Владимир Нестеренко - Огненное погребение
Магазин, облюбованный барыгой, оказался спорным – еще кто-то захотел его выкупить, чинуша из исполкома брал лавэ с двух рук, а потом сказал, в частном порядке: решайте, граждане, между собой. Такой себе польский тендер – у кого хуй больше, тот и пан.
Батько долго не думал и возложил роль большого хуя на нас с Серым, не знаю, с каких делов, может, не забыл нам одну шутку, о которой тоже речь сейчас не идет, а может, просто мы были лучшие и первые, по крайней мере, из попавшихся ему в тот день на глаза. Дав задачу малолеткам рассредоточиться по окрестным наливайкам, в пределах прямой видимости, и дожидаться нас с Серым, мы поперлись по своим делам и, порешав вопросы, охуеть можно, сколько в то время было важных вопросов, голодные и злые ехали на стрелку, разговаривая хуй знает о чем.
Серый, в прошлом чемпион чего-то там по боксу, человек без зубов и сомнений, любил поесть. Я тоже. Мы были в категории супертяж, да в молодости все впрок. Ну а поесть нам нигде не удалось, и непонятно было, получится ли, мы курили и разговаривали о еде.
– Я в заповедник ездил, рыбу ловить, блядь, там такая рыба – я не видел раньше. Знаешь такую – калкан?
– Не, не слышал даже. На что похожа?
– На камбалу, только толстая, – Серый показал пальцами, насколько толстая, получилось, что сантиметров десять.
– Не, не знаю. Еще там что водится?
– Да все водится, это ж заповедник. Осетры, пеленгаст, еще какая-то блядь, я не помню, как называется, вкусная. Жаришь, а она прямо растекается на сковородке, такая жирная.
– А как тебя туда пустили?
– А ты не знаешь как? По блату, тренировался с одним хуем, он там начальник.
– А хули меня не пускают?
– А ты просил, что-ли? Хочешь, поехали осенью, летом нельзя, профессора всякие съезжаются, изучают природу.
– Да на хуй мне на море осенью, я б летом съездил. Ну да хуй с ним, там ебать только этого калкана и можно, так? Телок нет?
– Это да, телок нет. Только калкана хуй выебешь, колючки вот такие, – Серый показал свой изуродованный переломами мизинец. – Слушай, а с кем мы на стрелку едем? – за полчаса до стрелки он заинтересовался предметом.
– С палестинцами какими-то.
– С кем???
– Да хуй его знает. Малые сказали, что какие-то палестинцы, Батько, по-моему, и сам не по курсам. Они выкупить этот погреб хотят.
– Блядь, это те, что беженцы? Которых выгнали на хуй?
– Те самые. Маленький, но гордый народ.
– Блядь, это тот, что в косынке ходит, большой друг Советского Союза? Мы им помогали, Леня покойный в десны целовался, а они тут стрелки забивают?!
– Серый, не гони беса, мы еще не приехали. И раз такое дело, я тебя прошу – ты не газуй со старта, может, просто попиздим, покошмарим их немного, да и разойдемся, я жрать хочу, как пес.
– Та я не газую. Я тебе скажу – закончим здесь, поедем ко мне, жена с утра котлеты замутила, настоящие котлеты, по-киевски, я индейку купил на базаре. Настоящая котлета по-киевски не из курицы, а из индейки. И внутрь можно масло, а можно сыр. Я больше сыр люблю.
– Хорошо, базару нет. Бутылку брать?
– На хуя, все есть, еще помнишь, тот, Распутин, сверху-снизу.
– У тебя осталось еще?
– А у тебя что, нет?
– Я уже и забыл, там было-то по три ящика.
– Женись, и будет все нормально. Катя сразу спрятала и по одной штуке выдает.
– Так хули там одной штуки, только расстраиваться.
– Я у соседа ящик оставил, в гараже, она одну выдаст, и с собой две принесем.
– Серый, ты продуманный до делов. Отдыхаешь в заповеднике, жена котлетами кормит, сосед – пособник рэкетиров. Надо и себе так.
– Так, вот мы, вроде, и приехали. Вон тот гадюшник, где они стрелу забили. Злоебучее кафе, «Романтика» называется. Сейчас привстанем за кустами, посмотрим на движуху, – иногда Серый становился излишне разговорчивым, сказывалась семейная жизнь: воспитывал жену и тещу.
– Серый, а правда, что теща тебя на «вы» называет?
– Ну, называет. Я ее тоже на «вы». Мамой называю.
– Мне Горький рассказал. Как она дверь открыла из своей комнаты, а ты ей, не поворачиваясь: «Мама, я же сказал, закройте двери».
– Блядь, я не помню. Горький, оказывается, говномут еще ко всему.
– А чего здесь он наговномутил? Рассказал, по – ржали.
– Хай над своими ржет, а над своими я сам по – смеюсь.
– Да ладно тебе, сильно ты серьезный последнее время.
– Слушай, ну его на хуй, меня обсуждать. Давай про жидов поговорим.
– Давай про жидов, я всегда на любые темы готов поддержать.
