Мартин Сутер - Кулинар
Мараван оказался в горах впервые. Он молча сидел на переднем пассажирском месте набитого битком универсала Андреа и скептически смотрел в окно. Холмы вокруг становились всё выше и круче, улочки всё уже, а когда пошёл снег, тамилец вслух пожалел, что согласился на эту авантюру.
В конце путешествия он казался разочарованным. Потому что увидел, что они снова прибыли в город, причём не лучший, чем тот, который только что покинули, разве что этот был теснее и больше завален снегом.
И место, где они остановились, выглядело немногим лучше, чем дом на Теодорштрассе: каждому выделили крошечный номер в обычной многоэтажке с видом на такую же многоэтажку.
Однако вскоре после прибытия Андреа постучалась к Маравану и предложила ему вылазку. Они поехали в южном направлении, через долину, и остановились в городе под названием Малойя.
— Ещё немножко — и ты увидел бы пальмы, — сказала Андреа Маравану.
— Тогда поехали, — предложил Мараван почти серьёзно.
Андреа рассмеялась и пошла вперёд.
Вскоре дорога, вокруг которой громоздились сугробы снега, стала совсем узкой. Мараван скользил в своих неуклюжих резиновых сапогах, с трудом поспевая за Андреа. Он купил их в том самом дешёвом универмаге, где брал всё, что не имело отношения к кухне. Слишком тесные брюки он заправил в голенища, что, конечно же, выглядело смешно. Однако тамилец мог только догадываться, как он смотрится со стороны: ведь в его комнате не было зеркала, где бы он мог увидеть себя в полный рост.
На выстроившихся вдоль дороги елях лежали белые шапки. То там, то здесь падали с ветвей тяжёлые комья, вслед за которыми струились сверкающие потоки снежинок. Мараван слышал только скрип снега под сапогами. Когда оба в первый раз остановились, лес погрузился в тишину, которая будто поглощала всё и с каждой минутой распространялась всё дальше.
Никогда ещё Мараван не осознавал с такой ясностью, сколько ненужных и слишком громких звуков переполняло его жизнь. Разговоры домашних за столом, автомобильные сигналы на улице, ветер в зарослях пальм, прибой Индийского океана, взрывы гражданской войны, дребезжание посуды на кухне, монотонное пение в храме, трамвайные гудки, гул улицы, наконец, болтовня его собственных мыслей.
Эта тишина походила на драгоценный камень, на сокровище, о котором он мог только мечтать.
— В чём дело? — толкнула его Андреа. — Ты идёшь?
— Тссс… — Мараван прижал палец к губам.
Но тишины больше не было, она скрылась в лесу, как испуганное животное.
Андреа винила себя в том, что вытащила сюда Маравана. Она видела, как ему неуютно. Он чувствовал себя на снегу, как кошка под дождём.
Тамилец не вписывался в этот ландшафт. Андреа вспоминала, как ловко сидел на нём саронг, с какой элегантностью носил он поварской передник и колпак. Сейчас, в бесформенной куртке и надвинутой на уши меховой шапке, он выглядел неестественно, словно зверь в зоопарке.
Но болезненнее всего Андреа переживала другое: она заметила, что Мараван и сам понимает всё это. И он сознательно идёт на унижения так же, как согласился однажды зарабатывать деньги, занимаясь грязным, на его взгляд, делом.
Андреа не показывала, как много ей известно о нём. Чем дольше они работали вместе, тем больше она убеждалась, что тамилец в неё влюблён. То, что она называла про себя «тот случай», он воспринял слишком серьёзно. Девушка видела, что Мараван всё ещё не теряет надежды уговорить её ещё на один раз, а может, и не на один.
И с тех самых пор, как Андреа поняла всё это, она начала дистанцироваться от Маравана. Во избежание недоразумений она отказалась от доверительных дружеских разговоров. Разумеется, Андреа обращалась с ним по-прежнему приветливо и непринуждённо, однако чувствовала, что, хотя её холодность причиняет ему боль, ясность в их отношениях, несомненно, идёт на пользу их общему делу.
Однако с появлением Македы ситуация осложнилась. Мараван демонстрировал все признаки ревности. Андреа было жаль тамильца, но облегчить его положения она не могла.
Напротив, её очень устраивало, что Македа тоже приехала в Сент-Мориц. Она жила с другими девушками, работавшими с Кули, совсем рядом. Подруги договорились проводить вместе всё своё свободное время.
Мараван об этом знал. И чтобы хоть немного его ободрить, Андреа предложила ему эту прогулку, лишь только они распаковали чемоданы.
