Су Тун - Последний император
Из Терема Поющей Иволги пришло ошеломляющее известие: у Хуэйфэй, которая была уже на солидном месяце беременности, ночью случился выкидыш, а мертвый плод оказался белоснежным лисенком. У маленького евнуха, сообщившего мне об этом, даже язык заплетался от страха, и я далеко не сразу смог понять, что он хочет сказать. А поняв, страшно разозлился и дал ему оплеуху. «Кто прислал тебя с этой ахинеей? Все шло хорошо, какой может быть выкидыш? И разве может человек родить лисенка?» Маленький евнух не осмеливался перечить и лишь указывал в сторону Терема Поющей Иволги. «Ваш раб ничего не ведает, это госпожа вдовствующая государыня и госпожа императрица просили вас, государь, прийти и разобраться».
Я поспешил в Терем Поющей Иволги, где в прихожей сидели, перешептываясь между собой, госпожа Мэн, императрица и наложницы. Взоры всех тут же обратились на меня. Не говоря ни слова, я направился к лестнице, но меня окликнула госпожа Мэн: «Не ходи туда, навлечешь еще и на себя беду». Потом она велела одной из служанок принести мертвого лисенка. По голосу чувствовалось, что она сильно переживает и пребывает в глубоком смятении. «Взгляните сами, государь! Взгляните и поймете, что за колдунья эта Хуэйфэй!»
Служанка вся дрожала, разворачивая тряпошный сверток, и моему взору действительно предстал крошечный, измазанный кровью белый лисенок. От мертвого животного исходила невыносимая вонь. Я невольно отступил на шаг, от потрясения меня бросило в холодный пот. Сидевшие в прихожей императрица и наложницы пронзительно взвизгнули и прикрыли носы рукавами.
— Какие есть доказательства, что этого лисенка родила Хуэйфэй? — спросил я госпожу Мэн, придя в себя.
— Косвенное доказательство — трое служанок, дежуривших ночью, и царский врачеватель Сунь Тинмэй. Если вы, государь, не верите, — продолжала она, — мы можем сейчас же вызвать всех их и провести дознание.
Все это показалось странным, но я не знал, что предпринять. Краем глаза я видел ненавистную императрицу Пэн. Нарядно разодетая, она сидела среди наложниц и как раз в этот момент нагнулась к стоявшему перед ней блюду, чтобы наколоть зубочисткой вишенку. Изящным движением она неторопливо отправила ее себе в рот, но я заметил, как по лицу у нее промелькнула подозрительная тень.
«Бедная Хуэйфэй», — вздохнул я и направился к лестнице, невзирая на попытки госпожи Мэн остановить меня. Поднявшись наверх, я обнаружил, что между столбами галереи уже натянута желтая занавеска, обычный способ отгородить во дворце запретное пространство. Сорвав эту занавеску, я сбросил ее к ногам наложниц и торопливо прошел в спальню Хуэйфэй. Когда я отдергивал расшитый полог, мне вдруг пришло в голову, что я очень долго обделял Хуэйфэй своим вниманием. Я ощутил знакомый еле слышный аромат черных орхидей и увидел ее глаза, исполненные такой тоски и печали, что казалось, вот-вот прочертят небо над Теремом Поющей Иволги падающими звездами. Опасения Хуэйфэй, которые раньше казались вздорными, полностью оправдались.
От постели, где лежала Хуэйфэй, доносилось ее слабое дыхание, она, похоже, была в забытьи. Но стоило мне приблизиться, как одна рука медленно поднялась и стала хватать воздух, пока не нащупала мой пояс. Я склонился к ней: когда-то прелестная и жизнерадостная девушка из Пиньчжоу превратилась в сухую веточку гнилого дерева. В лучах полуденного солнца ее лицо сверкало белым ледяным блеском. Протянув руку, я чуть коснулся иссиня-черных бровей Хуэйфэй, единственного, что, казалось, не изменилось в ней, и этот жест вдохнул в нее какую-то мистическую силу, потому что под моей рукой ее глаза медленно раскрылись, и несколько слезинок жемчужинками скатились у меня меж пальцев.
— Мне конец. Они сговорились опорочить меня, говорят, будто я родила белого лисенка. — Рука сжала мой пояс с царскими драконами, и я удивился, откуда только у нее силы берутся. На меня с мольбой взирали мертвые опустошенные глаза. — Государь, ради тех чувств, которые вы когда-то питали ко мне, помогите. Я знала, что они не оставят меня в покое, но я и подумать не могла, что они будут действовать так подло и жестоко. Силы небесные, они на самом деле сказали, что я родила лисенка, белого лисенка?
— Да, они так говорят, но я им не верю. Я собираюсь допросить придворного врачевателя Суня и трех служанок и разобраться, в чем дело.
— Не утруждайте себя, государь. Придворный врачеватель Сунь и служанки подкуплены императрицей Пэн. У этих людей нет ни стыда, ни совести, они только и льнут к сильным мира сего. — Хуэйфэй вдруг разрыдалась в голос. — Они задумали все это уже давно, — всхлипывала она, — и мне с ними не справиться. Как я ни осторожничала, все оказалось бесполезно, и я, в конце концов, попалась в их ловушку.
