Всеволод Фабричный - Самоед
Через полчаса я дохожу до бубонного очумения. Необходимо что–то предпринять. Именно сейчас. В эту же самую секунду.
План созревает в моей несвежей голове с быстротой сверхзвукого самолета.
Перегоняя звук, я несусь к маленькому офису, в котором сидит начальник. В данный момент он там не сидит. Это удача номер один. Обычно он и не выходит из своего кондиционерного логовища.
Я осматриваюсь. Поблизости никого нет. На спинке стула висит его рюкзак. Я хватаю рюкзак, запускаю в него дрожащую руку, нащупываю кошелек (я уже давно знаю, что он там) и моментально бросаю его на пол. Осматриваюсь снова. Нагибаюсь, беру кошелек с пола и сую его под футболку, затыкаю за пояс брюк. Перегоняя звук (опять перегнал!) несусь в туалет — он очень близко. Закрываюсь на задвижку. Слышу голос моего начальника, который в эту минуту заходит в свой оффис. Одна секунда и я был бы пойман… Пока очень везет.
Я потрошу кошелек. Документы, карточки, кредитки, несколько долларов…Гад проклятый! Значит рабочие врали, что ты всегда носишь с собою много денег! Вот — последнее отделение. Ага! Банкноты! Блядь! Сколько: раз, два, три…. триста пятьдесят. Все! Все! Теперь супер быстро!
Я сую банкноты в свой высокий военный ботинок, затыкаю кошелек за пояс, выхожу из туалета. И падаю замертво. Нет — я не падаю замертво своей живой, кровообращающейся плотью. Я продолжаю идти к выходу. Замертво я падаю внутри себя — потому что стараюсь припомнить: закрыл ли я рюкзак этого дурака на молнию? Вспоминаю. Закрыл. Тьфу ты…. Господи…В душе — я поднимаюсь с пола.
Я быстро выхожу на улицу. Уже пошел дождь. Я отхожу примерно шагов за сто от склада, сворачиваю с дороги и с силой бросаю кошелек в бурьян.
Идиот! Вот твоя первая ошибка. Конечно бурьян непролазный, но надо было в реку… Случай неоперабельного кретинизма… Река–то рядом! Кто найдет в реке, да и отпечатки пальцев вода не оставит. Еб твою мать! Отпечатки! И это забыл. Кошелек, ведь — это же не пятидолларовая бумажка. За кошелек и посадить могут. И главное — закинул как далеко! Теперь не достать из этого ежевичного хаоса… Дубина! Дубина! Кащенский олигофрен! А зачем я вообще выбросил этот кошелек? Почему я не оставил его в туалете? Ах, да: я не только хотел украсть, я хотел довести ситуацию до абсурда.
Ничего. Ничего. Сделано — так сделано. Это все от шерри. Когда я ворую трезвым — я проворачиваю в голове все детали, все возможные варианты. Сейчас надо надеяться только на удачу — перевесит ли она мою глупость. Больше ничего у меня не осталось.
Я поворачиваюсь и иду назад. Но не на склад. Я иду в небольшое кафе, которое находится поблизости. Оно открывается очень рано. Специально для рабочего скота. Алкоголь начинают продавать в десять тридцать утра, но я попрошу официантку. В порядке исключения. Я уже делал так. Вчера, позавчера… Она молода и красива. Я как–то написал ей записку с просьбой в положенный мною час — выти из своего кафе и ждать меня в своей машине, для того чтобы пол часа ебаться, целоваться и лизать друг другу срамные места. Записку эту я…. Ах, нет! Лучше не буду рассказывать. Слишком смешно и стыдно…
В кафе я (в порядке исключения) заказываю две стопки виски и бутылку пива. Две минуты. Дольше нельзя. Меня скорее всего хватились на складе…
Я возвращаюсь на рабочее место. Захожу на склад с «потайной двери», которой почти никто никогда не пользуется. Снимаю рабочую куртку: на ней капли дождя. Если кто–то заметит капли — мне крышка. Потом — когда начальник хватится своего богатства и начнется расследование: кто–то обязательно вспомнит, что утром на моей куртке были капли. Значит я выходил. Зачем выходил? Почему? Ах, сволочь! Да уже не ты ли?… И так далее. Логика. Логическое мышление… Цепочка приводящая…. И так далее.
Я прячу куртку за огнетушителем. Высохнет — тогда надену.
Что мне рассказывать дальше? Дальше следует временный провал рассудка. Две стопки и бутылка пива не развеселили меня вопреки моим ожиданиям. Мне пришлось многое пережить. Три одновременных потока мыслей распирали мой череп. Вихрь идей, опасений, угрызений (уже! уже!), депрессия каждой нервной клетки, разговор с начальником: он хватился денег через два часа после хищения и я немножко помог ему в расследовании этого небывалого происшествия…. дал пару советов. И все так тихо, так вежливо… Сколько умышленных жестов, сколько мимики! Он скорее бы подумал на собственного отца, чем на меня… Да! Да! Я хотел бы, чтобы все было по–другому. Клянусь — мне не доставляет удовольствия воровать кошельки. Если бы в этот день у меня были свои деньги — я со счастьем потратил бы их. Но у меня нет. Нету сегодня. Нету! Мать твою…. нету! Поэтому я потрачу ваши.
