессора и увидел Раффаэллу, которая с пылающим лицом пристально смотрела на него. Он совсем растерялся, побледнел как полотно. В глазах у него потемнело.
— Ну же! — крикнул профессор. — Идите сюда!
Студенты захохотали. Услышав их смех, Раффаэлла растерялась еще сильнее. Она увидела, что Риккардо отошел к окну, обвела зал испуганным взглядом, нервно улыбнулась и спросила:
— Что я должна делать?
— Сюда, сюда, ложитесь вот сюда! — крикнул ей профессор, который стоял возле демонстрационного стола, покрытого чем–то вроде ватного одеяла.
— Сейчас, сейчас, синьор! — торопливо ответила Раффаэлла, но ей не удавалось залезть на стол; она снова улыбнулась и сказала: — Никак не могу...
Один из студентов помог ей взобраться. Прежде чем лечь, она взглянула на профессора, красивого, высокого, гладко выбритого мужчину в золотых очках, и, указывая на молоденькую девушку, сказала:
— Пожалуйста, пусть меня разрисует она.
Студенты снова дружно расхохотались. Улыбнулся и профессор:
— Почему? Стесняешься, что ли?
— Нет, синьор. Просто лучше, чтобы она. — Раффаэлла обернулась и посмотрела на Риккардо, который по–прежнему стоял у окна, спиной к ней.
Белокурая студентка невольно проследила за ее взглядом. Она уже успела заметить, что Риккардо Барни смущен и растерян. Теперь она увидела, что он отошел к окну, и тоже ужасно смутилась.
Однако профессор уже окликнул ее:
— Что ж, прошу вас, приступайте к осмотру, синьорина Орлитц. Так и быть, уважим пациентку.
Раффаэлла легла на стол и посмотрела на белокурую студентку, которая осторожно подняла вуаль. Какая она красивая, стройная, кожа у нее белая, а глаза — голубые и нежные–нежные. Вот она сняла плащ, профессор протянул ей дермографический карандаш, и молоденькая девушка наклонилась над Раффаэллой. Руки девушки слегка дрожали, когда она обнажала грудь пациентки.
Раффаэлла закрыла глаза, стыдясь своей жалкой груди, на которую смотрело сейчас столько молодых мужчин, столпившихся возле стола. На сердце ей легла холодная рука девушки.
— Учащенное сердцебиение... — сразу же сказала синьорина Орлитц, убирая руку. Говорила она с сильным иностранным акцентом.
— Давно вы в больнице? — спросил профессор. Раффаэлла ответила, не открывая глаз, лишь ресницы ее тревожно дернулись:
— Тридцать два дня. Я почти выздоровела.
— Проверьте, нет ли у больной шумов в сердце, — продолжал профессор, протягивая белокурой студентке стетоскоп.
Раффаэлла почувствовала холодное прикосновение инструмента к груди, потом услышала, как девушка ответила:
— Шумов нет... Сильное сердцебиение.
— Сделайте перкуссию, — приказал профессор.
При первом же легком ударе Раффаэлла отвернулась, крепко стиснула зубы и приоткрыла глаза. Но тут же она снова закрыла их, изо всех сил сдерживая рыдания. Время от времени студентка прекращала перкуссию, стоявший рядом студент вынимал из стакана с водой карандаш и протягивал его синьорине Орлитц; слегка надавив на грудь средним пальцем, девушка проводила карандашом короткую линию. Раффаэлла, которая, пока ее выстукивали, лежала затаив дыхание, только в эти секунды решалась наконец глубоко вздохнуть.
Скоро ли кончится эта пытка? А он по–прежнему стоит у окна... Почему профессор не позовет его? Не прикажет взглянуть на изображение ее сердца. Пусть и он посмотрит на ее жалкую, иссохшую по его вине грудь, которую его белокурая подруга постепенно расчерчивала карандашом.
Наконец студентка закончила перкуссию. Теперь она соединяла между собой все линии, завершая общий рисунок. Раффаэлле хотелось взглянуть на точное изображение своего сердца, но силы покинули ее, и, не удержавшись, она разрыдалась. Профессор отослал ее в палату и раздраженно приказал старшей сестре вызвать другую больную, не такую истеричку и дуру, как эта.
Раффаэлла Озимо спокойно перенесла упреки старшей сестры. Улегшись в свою убогую постель, она с дрожью нетерпения ждала, когда студенты выйдут из конференц–зала.
Будет ли Риккардо, проходя через палату, хоть взглядом искать ее? Нет, нет. Какое ей теперь до этого дело? Она даже головы не поднимет. Ему и незачем видеть ее. Во что она превратилась, он уже знает. Больше ей ничего не надо.
Дрожащими руками она натянула на лицо простыню и долго лежала так, точно мертвая.
Целых три дня, до самой выписки, Раффаэлла Озимо старательно следила за тем, чтобы рисунок на груди не стерся.
Вернувшись в свою бедную комнатушку, она подошла к маленькому зеркальцу, вытащила остро отточенный нож, уперла его в стену и вонзила в самое сердце, которое невольная соперница обрисовала на ее груди.
ВСЕ, КАК У ПОРЯДОЧНЫХ ЛЮДЕЙ (Перевод Л. Вершинина)
I
Синьорина Сильвия Ашенси приехала в Рим, чтобы добиться перевода из Перуджи, где она преподавала в средней школе; она готова работать где угодно, даже в Сардинии, даже в Сицилии. В Риме Сильвия обратилась за помощью к молодому депутату парламента Марко Вероне. Прежде Верона был любимым учеником ее бедного отца, знаменитого физика, профессора университета в Перудже, погибшего год назад в результате взрыва в лаборатории.
Сильвия была уверена, что Верона использует все свое влияние, которое он за короткий срок приобрел в парламенте, чтобы помочь ей; ведь он отлично знает, какие причины заставили ее покинуть родной город.
Действительно, Верона принял ее не только любезно, но и с искренней симпатией. Молодой депутат снизошел даже до воспоминаний о том, как он бывал в гостях у покойного профессора, и, если не ошибается, иногда встречал там и ее. Ну, конечно же! Она была тогда совсем девочкой, почти малышкой, но уже заменяла отцу секретаршу...
При этих словах лицо синьорины Ашенси стало пунцовым. Малышкой? Надо же сказать такое! Ей было тогда полных четырнадцать лет... Ну а сколько лет было в то время уважаемому депутату Вероне? Двадцать, самое большее двадцать один. О, она могла бы повторить сейчас слово в слово все, о чем он говорил тогда с отцом.
Да, да, он очень жалеет, что не продолжил научных исследований, к которым профессор Ашенси сумел привить ему такую сильную любовь; потом, заметив, что при упоминании о несчастье с отцом синьорина Ашенси не смогла сдержать слез, он с неподдельным участием посоветовал ей не падать духом. И чтобы придать еще больший вес своей рекомендации, Марко Верона пожелал лично проводить ее в министерство просвещения («Ах, она доставляет ему столько хлопот!» — «Нет, нет, он непременно пойдет с ней»).
