Дислексия - Олонцева Татьяна

За воротами школы останавливается машина, из нее выходит человек в военной форме. Саня видит сначала форму, потом сапоги, вспоминает ту зиму.

Сапоги идут прямо на Саню, и она отступает в сторону.

Сапоги как будто не замечают ничего, и глаза — они проходят сквозь Саню, словно ее нет. Глаза как листья, желтые с коричневыми крапинками, как у Аркадия, но злее.

В спортивном зале девочки репетируют танцы, с ними Аркадий.

Наталья Власовна включает на телефоне музыку.

Еще раз, говорит она и поднимает руки.

Они стоят вразнобой и двигаются как бесноватые из балета «Весна священная», то есть прыгают в свое удовольствие.

Слушайте свое тело, подсказывает Наталья Власовна, раскройтесь, раскрепоститесь, забудьте про голову, только руки, только вращение.

Девочки и Аркадий плавно вращают бедрами, изгибают тела.

Наталья Власовна хлопает в ладоши: стоп.

Она оборачивается: в дверях стоит человек в военной форме.

Я его забираю, говорит он и смотрит на Аркадия.

Не-е-е-ет, кричит Аркадий и сгибается пополам.

Наталья Власовна вертит головой и не знает, что делать.

Иди, Аркадий, не надо спорить с отцом.

Когда Аркадий подходит к дверям, отец сжимает его шею сзади, как бы обнимая и давая понять: я рядом, я контролирую, такая моя любовь.

В классе Аркадий и Ваня смотрят «Тикток»: «типичный батя» громко размешивает чай, громко отпивает из кружки и крякает от удовольствия.

А еще он чистит свои сапоги: выходит в подъезд и наяривает их щеткой, говорит Аркадий, и мальчики снова хохочут.

Звенит звонок, но шестиклашки продолжают сидеть в телефонах, кричать, бегать друг за другом, отнимать пеналы, лежать на подоконнике, сидеть под партой.

Саня стоит у доски и смотрит на них, ей не хочется говорить про корни с чередованием, непроизносимые согласные, приставки пре- и при-, суффиксы — ин- и — енн-.

В класс заглядывает Ада Викторовна.

Что происходит? — спрашивает она.

Такой день, пожимает плечами Саня, затмение.

Какой учитель, такое и затмение, бросает Ада Викторовна и хлопает дверью.

А давайте смотреть на затмение! — кричит Аркадий и бежит к окну.

Никакого затмения там не видно. Видно серое небо, серый асфальт, школьные ворота.

Чтобы смотреть на затмение, нужны специальные фильтры, говорит Саня, иначе будет ожог сетчатки.

Какие фильтры?

Есть особенные очки. Или кусочек стекла.

У вас есть такие очки?

Дома Саня разбивает бутылку над раковиной, потом берет зажигалку и нагревает кусочек стекла. Идет на балкон, смотрит через стекло на небо.

Однажды после уроков Саня сидит в столовой и проверяет домашку.

Она открывает тетрадь Аркадия и читает его крупный почерк.

Конференция по Достоевскому

За стадионом находится гимназия. Первого сентября мы слышали женские торжественные голоса, усиленные микрофоном, детские песни. В мае — выпускные вальсы, стихи.

Это хорошая гимназия, говорю я Сане, я хочу, чтобы ты отправила им СV.

Это хорошая гимназия, отвечает Саня, я ничем не смогу им помочь.

Почему надо обязательно помогать? У тебя синдром спасателя, это ненормально.

Саня тянет за угол шопер, висящий на спинке стула. «Быть учителем — это нормально», говорит шопер.

В ноябре Саню отправляют на конференцию по Достоевскому. Нинель Иосифовна присылает войс: сходите и напишите нам отчет.

Это хорошая гимназия. Все собираются там.

В этот день идет первый снег. Он рассыпается, как пенопласт, сухой и токсичный. Такой снег не тает, пластиковые крупинки сносит ветром, и они оседают на обочине. Саня надевает пуховик, натягивает капюшон. Какой будет эта зима, думает она, не такой снежной, как прошлая.

