Ё. Хэмми - Теплая вода под красным мостом
Глядя в небо, Асаги вскричала:
— Это вешалка! Она валялась во дворе, проволочная вешалка! Вороны используют их для строительства гнезд. Кладут вешалку на ветку, а потом на ней строят гнездо! — вскричала Асаги, показывая пальцем в небо.
Во дворе нашего дома постоянно что-то валяется.
А Асаги продолжала:
— Ворона утащила ещё трусики сестры, они упали с верёвки вместе с вешалкой.
И я, и жена, и Аканэ, раскрыв рты, вслед за пальчиком Асаги посмотрели вверх.
Ворона, держа в клюве изогнутый крючок вешалки и вытянув толстую шею, взлетала всё выше и выше. Треугольник раскачивался в синем небе.
Противная ворона вцепилась в чёрный острый треугольник и парит в небе. Распушив чёрные перья, она летит всё дальше и дальше на запад. А внизу стоит наш серый двухэтажный дом. Мне подумалось, что, похоже, разбито чьё-то сердце — либо наше, либо воронье. Наша четвёрка долго-долго смотрела на летящий в небе странный объект.
Мы являем собой безалаберную семью.
У всех четверых разные характеры, а вот по неряшливости мы поразительно схожи друг с другом. В частности, всё мы не хотим убираться. Просто не можем. И в самом доме, и во дворе у нас постоянно такой бедлам, что и говорить-то об этом стыдно. Казалось бы, хоть кто-то из четверых должен любить наводить порядок, но в нашей семье убираться не любит никто.
Мы уже тысячу раз обсуждали нашу неряшливость. Бывало, во время этих дискуссий мы злились, кричали, лили слёзы, иногда доходило до ссор и скандалов. В последнее время мы уже уставали от этих разговоров и умолкали. После нескольких тяжелых ссор тема стала табу. Таким образом, даже ссоры не исправили нашу четвёрку. Теперь, если кто-то вдруг заговаривал о неумении навести в доме порядок, остальные трое смотрели на него как на не вполне здорового человека.
Допустим, я, вопреки установленному правилу, решил бы вновь поднять данный вопрос — мол, может быть, нам всё-таки ещё раз, ещё один раз совместно обсудить эту тему? Возможно, стоит попытаться изменить сложившуюся ситуацию? Как в таком случае отреагировали бы жена, Аканэ и Асаги? Мне ясно видится такая картина.
Вся тройка, будто заранее сговорившись, дружно оборачивается на меня. Или окидывает меня внимательным взглядом с головы до ног. Как какого-то несчастного высохшего моллюска. А потом с нарочитой усталостью в голосе дружно спрашивают меня: папа, что с тобой, что-то случилось?
Поскольку проблема уже перестала быть темой для обсуждения, тему можно было считать закрытой. К удивлению, проблема и в самом деле была своеобразным образом решена. Что характерно, никто из четверых не сваливал вину и не возлагал ответственность на других членов семьи за беспорядок в доме. Хоть в этом нашу семью можно было считать достаточно дружной.
Разумеется, я не считал нормальным сложившееся положение и не был доволен. Но спокойная, мирная жизнь предполагает следование сложившимся правилам, что, однако, не исключает возможности взять и сломать однажды всё. Так что в этом смысле мы, несмотря на всю нашу привычную безалаберность, вели спокойную, мирную жизнь.
В тот вечер Асаги вдруг обнаружила, что позавчера, в пятницу, забыла в школе коробочку для завтраков бэнто. Вспомнить о пропаже через несколько дней — это со стороны Асаги довольно быстрая реакция, если исходить из стандартов нашей семьи.
Жена высказала предположение, что коробочка старшей сестры Аканэ тоже где-то дома. Аканэ учится не в частной школе, где преподаю я, а в префектуральном учебном заведении, где, на удивление, есть не только киоск, но и столовая. Поэтому поступив туда после неполной средней школы она перестала брать с собой завтраки.
У Аканэ опять начался тик. Задрав подбородок и заведя глаза, она на какое-то время задумалась, вытянув верхнюю губу, а потом удовлетворённо кивнула сама себе и побежала в детскую комнату на втором этаже. Её не было в течение тридцати минут. Деревянный пол в детской комнате, как и всё другие помещения в доме, сплошь усыпан толстым слоем самых разнообразных предметов; там, не оставляя свободным ни одного квадратного миллиметра, соседствуют журналы, школьная форма, нижнее бельё, плеер для компакт-дисков, обертки от шоколада, куклы, плакаты, гигиенические прокладки и многое другое.
