Алина Знаменская - Дочки-матери
— Я скучаю ужасно, солнце мое, — сообщал Бородин.
— Я тоже! — дышала в трубку Наташа, с досадой признавая, что короткое “я тоже” не в состоянии вместить в себя переполняющие ее чувства. Она задыхалась от желания быть с ним. Она изнывала оттого, что долго не видела его.
— Поедешь со мной на юбилей в субботу?
— К кому? — ахнула Наташа, мгновенно загораясь от предвкушения праздника, целого вечера рядом с ним.
— Это друзья мои. Они знают о тебе, я предупредил. Поедешь?
— А жена?
Наташа опустилась на кровать рядом с тумбочкой для телефона.
После ее вопроса повисла небольшая пауза.
— Она не поедет. Ташка, у меня дома все так плохо…
— У меня тоже…
— Через месяц у меня творческий вечер. Телевидение будет. Ты приедешь?
— Я прилечу… — шепчет Наташа в трубку.
— Я к этому времени, может, уже разведусь! — вдруг заявил Бородин.
— Но это нетелефонный разговор, да?
— Да…
Неделя проходит в ожидании и предвкушении. Все дела идут по первому плану, но вторым неизменно — юбилей. Она подготовила вечернее платье, купила колготки, взяла украшение у подруги.
Неделя превратилась в один длинный день накануне праздника. В пятницу вечером позвонил Женя. Первые ноты голоса выдали его с головой.
— Все отменяется? — догадалась Наташа, стараясь следить за собственными интонациями.
— Понимаешь, — вчера помирились с женой, и вдруг я завтра уеду…
— Я понимаю. — Наташа сглотнула.
— Тем более у нее в воскресенье день рождения. Она уже пригласила гостей.
— Я рада, что у вас все хорошо, — ровно сказала Наташа и стала лихорадочно искать в голове другую тему.
Подальше от этого чертова юбилея, к которому она как девчонка готовилась всю неделю. “Я рада”. Да, она хочет, чтобы у него все было хорошо, но выходит, она не рада? Ей стало горько. Она не смогла сразу определить — отчего это? Ревность? Зависть? Просто очень горько.
— Почему у тебя изменился голос? — после нескольких натянутых фраз спросил Женя.
— Все нормально. Тебе показалось.
— Это из-за юбилея? Я тоже так хотел поехать с тобой! Но я обязательно приеду к тебе на той неделе, мы устроим каникулы, будет еще лучше — только ты и я…
— Да, да… — Наташа почувствовала, что вот-вот шмыгнет носом.
— Ты ревнуешь? — вдруг спросил Бородин.
— Вот еще! Ха! И не надейся!
— Правда?
— Мечтай!
— Наташ, у нас правда все нормально?
— Все хорошо. — Две слезы упали на красный корпус телефона. Наташа вытерла их пальцем.
— Ты меня любишь? — недоверчиво вопрошал Бородин.
— Люблю.
— А я как тебя люблю! Я хочу, чтобы ты приехала ко мне сюда! Приедешь?
— Нет уж, лучше вы к нам.
— Ну скажи мне что-нибудь. Ты скучаешь?
— Да, — выдохнула Наташа и две следующие слезы, сползающие на цифру “восемь”, убирать не стала. — Я очень скучаю по тебе, Бородин…
— А я с ума по тебе схожу, шельма! Я умираю! к тебе, места себе не нахожу. Эти чертовы “надо” и жена держат меня за шиворот и не пускают…
— Не умирай. Все будет хорошо. До встречи.
— Целую тебя тысячу раз.
— И я тысячу.
— Тогда я — на один раз больше.
— Ты позвонишь мне завтра?
Сказала — и поняла, что сморозила глупость, откуда он позвонит? Из дома? Там будет подготовка ко дню рождения.
— Нет, Ташка, завтра, наверное, не смогу.
— Да, я понимаю. Целую. Люблю. Пока.
Наташа первая положила трубку — царапнула себе по больному.
Пришла Лерка и с порога:
— Мам, нам велели собрать по двести рублей на оформление кабинета.
— Я очень рада.
— Нет, правда. У нас школа готовится к аттестации, всех заставляют кабинеты оформлять. Бэшки по четыреста собирают, а наша классная решила обойтись малой кровью.
Наташа усмехнулась. Ее доход с трех работ был рассчитан весь до копейки. Туда не вошла оплата квартиры, за которую рос долг, и туда уже было не впихнуть эти несчастные двести рублей, даже толкай она их туда коленкой.
— Отец придет, скажи ему, — посоветовала Наталья.
— Ха! — отозвалась Лерка из кухни.
— Ешь суп, он в красной кастрюльке!
Через минуту Наташа поднялась и пошла на кухню, поскольку ни одна кастрюлька там не звякнула. Лерка как маленькая — не проследишь, она целый день будет сидеть на сухомятке и не вспомнит о горячем. Наташа разогрела суп и отодвинула от Лерки длинный, батон, который та отщипывала и макала в мед.
А если бы не мед? Если бы не сметана, молоко, яйца, картошка, куры и утки, которыми их неустанно снабжает свекровь с того самого дня свадьбы и по сегодняшний день? Чем бы она сейчас кормила Лерку? Если бы не свекровь, они, все трое, давно бы умерли с голоду. Дай Бог ей здоровья. Тоже всю жизнь промучилась с дураком.
Недавно свекровь заявила невестке прямо при сыне:
— Разойдешься, Наташа, с ним, любить тебя буду, как и раньше. С новым зятем будешь ездить ко мне.
— Ничего себе! — присвистнул Рожнов. — Ну ты, мать, даешь! А как же я?
Мать только рукой на него махнула. Что, мол, с тобой разговаривать, с непутевым.
А Рожнов принял заявление матери близко к сердцу. Ушел в сарай, весь остаток дня возился там, а вечером сидел надутый и ни с кем не разговаривал.
Наташа всегда в такие минуты гадала: знает ли он? Догадывается ли о ее романе? Или он ничего не замечает и ему дела нет до нее? Иногда ей казалось, что Рожнов весь погряз в своей жизни, в своих друзьях, непонятных для нее делах, пьянке. А временами ей казалось, что она ошибается. И в соседней комнате становится слишком тихо, когда она говорит по телефону с Женей. И хотя она всегда очень удачно придумывала себе семинары, фестивали и слеты для встреч с Бородиным, она подозревала, что Рожнов догадывается. Но молчит. А иногда она даже хотела, чтобы он уличил ее, чтобы заговорил о ее неверности, тогда бы она…
Что бы она тогда? Ушла от него? Но куда? Разве Женя готов к ее решительному шагу? Нет, он не готов. А она? Как все это трудно… В субботу Рожнов вернулся домой трезвый и молчаливый. Полдня молчал с видом деловым и значительным, а Наташа с Леркой стирали. Наташа не переставая думала о Жене. Она видела его сквозь расстояние, представляла в предпраздничных хлопотах — с закатанными рукавами, в фартуке. Совместная подготовка к приему гостей всегда объединяет.
Она видела, как они с женой склонились над духовкой, устанавливая противень с пирогом, как вместе режут салат…
— Мне работу предлагают, — заявил Рожнов, стараясь придать голосу небрежный тон, словно работу ему предлагают чуть ли не каждый день.
— Какую? — спокойно поинтересовалась Наташа. Оставила дочери дополаскивать белье, а сама вышла из ванной.
