Иэн Макьюэн - Суббота
Едва они разнимают руки, Бакстер говорит:
— Ну что ж, а теперь внимательно слушаю, как вам жаль и все такое.
И оглядывается назад, на свою машину. Она стоит посреди дороги, и за ней, в трех футах от земли, тянется по бокам припаркованных автомобилей ломаная процарапанная полоса — след дверной ручки «БМВ». Зрелище страшненькое: когда появятся владельцы машин, претензий не избежать. Генри, хорошо знакомый с разного рода бумажной работой, представляет, какая тягостная волокита предстоит Бакстеру. В такой ситуации куда легче быть одной из жертв, чем самим грешником.
— Мне, безусловно, очень жаль, — говорит Генри, — что вы вылетели из-за угла, не посмотрев по сторонам.
Построение фразы слегка удивляет его самого. Откуда взялось это вычурное, чуть архаическое «безусловно»? Это слово не из его лексикона. Пероун занял оборону: он не собирается переходить на язык улицы, он будет держаться с профессиональным достоинством.
Бакстер берется левой рукой за правую, словно сам себя успокаивает, и говорит терпеливо:
— По-моему, мне никуда смотреть не надо было. Тотнем-корт-роуд закрыта. Откуда вы вообще здесь взялись?
— Правил движения никто не отменял, — отвечает Пероун. — А вообще меня пропустил полисмен.
— Полисме-ен? — по-детски протяжно повторяет Бакстер. Оборачивается к своим друзьям. — Видали вы здесь полисменов? — И снова Пероуну, с издевательской вежливостью: — Это Нарк, а это Найджел.
До сих пор эти двое стояли позади Бакстера и слушали молча, с непроницаемыми лицами. Найджел — тот, что с лошадиной физиономией. Его приятель может оказаться информатором, или наркоманом, или — судя по отсутствующему виду — страдает нарколепсией.
— Нет тут никаких полицейских, — говорит Найджел. — Они все на демонстрации, охраняют этих придурков.
Пероун не обращает на них внимания. Он ведет переговоры только с Бакстером.
— Думаю, нам пора обсудить детали возмещения ущерба. — Тут все трое переглядываются и хмыкают, но он как ни в чем не бывало продолжает: — Если мы не сойдемся, то позвоним в полицию.
Он смотрит на часы. Джей Стросс уже на корте, разминается, стуча мячом о стенку. Еще не поздно все уладить и двинуться дальше. На упоминание полиции Бакстер не реагирует. Вместо этого берет у Найджела зеркало и показывает Пероуну. По стеклу расползлась паутина трещин, и отражение неба превратилось в бело-голубую мозаику, прыгающую в дрожащей руке Бакстера.
— Знаете, вам повезло, — говорит он благодушно. — У меня есть приятель-автомеханик. Работает дешево и качественно. Думаю, за семь с полтиной согласится меня выручить.
— Вон там, на углу, есть банкомат, — встревает Нарк.
А Найджел обрадованно добавляет:
— Точно, сейчас вместе туда и дойдем.
Тут Бакстер отступает назад, а двое его приятелей, наоборот, подходят к Генри вплотную с обеих сторон, как будто окружают с флангов. Маневры их неуклюжи и нарочиты, словно плохо отрепетированный детский балет. Профессиональное внимание Пероуна вновь устремляется на правую руку Бакстера. Она не просто дрожит: это какое-то общее мускульное беспокойство, затрагивающее буквально каждую мышцу. Эта мысль его успокаивает. Как ни парадоксально, он больше не ощущает опасности: слишком уж неестественно все происходящее, слишком нелепа идея куда-то идти за наличностью, все вместе слишком напоминает какой-то раз десять виденный и давно позабытый фильм.
Из колонны демонстрантов доносятся звуки трубы, и все четверо поворачивают головы. Серия сложных стаккато заканчивается высокой тающей нотой. Кажется, пассаж из какой-то кантаты Баха: во всяком случае, Пероуну немедленно представляется меланхоличное сопрано и клавесин на заднем плане. На Гауэр-стрит марш теряет изначальное похоронное настроение: трудно поддерживать его в многотысячном шествии, растянувшемся на сотни ярдов. Колонна тянется через перекресток с Юниверсити-стрит, и до Пероуна доносятся то ритмичное хлопанье в ладоши, то скандирование требований. Бакстер, презрительно сморщившись, неотрывно смотрит на колонну. На ум Генри приходит фраза из учебника — так же неожиданно, как припомнилась кантата: умеренное повышение адреналина в крови усиливает ассоциативное мышление. Или, быть может, даже тяготы прошедшей недели не избавили его от любимой привычки — интеллектуальной игры в постановку диагнозов. Вот эта фраза: «Ложное чувство превосходства». Да, незаметное отклонение в поведении, предшествующее тремору, все это не так опасно, как мания величия… Или, быть может, он что-то путает? Неврология — не его специальность. Бакстер смотрит на демонстрантов, и голова его, как и рука, мелко-мелко дрожит. Секунду или две понаблюдав за ним спокойно, Пероун вдруг понимает: Бакстер не способен двигать глазами. Чтобы взглянуть на толпу, ему приходится поворачивать голову.
Словно для того, чтобы подтвердить эту догадку, Бакстер поворачивается к нему всем корпусом и говорит почти добродушно:
— Вот уроды! Англия им не нравится. А сами-то живут тут на всем готовеньком!
Пероун узнал о Бакстере достаточно, чтобы понять: с этим человеком связываться не стоит. Распихав плечами Найджела и Нарка, он поворачивается к своей машине.
— Нет, платить наличными я не буду, — бесстрастно говорит он. — Я дам вам телефон своей страховой компании. Не хотите давать свой — ваше дело. Мне хватит вашего регистрационного номера. А теперь я поеду. — И не вполне искренне добавляет: — Я опаздываю на важную встречу.
Но большая часть этой фразы тонет в единственном звуке — долгом вопле ярости.
Даже когда он в удивлении оборачивается к Бакстеру, даже когда замечает кулак, летящий ему навстречу, в глубине его сознания неторопливый диагност продолжает регистрировать симптомы: недостаток самоконтроля, эмоциональная лабильность, вспыльчивость — возможен низкий уровень концентраций ГАМК[9] в нейронах полосатого тела. Что, в свою очередь, предполагает снижение в коре и стриатуме головного мозга двух энзимов — кислой глютаминдекарбоксилазы и ацетилхолинтрансферазы. В человеческих отношениях немало такого, что прекрасно объясняется на уровне сложных молекул. Кто возьмется подсчитать ущерб, нанесенный любви, дружбе, надеждам на счастье из-за повышенного или пониженного содержания того или иного нейротрансмиттера? И кто станет искать этику и мораль среди энзимов и аминокислот, если принято смотреть совсем в другом направлении? На втором году обучения, завороженная каким-то кретином преподавателем, Дейзи пыталась убедить отца, что сумасшествие — общественный предрассудок, орудие, с помощью которого богатые (если он правильно ее понял) угнетают бедных. Между отцом и дочерью разгорелся жаркий спор, окончившийся тем, что Генри, в порядке риторического хода, предложил Дейзи посетить закрытое психиатрическое крыло. Та отважно согласилась; на том дело и кончилось.