Аканэ, часто мигая глазами и поблёскивая белками, спустилась со второго этажа вниз: в руках она держала, как ценную букинистическую книгу, обернутую клетчатым носовым платком коробочку для завтрака.
Жена сказала:
— О-о… Проспала целых полтора года!..
В подобных случаях никто в этом доме никого не упрекает и никто ни над кем не насмехается. Слова жены «проспала целых полтора года» следовало понимать как констатацию факта: коробочка для завтрака, принесённая из школы и не вымытая, в течение года и шести месяцев пролежала в детской комнате, никем не замеченная и не открытая. Я думаю, что в её словах наряду с удивлением присутствовала лёгкая грусть, однако уверен, что это относилось всего лишь к месту и времени. Вопрос исчерпан — и не более того. Эдакая созерцательная задумчивость.
Если продолжить разговор о самой жене, то можно припомнить такой случай. Однажды она по невнимательности вместо футляра для палочек положила Асаги в коробку для завтраков телевизионный блок дистанционного управления. Да и я сам, и Аканэ, и Асаги в разное время допускали бесчисленное множество самых разнообразных промашек.
Аканэ бесстрашно предложила:
— А давайте откроем и посмотрим, что там!
Не дожидаясь нашей реакции, она поставила коробочку на середину стола и принялась разворачивать носовой платок. Всё четверо разместились вокруг стола. Из платка появилась небольшая чёрная пластиковая коробочка для завтраков с изображением мультипликационного Снуппи. Однако Аканэ никак не удавалось открыть плотно закрытую крышку. Коробочка должна была быть пустой, но, вопреки ожиданиям, крышка казалась не плоской, а несколько выпуклой, как будто под ней лежала приличная горка риса.
Асаги пошутила:
— Коробочке не нравится, что её открывают. Она стала девственницей!
Тогда за дело взялся я. Надавив указательным, средним и безымянным пальцами на нижнюю часть коробки, я с силой потянул вверх словно приросшую крышку. Асаги верещала у меня над ухом: «Ей же больно, больно»! И тут, издав какой-то слабый, словно застенчивый звук, крышка открылась. Одновременно из неё повалил дым, похожий на сухой пар. Это была сухая плесень.
Возбужденная появлением дыма, Асаги вскричала:
— Да это волшебная шкатулка из сказки! Мы всё теперь постареем на полтора года. Какой ужас!
Запах дыма оказался на удивление слабым и совсем не противным, он был похож на запах пересохшей пшеничной муки. В коробочке лежала маленькая круглая ёмкость из фольги, в которой, вероятно, когда-то был любимый дочерью зелёный горошек; кроме неё там была только плесень. Плесень в виде вертикально воткнутых в подушечку многочисленных блестящих иголочек. Но, едва мы открыли крышку, иголочки, словно обессилев, дружно осыпались, обратившись в прах. Не успели мы опомниться, как прах обратился в бледно-фиолетовый дым и окутал наши лица — а мы продолжали смотреть в коробку. Окутанные этим дымом, лица жены, Аканэ и Асаги светились мягкой улыбкой.
Через поднимавшийся струйкой дым был виден мясистый нос жены. Капельки пота на носу тоже впитали в себя сухую плесень. Я, конечно, никогда не говорил жене, но сейчас должен признаться, что женился я потому, что полагал, будто кончик её носа выделяет особую жидкость, характерную для добродушного человека. Однако впоследствии, уже женившись, я изменил своё мнение. Как оказалось, выделялась не жидкость доброты, а жидкость безалаберности и неорганизованности. Окутанный дымом плесени, я предался воспоминаниям.
3Голоса цикад с каждым днём становились всё слабее, однако всё ещё звучали. Хулиганская надпись «RUBBISH» по-прежнему с неоновой яркостью светилась алым на серой стене дома. Мы не стали стирать надпись и не позвонили в полицию. Правда, однажды я даже нажал на нужные кнопки телефонного аппарата, но потом подумал, что у нас нет доказательств того, что надпись — дело рук байкеров из парка. Я решил, что беседа с полицией нанесет мне больший душевный урон, чем сама надпись — я ведь учитель. И отказался от звонка. Я и моя семья накопили большой опыт в оправдании ничегонеделания, когда мы оказывались перед выбором — да или нет.
В субботу, ровно через неделю после того, как Кастро съел цикад, я вернулся домой очень поздно, потому что готовил художественную выставку для школьного фестиваля культуры. В темноте я услышал кряканье селезня и нажал на звонок, размышляя о том, что кряканье стало намного бодрее. Открывая входную дверь, я практически столкнулся с выскочившей навстречу с карманным фонариком Асаги. Она прокричала: «Посмотри! Посмотри! Посмотри!»
