Элис Уокер - Цвет пурпурный
Все говорили, что я слишком молодая для миссионерской работы, но Самуил сказал, что у меня большое желание работать, и, во всяком случае, моей основной обязанностью будет сидеть с детьми и вести один или два подготовительных класса.
В Англии мы стали яснее представлять свою будущую работу, потому что англичане уже, наверное, сто лет ездят миссионерами не только в Африку, но и в Индию, и в Китай и еще Бог знает куда. А сколько всего они навезли из этих мест! Мы провели в одном музее все утро. Он битком набит драгоценностями, мебелью, коврами, мечами, одеждой, и даже есть гробницы из тех стран, где они бывали. Мы видели тысячи ваз, чаш, масок, кувшинов, корзинок, статуй из Африки — они все такие красивые, даже не верится, что народа, их сделавшего, больше не существует, как уверяют англичане. У африканцев была цивилизация выше европейской (я это вычитала у писателя по имени Дж. А. Роджерс, сами англичане, конечно, так не считают), но несколько столетий назад для них настали тяжелые времена. Англичане любят повторять эту фразу — «тяжелые времена», когда разговор заходит об Африке. При этом легко забывается, что они сами немало постарались, чтобы «тяжелые времена» стали еще тяжелее. Миллионы и миллионы африканцев были проданы в рабство — я и ты, Сили! Целые города гибли и разрушались, когда работорговцы воевали между собой, чтобы поймать побольше людей для продажи в рабство. Сейчас жители Африки, после того как самые сильные и крепкие были убиты или проданы, страдают от болезней и духовного и физического упадка. Они верят в бесов и поклоняются мертвецам. И не умеют ни читать, ни писать.
Зачем они нас продали? Как они могли? И почему мы до сих пор их любим? Вот какие у меня были мысли, пока мы бродили по холодным лондонским улицам. Как-то раз я изучала карту Англии, такую аккуратную и надежную, и мне вдруг подумалось, что при усердии и правильном отношении все еще может быть хорошо на африканской земле.
И наконец мы отплыли в Африку. Мы покинули Саутхемптон, в Англии, 24 июля и прибыли в Монровию, в Либерии, 12 сентября. По пути мы делали остановки в Лиссабоне, что находится в Португалии, и Дакаре, в Сенегале.
В Монровии мы последний раз увидели людей, нам более-менее знакомых и привычных, так как Либерия была «основана» бывшими американскими рабами, вернувшимися жить в Африку. Был ли хоть один из их предков на этих берегах, в Монровии, спрашивала я себя, и что они чувствовали, проданные некогда в рабство и вернувшиеся, чтобы быть правителями этой земли, но не разорвавшие уз со страной, некогда купившей их?
Сили, мне пора заканчивать. Солнце уже не такое жаркое, и мне надо готовиться к вечерним занятиям в школе и вечерней службе.
Как бы мне хотелось, чтобы ты была со мной или я с тобой.
С любовью, твоя сестра Нетти.
Дорогая моя Сили,После первой мимолетной встречи с Африкой в Сенегале мы остановились на некоторое время в Монровии. Столица Сенегала называется Дакар, и люди там говорят на своем языке, наверное, на сенегальском, и еще на французском. Они такие черные, Сили, я таких в жизни не видела. Знаешь, как мы иногда говорим о человеке, что он чернее некуда или что он иссиня-черный, вот они как раз такие. Ах, Сили, они просто сияют чернотой. Черные до блеска, как еще у нас дома говорят о тех, которые по-настоящему черные. Но все-таки, Сили, попробуй вообразить город, сплошь состоящий из таких иссиня-черных, черных до блеска людей, одетых в ярко-синие одежды с узорами, как на наших самых красивых лоскутных одеялах. Все высокие, стройные, с длинными шеями и прямыми спинами. Можешь ты вообще такое представить, милая Сили? У меня было чувство, что я вообще раньше черного цвета никогда по-настоящему не видела. И, Сили, в этом есть что-то волшебное. Этот черный цвет настолько черный, что просто слепит глаза, и блеск кажется отраженным светом луны, такое от него исходит свечение, но кожа их сияет и при солнце.
Сказать по правде, мне не очень понравились сенегальцы, которых я встретила на рынке. Они только и думали, как бы продать свой урожай. Если мы ничего не покупали, они переставали нас замечать, так же как они не замечали местных французов. Я почему-то не ожидала увидеть в Африке белых, но их тут целые толпы. И не все из них миссионеры.
В Монровии их тоже полно. Даже у президента, чья фамилия Табмэн, среди министров есть несколько белых. И много цветных, выглядящих как белые. На второй день после нашего приезда в Монровию нас пригласили на чай в президентский дворец. Он очень похож на американский Белый дом, где живет наш президент (так сказал Самуил). Президент долго говорил о том, сколько усилий он тратит на развитие страны, и о трудностях с туземцами, которые не хотят работать на благо страны. Я впервые слышала, чтобы черный человек использовал это слово. Я знаю, что для белых все цветные — туземцы. Он закашлялся и сказал, что имел в виду уроженцев либерийской земли. Однако я не видела ни одного из этих «туземцев» среди его министров. И жены министров не походили на местных жительниц. По сравнению с ними, разодетыми в шелка да жемчуга, мы с Коринной были одеты не просто кое-как, а вообще никак. Мне кажется, эти женщины из дворца тратят уйму времени на одежду, но все равно они выглядели какими-то недовольными, в отличие от веселых школьных учительниц, которых мы случайно встретили, когда они шли купаться со своими учениками.
Перед отъездом нам показали самую большую в стране плантацию какао. Огромное поле какао, до самого горизонта. И целые деревни с жителями, построенные прямо среди полей. Мы видели, как усталые семьи возвращались домой с работы с корзинками для сбора какао-бобов (в начале дня они служат корзинками для еды, чтобы есть в поле), и среди них женщин с детьми за спиной. Но представляешь, Сили, какие бы они ни были усталые, они все равно пели! Совсем как мы дома. Я спросила Коринну, почему усталые люди поют. Так устали, что ни на что другое не способны, сказала она. И потом это не их поля, Сили, и даже не президента Табмэна. Владельцы живут в таком месте, которое называется Голландия. Они делают голландский шоколад. Рядом с полями живут надсмотрщики, они смотрят, чтобы люди работали как следует.
Ну вот, мне опять пора идти. Все уже спят, я пишу при свете лампы. На свет слетелось столько насекомых, что меня просто съедают живьем. У меня укусы везде, даже на затылке и на пятках.
И вот еще что…
Писала ли я про то, как мы впервые увидели на горизонте африканский берег? У меня в душе что-то случилось в эту минуту, Сили, будто ударил большой колокол, и все во мне содрогнулось. Коринна с Самуилом почувствовали тоже самое. Мы опустились на колени прямо на палубе и поблагодарили Бога за то, что он дал нам возможность увидеть землю, о которой плакали наши предки, и умерли, так и не увидев ее.