Вот уже несколько минут тамилец стоял неподвижно и, запрокинув голову, вслушивался в тишину сказочного леса. Андреа его окликнула, но он жестом велел ей замолчать. Тогда она тоже замерла, но ничего не услышала.
Наконец Мараван пошёл к ней. На лице его застыла улыбка.
— Хорошо, — сказал он.
30
Тем временем Дальманн прилагал все усилия, чтобы аренда виллы Чёса Клара окупилась за несколько дней. При нём были два его неизменных козыря: удачливость и память на лица.
Зима выдалась на редкость холодная и снежная для этих мест.
Дальманн сидел на залитой солнцем террасе ресторана, расположенного у подножия горы, в долине. Его сопровождал Рольф Шер, тот самый дантист, у которого он арендовал квартиру. Для дела компания, может, и бесполезная, однако не совсем. Ведь Дальманн знал, что Шер в пик сезона мог бы сдавать свой особняк и подороже. Поэтому он считал своим долгом посвящать ему часть своего свободного времени.
Итак, они уютно устроились на скамейке у деревянного фасада ресторана и попивали «Вельтлинер», подставив лица зимнему солнцу. Время от времени то у одного, то у другого вырывалось что-нибудь такое, что обычно говорят давно знакомые пожилые люди, которым нечего сказать друг другу.
Они увидели детей, стряхивающих с себя снег на пороге террасы.
— Маленьким сугробы кажутся ещё больше, — заметил Шер.
Но внимание Дальманна привлекла группа из четырёх мужчин лет пятидесяти арабской внешности. Они только что подошли и заняли соседний столик — единственный в зале с выставленной табличкой «Заказано».
Одного из них Дальманн узнал, стоило тому на несколько секунд снять солнечные очки и оглядеть своих спутников: правая рука Джафара Фаяхата, человека, которому «Палукрон» помог в своё время заключить кое-какие сделки. Они не виделись почти десять лет, но в том, что это он, Дальманн не сомневался.
После возвращения Мушаррафа к власти Дальманну не удавалось связаться с Фаяхатом, и он решил, что тот пал жертвой политических перемен. Однако его помощник, очевидно, не слишком пострадал, иначе он не имел бы возможности быть здесь.
Вспомнить бы ещё его имя… Халид, Халил, Халиг… или что-то вроде того. Дальманн подавил в себе желание заговорить с арабом. Неизвестно ещё, кто те остальные.
Дальманн попытался поймать его взгляд, и наконец ему это удалось. Араб снял очки и вопросительно посмотрел на него. И только когда Дальманн кивнул ему, улыбнувшись, встал и приветствовал его по-английски:
— Господин Дальманн? Как приятно снова вас видеть. Помните меня? Казн Раззак.
— Конечно, помню! — воскликнул швейцарец, не решаясь, однако, назвать имя Джафара Фаяхата.
Раззак представил своих спутников, имена которых Дальманну ничего не говорили, а те, в свою очередь, познакомились со швейцарцами. Потом нависла обычная для подобных сцен короткая пауза.
Молчание нарушил Дальманн.
— Задержитесь здесь на несколько дней? — поинтересовался он у арабов.
Все четверо кивнули.
— Очень хорошо, тогда мы сможем ещё посидеть вместе. В каком отеле вы остановились?
Все четверо переглянулись.
— Знаете что? Я дам вам свою визитку, — догадался Дальманн. — Там есть номер моего мобильного. Позвоните мне, если захотите встретиться. Буду рад.
Дальманн протянул Раззаку визитку. Он ждал, что в ответ араб даст ему свою. Однако тот поблагодарил швейцарца и повернулся к девушке в национальном костюме, готовой принять у посетителей заказ.
Тем не менее Раззак позвонил на следующий день. Они договорились встретиться в баре одного из пятизвёздочных отелей на берегу озера. Дальманн знал бармена и имел там свой постоянный столик в уединённой нише, не слишком близко от рояля.
Он явился на встречу слишком рано и теперь потягивал кампари с содовой, закусывая ещё тёплым после печи солёным миндалём. Это был час между лыжной прогулкой и аперитивом — любимое время Дальманна. Гости отдыхали в номерах, приводили себя в порядок к вечеру. Пианист негромко играл сентиментальные вещи, у официантов тоже было время поговорить.
Раззак пришёл точно в назначенный час и заказал себе колы. Он принадлежал к числу тех мусульман, которые не употребляют алкоголь даже за границей.
Только теперь, с глазу на глаз, Дальманн спросил араба о Джафаре Фаяхате.
— Он больше не работает, — ответил Раззак. — Джафар наслаждается плодами своих трудов и обществом внуков, которых у него пятнадцать.
