Уорис Дири - Цветок пустыни
— Что? В Лондон? — Она поймала меня за руку и заставила рассказать все подробнее. — Значит, ты станешь белой, — сказала она как о чем-то само собой разумеющемся.
— Что ты сказала?
— Ты станешь там белой… Понимаешь, белой.
Я не понимала. Понятия не имела, о чем она говорит. Я никогда еще не встречала белых людей, даже не представляла, что такие бывают. Тем не менее ее слова ни в малейшей степени не испугали меня.
— Да перестань! — ответила я высокомерно. — Ты просто завидуешь тому, что я еду в Лондон, а ты нет.
Я снова стала танцевать, раскачиваясь во все стороны и хлопая в ладоши, будто праздновала приход дождя, а потом пропела:
— Я еду в Лондон! О-о-о-йе-йе-йе! Я еду в Лондон!
— УОРИС! — послышался грозный оклик тетушки Сахру.
В тот вечер тетя собрала меня в дорогу. Я получила первую в жизни пару обуви — замечательные кожаные сандалии. В самолете я буду красоваться в подаренной тетей длинной яркой накидке поверх просторного африканского платья. Багажа у меня с собой никакого не было, но и что с того? У меня вообще ничего не было, кроме одежды, которую я надену, когда на следующий день дядя Мохаммед заедет за мной.
Когда мы уезжали в аэропорт, я крепко обняла и расцеловала тетю Сахру, милую мою Фатиму и всех своих двоюродных братьев и сестер. Фатима была всегда так добра ко мне, что мне хотелось взять ее с собой. Но служанка, как мне было известно, требовалась всего одна, а раз так, я была рада, что выбор пал на меня. Дядя Мохаммед дал мне мой паспорт, и я с любопытством его разглядывала. Это был мой первый документ. У меня ведь не было свидетельства о рождении, вообще ни единой бумаги, на которой было бы написано мое имя. Я села в машину, чувствуя себя очень важной, и помахала на прощание всей семье.
До этого дня я видела самолеты, глядя в небо: нет-нет, они пролетали над пустыней, когда я пасла своих козочек, так что я знала о существовании этих штук. Но до отлета из Могадишо я никогда не видела самолеты так близко. Дядя Мохаммед провел меня через здание аэропорта, и мы остановились перед дверью, ведущей на летное поле. Я увидела на взлетной полосе громадный английский реактивный лайнер, ярко блестевший в лучах африканского солнца. И только тут до меня дошло, что дядя Мохаммед что-то говорит.
— … а в Лондоне тебя ждет тетя Маруим. Я приеду через несколько дней. Мне нужно перед отъездом еще закончить некоторые дела.
Я повернулась к нему с широко открытыми глазами и разинутым ртом. А он вложил мне в руку билет на самолет.
— Только ты не потеряй билет… и паспорт… Уорис! Это очень важные бумаги, так что держи их крепче.
— Так ты не едешь со мной? — только и сумела выговорить я.
— Нет, — ответил он нетерпеливо. — Мне надо здесь еще задержаться.
Я тут же разревелась: лететь одной было страшно, да и теперь, когда пути назад уже не было, я засомневалась, так ли хорошо уезжать из Сомали. Как ни было тяжело здесь, это моя родина, мой единственный дом, а что ждет впереди — неведомо.
— Вперед, смелее! Все будет отлично. В Лондоне тебя кто-нибудь непременно встретит. Когда ты попадешь туда, тебе объяснят, что нужно делать.
Я шмыгнула носом и всхлипнула. Дядя мягко подтолкнул меня к двери.
— Давай поспеши, самолет вот-вот взлетит. Ты только сядь туда… ДАВАЙ БЫСТРО В САМОЛЕТ, УОРИС!
Одеревенев от ужаса, я шла по раскаленному бетону аэродрома, не сводя глаз с команды наземного обслуживания, которая суетилась вокруг лайнера, подготавливая его к взлету. Взгляд перебегал с тех, кто загружал багаж, на механиков, которые осматривали самолет. Потом я увидела трап и засомневалась, а удастся ли мне взобраться в самолет по этой штуке. Наконец я решилась. Но задачка оказалась не из легких: я не привыкла еще к обуви, а подниматься надо было по скользким алюминиевым ступенькам, да так, чтобы не запутаться в длинном одеянии. Оказавшись внутри самолета, я растерялась: куда идти дальше? Должно быть, выглядела я круглой дурой. Остальные пассажиры уже сидели на своих местах и смотрели на меня с удивлением. На их лицах, казалось, было написано: «Это что еще за деревенская девчонка, которая даже самолетом никогда не летала?» Я крутнулась на месте у самой двери и села на ближайшее свободное кресло.
Вот здесь я впервые увидела белого человека. Белый мужчина, сидевший рядом, сказал мне:
— Это не твое место.
Во всяком случае, я предполагаю, что он так сказал, — я же не знала ни слова по-английски. Глядя на него с испугом, я думала: «Боже мой! Что говорит этот человек? И почему он так на меня смотрит?» Он повторил сказанное, и я снова испугалась. Но тут, слава Аллаху, подошла стюардесса и взяла из моей руки билет. Очевидно, эта женщина поняла, что я совсем ничего не соображаю. Она взяла меня под руку и отвела по проходу к моему месту, которое было, разумеется, не в первом классе, где я надумала было расположиться. Пока мы шли, все лица поворачивались в мою сторону. Стюардесса улыбнулась и указала на мое место. Я шлепнулась в кресло, довольная тем, что теперь меня никто не видит. Глупо хихикнула и кивнула стюардессе в знак благодарности.
Вскоре после взлета та же самая стюардесса подошла снова, на этот раз с корзинкой сладостей, которую с улыбкой протянула мне. Одной рукой я придержала подол платья, чтобы больше поместилось, вроде как фрукты собираешь, а другой захватила полную пригоршню конфет. Я умирала с голоду и решила заморить червячка. Кто знает, когда я смогу поесть? Я протянула руку за второй порцией, но стюардесса отодвинула корзинку подальше. Пришлось потянуться и крепко ухватить ее, потому что корзинка отодвигалась все дальше и дальше от меня. На лице стюардессы было написано: «Ну что прикажете с ней делать?»
Развернув и съев конфеты, я принялась разглядывать сидевших вокруг белых людей. Мне они показались холодными и нездоровыми. «Вам нужно больше бывать на солнце», — сказала бы я им, если бы знала английский язык. Но я решила, что такой их вид — это дело времени. Не могут же они вечно так выглядеть, правда? Должно быть, все эти люди побелели, потому что долго не видели солнца. Потом я решила, что при первой же возможности потрогаю кого-нибудь из них, — может, белое исчезнет, если потереть хорошенько? Под этим слоем они, наверное, нормального черного цвета.
Проведя в самолете часов девять или десять, я отчаянно захотела пописать. У меня чуть не лопался мочевой пузырь, но куда отойти, я понять не могла. «Ну-ка, Уорис, — подбадривала я себя, — до этого ты можешь и сама додуматься». И я обратила внимание, что все эти люди, окружавшие меня, время от времени вставали и шли к одной-единственной двери. Наверное, это там, заключила я. Я встала и подошла к двери как раз в тот момент, когда кто-то выходил из нее. Оказавшись внутри, я закрыла дверь и осмотрелась. Попала-то я куда нужно, но где же то, что мне необходимо? Я посмотрела на умывальник и отвергла его. Осмотрела унитаз, принюхалась и пришла к выводу, что для моего дела именно он и сгодится. Я с удовольствием присела на него и — фьють!