– Я тебе скажу – эти палестинцы те же самые жиды. Между собой не могут разрулить.
– Да ну на хуй, какие они жиды? Они арабы.
– Ты этого Ясира видел? В профиль? Губу эту висячую, нос?
– Видел. Я его с детства вижу по ящику, он мне уже как член семьи.
– Да, так вот, этот Ясир – самый настоящий жид.
– А ты что, жидов ненавидишь?
– Да при чем тут «ненавижу»? Нормально отношусь, особенно если лавэ заносят. У меня и друзья евреи есть. Жираф, например. Только если нам стрелки начинают забивать, то это уже не евреи, а жиды. И наебывать любят.
– Эти, вроде, не наебывают. Я в Чехии видел – дали пацану ростовскому под лопатку шилом – сразу крякнул.
– В натуре?
– В натуре. Они там начали чего-то с них получать, те на обмене стояли, договорились, типа, на завтра, он подошел за деньгами – тут ему и дали.
– Ты смотри, опасные пидоры. А вот скажи, почему они к нам прибежали? Там что, мало стран на этом злоебучем востоке?
– Хуй его знает, мне похуй. Слушай, ты «Криминальное чтиво» смотрел?
– Смотрел, кассету взял. Охуенный фильм, и музон охуенный.
– Ничего не напоминает? Как негр и Траволта на стрелу ехали?
– Не, а что?
– Они тоже про жратву и про народы базарили.
– Так ты кто будешь – негр или додик?
– Серый, ты что, ебанулся? Что значит додик, ты кому это говоришь?
– Не, ну раз похожи, там их двое было – один негр, а второй с патлами, невыебанный.
– Блядь, с тобой уже говорить нельзя, может, купить тебе «Сникерс», чтоб попустило?
– Я их не жру, зубов и так нет. А над тещей моей ржать можно?
– Так, Серый, смотри, приехали.
К кафе подъехала странная машина, я таких и не видел – с круглыми фарами, куцым кузовом, маленькая, из нее вылезли четверо: трое черных, один белый.
– Серый, это что, «Трабант»?
– Не, это «Порш», 911-й. Просто времен карибского кризиса. Ты вон того пидора здорового знаешь?
– Знаю.
– И я знаю. Это мусор из спецроты. Принимал меня когда-то.
– Его выгнали давно, год назад. Говорили, за зверство, на самом деле за бух. Он тыкался-тыкался, на базаре сторожем работал. Видно, прибился к зверям.
– Ага, блядина, подстелился под немытых. Он теперь не мусор, так?
– Не мусор.
– Можно и по тыкве прорезать, правильно?
– Серега, мы ж на котлеты собирались, к теще твоей. Щас теранем, да и поедем, на хуй он нужен?
– Да не нужен. Просто, как его еще выловить?
– А что, он тебя пиздил?
– Не, сказал там пару слов не в тему. Прикинь, говорит: «Ты, блядь, здоровый, давай поспаррингуем!» А у меня руки ремнем связаны, опухли, аж синие, и я лбом в стенку упираюсь, ноги на шпагат.
– Да, пидорыло. Он к Маргоше хотел в бригаду, так те его развели на вступительные – уплатил полштуки, они его на хуй послали.
– В натуре? – Серый посмеялся и завел машину. – Точно, на хуй он нужен. Ну хорошо, а где малые?
– В соседнем гадючнике сидят, как подъедем – повыскакивают.
– Ну, давай, поехали.
– Серый, не газуй со старта, нам все равно с этого магазина не обломится ни хуя.
– Да не кипешуй, все будет как надо.
Подъехав к стоящим возле кафе зверям, мы вылезли и встали возле машины. Из соседнего кафе начали выходить дети, у них были с собой палки от шведской стенки. Оглянувшись по сторонам, от группы маленьких, но гордых людей отделился самый маленький. Он был похож на Черномора из старого фильма про Руслана и Людмилу, только без бороды. Огромная голова, лысина, свисающий до нижней губы нос, кустистые брови.
– Добрий дэнь, пацани! С кэм тут можно гаварыть? Я Омар.
Ответом ему были полные голодной ненависти слова Серого:
– Какой, на хуй, Омар-кальмар, тут шо тебе, блядина, рыбный магазин?!
Наследство
Ехать было далеко, за шестьсот километров. Никакого заработка, ехали по общему делу, поманеврировать в этом убогом городишке.
Как военный флот, заходящий в чужие порты, показать флаг с мертвой головой.
Модные мобилки, «моторолы», носили специальные люди, в руках, как ядерные чемоданы. Телефоны попроще были намертво прикручены в машинах.
За городом они не работали, да и в городе брали не везде.
Чтобы не потеряться в дороге без связи, решили ехать караваном, а встретиться за КПП на рассвете.
Караваны в то время ходили часто, и мусора на КПП по ночам записывали номера машин. При мерно тогда же на КПП стали строить ДОТы.
Наш старший, Санек, мутный, шустренький дядя лет сорока, дал мне ключи от хаты. Он как раз начал богатеть и работал на износ, лез в каждую дырку, боялся ошибиться, над ним тоже был старший, а вокруг завистники.