— Ты той ночью видела мертвый плод?
— Нет. Служанки сказали, что не могут найти ни свечей, ни светильника. Поэтому все время было темно, хоть глаз выколи. Я лишь нащупала в кровати целую лужу крови и потеряла сознание, а когда пришла в себя, свечи уже горели, и у моей постели хлопотал придворный врачеватель Сунь. Он и заявил, что у меня выкидыш и что плод — лисенок. Я знала, что он лжет, знала, что это ловушка, подстроенная императрицей Пэн и остальными. — Хуэйфэй была уже вся в слезах. Она с трудом сползла с постели на пол, встала на колени и обвила мне ноги руками. — Вашей рабыне не уйти от судьбы и не смыть с себя оговора. Все, о чем я прошу вас, государь, это тщательно разобраться и научить меня, как спастись. — Подняв ко мне заплаканное лицо, Хуэйфэй обескровленными, как у рыбы, губами стала тыкаться в мой расшитый свернувшимися драконами халат, издавая при этом какой-то надрывный свистящий звук. Плакать она уже не плакала, и глаза у нее вдруг загорелись трагическим светом. «Ваше величество, — в конце концов проговорила она, — государь, вы — величайший из правителей, властитель великого царства Се, скажите, жить мне или умереть? Неужели мне действительно суждена смерть? Если так, то умоляю, ваше величество, пришлите мне белый шелк».
Я обнял хрупкое холодное тело Хуэйфэй, и душу мне захлестнул поток уныния. С каждым весенним днем эта неземная красавица из Пиньчжоу ускользала от меня все дальше, а сейчас я ясно видел, как чьи-то бесформенные руки безжалостно толкают ее к могиле. Не знаю почему, но я оказался бессилен помочь бедной Хуэйфэй. Она горестно молила о помощи, а мне казалось, что руки у меня крепко связаны. Со слезами на глазах я успокаивал ее, но даже тогда я не стал давать слово государя.
Тайно вызвав в Зал Чистоты и Совершенства своего Главного Управляющего Верховного Евнуха Яньлана, я спросил у него, как мне быть с Хуэйфэй. Тот, видать, уже размышлял над этим и напрямую спросил, по-прежнему ли я люблю ее, на что я ответил утвердительно. Он спросил также, хочу ли я, чтобы она умерла или осталась жить. Я сказал, что, конечно же, хочу, чтобы она жила. «Ну, хорошо, — с усмешкой кивнул он. — Я могу помочь Хуэйфэй выбраться из дворца и отправить ее в одно место, где ее никто не найдет, и где она сможет тихо доживать свой век. Почтенной старой госпоже и остальным женщинам во дворце мы скажем, что вы, государь, пожаловали ей смерть, а ее труп „проводили по воде"».
— Где ты рассчитываешь спрятать ее?
— В женском буддийском монастыре на окраине Ляньчжоу. У меня там тетка настоятельницей. Монастырь высоко в горах, и вокруг густые леса. Люди там появляются редко, и никто никогда не узнает, где она и что с ней.
— Чтобы Хуэйфэй сбрила волосы и стала монашенкой? — изумился я. — Ты предлагаешь благородной первой государевой наложнице дворца Се удалиться в монастырь? Неужели ничего лучшего ты не придумал?
— Хуэйфэй уже не та, что прежде, и сможет жить, пусть и скромной жизнью, лишь покинув дворец. А покинув его, она уже не сможет ни вернуться домой, ни выйти замуж, и у нее не остается выбора, как только обрить голову и стать монахиней. Прошу государя тщательно взвесить этот план.
Я услышал, как в можжевельнике и на кипарисах перед Залом Чистоты и Совершенства несколько раз вдруг прострекотали цикады, и мне почудилось, что перед глазами плывет, словно несомая ветром, прекрасная и тоненькая фигурка бумажного человечка. Это моя бедная Хуэйфэй, душа которой возвышеннее, чем небеса, а жизнь тоньше, чем бумага. Похоже, остаток своих дней ей придется провести одной у окна монастырской кельи при тусклом свете светильника.
— Будь по-твоему, — в конце концов сказал я Яньлану. — На то воля Неба. Возможно, Хуэйфэй и не должна была появляться во дворце, и, может, ей с самого начала предназначалось стать монахиней, так что положение у меня безвыходное. Я — величайший из правителей, властитель великого царства Се, но разве у меня есть иной выход?
Место Хуэйфэй заняла похожая на нее служанка по имени Чжэнь-эр — Дорогуша. По плану Яньлана, ей должны были подсыпать большую дозу снотворного, чтобы она крепко заснула, и когда ее запихивали в желтый полотняный мешок, она лишь тихонько похрапывала. «Бывшая первая государева наложница Хуэйфэй „провожается из дворца по воде"!» — разнесся над Царской речкой зычный голос дворцового палача, и частью открывавшегося с дворцовых стен утреннего пейзажа стали выстроившиеся по ее берегам люди и плывущий по речке желтый мешок.