Саня проходит в раздевалку: надо снять куртку, надеть бахилы.

Широкая лестница, второй этаж, маленький класс.

Участники конференции, учителя, сидят за партами. На стене плазма, на плазме знаменитый портрет Достоевского. Тот, что висит в Третьяковской галерее, серое пятно в золотой раме. Его лицо как бы говорит нам: нет никакого исхода, давайте просто посидим и подумаем. Свою знаменитую страшную спешку он сжал руками и прикладывает к коленям, как лист подорожника, чтобы не болело.

Учительницы выступают с докладами, они подготовились. В классе один мужчина, сын руководительницы методического объединения, он рассказывает биографию писателя из Википедии.

Саня скучает: то берет телефон, то кладет на парту, рассматривает потолок, стены, присутствующих. Из этого блуждания ее вырывает один доклад, один-единственный, достойный внимания, говорит мне она. Женщина принесла книгу «Огонь с Божедомки».

Господи, кого несет на ночь глядя, Виссарион Григорьич, друг любезный, читает женщина.

Саня поднимает голову.

Как говорить с детьми о том, кого и взрослые понять не могут? — продолжает женщина. Что можно принести на урок?

«Преступление и наказание» им еще рано, но «Мальчик у Христа на елке» читают уже в шестом классе — как вам такое? — спрашивает Саня.

После такого чтения Санины шестиклашки погружаются в странное состояние, они не понимают, то ли им просить о спасении, то ли спасать самим. Обсуждают жизнь нищих, бездомных, бомжей. Маша плачет, Иванов советует не давать таким людям денег.

Они их сразу пропивают, говорит Иванов.

Ну и что? — отвечает Саня. Если просят, надо дать — так считал Достоевский.

Да кто он такой?

Просто человек из девятнадцатого века, пожимает плечами Саня, просто человек.

После докладов в гимназии идут в музей, который находится в соседнем здании. Все фотографируются. Музейная работница показывает экспонаты. Фигуративная живопись, пейзажи, голова красноармейца из глины, черно-белые кадры Афганской войны, национальные костюмы, прялка.

Снова выступления. Звучат слова «талант», «гений», «шедевр», «роскошь».

Все то, что Беньямин называл фашизмом в культуре.

Одни владеют даже не словом, а блеском слова. И чем больше блеска, тем выше их статус. Другие — в глубине кадра, они неразличимы, им нет места в каноне.

«Станьте солнцем, вас все и увидят», писал Достоевский, а сам высвечивал нам ребенка, загрызенного собаками. Замученный человек в лучах солнца — вот что такое Достоевский, думает Саня.

Саня ерзает на стуле, на нее шикают, как на ученицу.

Выходят новые участники. Мужчина читает реферат об Александре II, а заодно рассказывает о своем хобби.

Нумизматика, говорит он, это искусство с большой буквы.

В пакете у него монеты, он их достает и показывает. Саня не понимает, где во всем этом Достоевский.

Она пишет Горошку: это дурдом. Это постмодернизм, отвечает он, всего лишь.

В конце нужно заполнить короткую анкету: назовите ваше любимое произведение Федора Михайловича. Саня пишет: из всего Достоевского больше всего люблю воспоминания Анны Григорьевны. Оставьте свой имейл. Саня оставляет.

Почти каждый день ей на почту приходят рассылки от руководительницы методобъединения: всероссийский конкурс чтецов, нужна помощь на конференции, приглашение на экскурсию, международный фестиваль «Жаркое пламя», литературный квест «Знаем ли мы пьесу „Чайка“».

Письма сами ложатся в папку «Спам», Саня восхищается их самокритикой.

После конференции Саня выходит на улицу и набирает маму.

Мама читала «Крутой маршрут» полночи, не выспалась и теперь чувствует себя не очень.

А книга как тебе?

Очень понравилось, теперь папа читает.