Мне нравится совсем другой вид воровства. Народное имущество, если хотите. Какая сладость — воровать народное имущество! Какая божественное успокоение в сознании того, что ты подтибрил у государства. Или то, что принадлежит частной компании, а не индивидууму. Кому принадлежит обувь на обувном складе? Боссу. Владельцу компании. Это даже лучше, чем стянуть калькулятор у своей коммуны. Тряхнуть как следует своего босса — это вообще подобно глубокому вдоху медицинского эфира. У каждого человека имеется второй, запасной вид оргазма. Душевный, немедицинский оргазм. Он наступает в определенное время. Стимуляторы могут быть самыми разными. Мой «второй» наступает в тот момент, когда я беру чужую вещь. Не важно — дорогая ли она и нужна ли она мне. Чувство непередаваемо на бумаге.
Но что–же мне делать? У меня нет желания и времени объяснить всю сложность моей ситуации. Не ехать же мне домой и объявлять, что мне не было достаточно полутора литров вчерашнего пива. Унылое, понимающее согласие родителей выдать мне двадцать долларов, чтобы я выпил еще — непереносимо. Эта история повторяется много лет. Я лучше убью кого–нибудь, чем пойду сейчас домой. Да и к тому же: если я и поеду домой — это займет час. А мне надо выпить именно в данный момент. Хоть кол на голове теши.
Достаточно знать вот что: если мне сильно приперло выпить — я не остановлюсь практически ни перед чем. Особенно это обостряется на работе. На улице. Да, в принципе — везде, где я соприкасаюсь с обществом. Остолбеневшая от социума нервная система умоляет чтобы ее придавили. И чем дальше — тем чаще. Мне тяжело показаться на белый свет. Трезвым. Когда я трезв и меня окружают незнакомые люди — я подобен глубоководной рыбе, вытащенной на поверхность. Я начинаю раздуваться. Отойдите — сейчас разорвется толстый и тонкий кишечник.
Все очень просто. Типично. Когда трясется затылок и невозможно прибавить двадцать пять к тридцати двум — мне уже нет никакого дела до «общего», «частного», «моего» и «вашего». Прячьте. Носите в карманах. Да, собственно — какого дьявола приносить на работу триста долларов? Ах, да… Говорили, что он приторговывает экстази… Возможно это вранье…Дело не в этом. Допустим, что да. Мой начальник — торгует наркотиками. Я украл у него кошелек. А если бы это были деньги на лекарство от саркомы для его увядающей, морщинистой как инжир мамы? Я бы не взял?
Не взял бы.
Ха!!! Конечно бы взял! Ну, уронил бы потом слезу… Хотя, нет. Я принимаю антидепрессанты. Они блокируют слезы.
Неужели можно предположить даже на секунду, что меня остановила бы хоть какая–нибудь щепотка морали? (Я даже хихикнул сейчас и, знаете, бывает так что когда вдруг так неожиданно хихикаешь — из носа выскакивает струйка свежего насморка. Вот так только что и случилось со мной) Морали нет. Разве что под электронным микроскопом… Смотрите! Смотрите! Видите — в левом углу такая мааахонькая козявочка…..
Тем более дело идет о почти незнакомом мне человеке. Погодите! Так он же еще и начальник! Сколько раз он меня…. Да так ему и надо!
Нет, конечно бывают и исключения: есть люди у которых я никогда ничего не стащу. И совсем не обязательно: симпатичны мне эти люди, или нет. Я не могу дать точное описание типу людей, которым удастся избежать моего рукоблудия. Я не жаден… У меня было много друзей, которые часто получали от меня подарки и ничего не давали взамен. Это не волнует меня. Я понимаю, что это звучит абсурдно и цинично, но мне приятнее давать, чем брать. Боже мой…у меня нет и десятой доли того владения словом, какого бы я желал. К сожалению в этой повести мне не удастся правильно показать все противоречия моего характера. То же самое с устной речью…Может быть кто–то сможет уловить что–то важное, узреть, как между строчек изо всех сил подмигивают недосказанные слова… Это от неумения. Все гораздо сложнее, чем украденные ради выпивки кошельки и следующее за этим двухстраничное оправдание неизвестно кому. Прозрачные намеки на свое величие, ожидание похвалы, небольшая гордость за свою косорылую точку зрения…
Воровство — это также моя самозащита. Я не люблю потасовок и ссор. Я не могу выносить пятиминутного ора лицом к лицу, толчков в грудь, слюноотделения и тому подобных красот. Я бы и рад сломать кому–нибудь ребра, но я точно знаю, что ребра–то у скотины срастутся уже через месяц, и он, тварь, запросто очень скоро забудет о случившемся, а мне — скорее всего целый год страданий и ежедневного перематывания пленки воспоминаний о безобразном происшествии. Если меня кто–то обидел — я скорее всего обворую обидчика через несколько дней. Или хотя бы попытаюсь. Так повелось… Я привык.
