Алексей Кирносов - Два апреля
Но в этот ранний час архангельские женщины собирают мужей на работу и мостки свободны.
- Отсюда можно нырнуть, - сказал Овцын.
- Я не буду нырять, - отказалась Эра. - Не хочу мочить волосы.
- Нырять придется, - улыбнулся Овцын. - Входить постепенно очень холодно.
- Вы же сказали, что вода теплая.
- Нет, Я сказал, что вода прекрасная.
- Опять надули. Что с вами делать?
- Решите после купания, - сказал Овцын. - Если не понравится, можете казнить меня. На «Кутузов» я подыщу замену.
Она фыркнула и отвернулась. Они разделись. Эра подошла к краю мостика.
- Значит, вы советуете нырнуть? - жалобно спросила она.
- Только так, - сказал Овцын.
Ничего в ней нет нескладного, думал он, глядя на Эру, просто она не умеет одеваться.
- Моя жизнь на вашей совести, - сказала она и прыгнула в воду.
Овцын дождался, когда ее голова показалась на поверхности, и нырнул вслед. Он подплыл к ней, спросил:
- Позвольте поинтересоваться вашими первыми впечатлениями ?
- Вы злодей, - сказала Эра, отфыркиваясь. - Безумно холодно. Но здорово.
- Казнить не будете?
- Бог с вами, живите.
Он плыл чуть поодаль, погружая голову в прозрачную воду, и думал, что течение здесь сильное, не то что в Прегеле, и надо забирать левее, а то потом трудно будет выплыть против течения к мосткам, а выныривать где-нибудь у пассажирской пристани грязно и неприлично для солидных граждан. Он подумал, сможет ли вытащить ее на таком течении, если она начнет тонуть, и, хотя Эра плыла уверенно, он заволновался и крикнул:
- Эй, не пора ли обратно?
Эра обернулась, засмеялась:
- Замерзли, капитан? Или выдохлись?
- Посмотри, где наши мостки, глупая девчонка! - крикнул он.
Эра откинула волосы, пригляделась и поплыла обратно.
Когда выбрались, наконец, на берег, грудь ее вздымалась высоко и часто, руки дрожали.
- Хорошо, - сказала она. - Еще чуть-чуть, и я пошла бы ко дну. Надо было предупредить, что здесь такое сильное течение. Она достала из сумки полотенце. У вас, конечно, нет полотенца? Возьмите.
Он взял полотенце, накинул ей на плечи.
- Ваше достоинство позволяет вам: вытирать меня, капитан? - спросила она.
- Какое может быть достоинство у голого человека? - засмеялся он. - Голые равны. Вы уже почти не дрожите.
- Потому что вы меня почти обнимаете... Стоп. Ноги я вытру сама.
- Несомненно. - Он отдал полотенце, услышал вдруг «С добрым утром» и обернулся.
На перильцах сидел, покуривая, Борис Архипов. Выражение лица ехидное, фуражка на затылке, по губам блуждает улыбочка.
- Здорово, - сказал Овцын. - Я и не заметил, как ты подкрался.
- Думаю, если бы сюда прискакал на водопой табун, ты бы тоже не заметил, - сказал Борис Архипов.
Эра натянула платье, кинула на него короткий сердитый взгляд, сказала Овцыну:
- Я пойду, Иван Андреевич. Спасибо. Оставить вам полотенце?
- Я уже высох, - сказал он. - Позвонить вам завтра утром?
- Пожалуйста.
Она пошла вверх по песку, держа в руке туфли.
- Завтра не будет утра, - сказал Борис Архипов.
- Отчего так?
- Оттого, что сегодня будет вечер.
- Ах, да... Языческое празднество по поводу дня летнего солнцестояния... Ты ко мне с делами или как?
- Как посмотреть. Пришел на твой лайнер, вахтенный говорит, что капитан взяли журналистку и ушли купаться. Старпом тут же откомментировал со вздохом, что это обезьяний труд и ничего у капитана не выйдет. Згурский прислушивался, оттопырив ухо, и чего-то про себя ворчал. Видишь, какой резонанс произвело твое купание.
- Стоянка. - Овцын пожал плечами. - Люди сохнут от безделья, всякому событию рады.
- Не забывай, что существует заместитель начальника каравана по политической части. Соберет слухи, пришьет тебе аморалку.
Овцын оделся, причесал волосы.
- Замполит не эскимо на палочке, - сказал он. - У него голова не только ушами снабжена.
- Будет расспрашивать. Тебя. Ее... Ладно, все это бабьи толки. Слушай, Иван... Мне нужен твой совет. Прилично ли мне взять нынче в «Интурист» Ксению?
- Дернул меня черт завести себе друга... - Овцын забарабанил ногтями по перильцу. - Простой человек попросит совета, так любо-дорого дать. Одно удовольствие получаешь...
- Не темни, - сказал Борис Архипов.
Ты же знаешь, отец, что это наш цеховой праздник. Даже помощников не приглашаем. Для нас с тобой Ксения - эта Ксана или Ксюшенька, а для всех остальных она буфетчица с «Кутузова». Была бы она девушка с улицы Павлина Виноградова, тогда будьте любезны. Но она - буфетчица с «Кутузова». Позвольте: собрались капитаны, и вдруг буфетчица? Скандал... Не насупливай брови, отец. Не придавай значения. Да и к чему тебе эта афиша?
- Это не афиша, сынок. Тут другой смысл... - Борис Архипов сжал кулак и так ударил по перильцу, что планка хрустнула. - Какую-то вшивую кинохронику можно пригласить, а буфетчицу нельзя. Рылом, видите ли, не вышла. Цех не тот. Пусть сидит у себя на камбузе и движется к коммунизму семимильными шагами...
- Не винтись! - сказал Овцын. - Ну, пригласим весь караван, устроим одесский базар, чтоб никому не было обидно. Забудем о нашем празднике. Хорошо будет, отец?
- Ох, плохо, - согласился Борис Архипов. - Но все равно обидно.
- Потому, что тебя коснулось. А ты терпи, - сказал Овцын. - И будь паинькой.
Борис Архипов не пришел в «Интурист», и весь вечер был для Овцына смазан. Думалось, кто же прав. Выходило, что и Борис прав и капитаны правы. Но капитанов много, а Борис один. Он не пришел. Итальянская забастовка. Пожалуй, он поступил верно, но никому от этого не легче. Овцын мало пил, вслушивался в разговор с пятого на десятое, почти не говорил. Он был самым молодым в компании капитанов, капитаны поняли его молчание как симптом подобающей молодому человеку скромности и посматривали на него благосклонно. По мере того как люди пьянели, ему все сильнее хотелось уйти. Танцевали, и Овцын танцевал с Эрой - молча и держа ее на почтительном отдалении. Когда они вернулись к столу, седой породистый капитан Иннокентий Балк сказал, прищурившись:
- Удивительно красивая пара.
Модулирующий бас Иннокентия Балка пророкотал над столом, и снова капитаны посмотрели благосклонно. К ним протянули бокалы, Овцын и Эра еще не успели сесть и выпили свое вино стоя.
- А где Борька Архипов? - спросил Балк, когда Овцын сел.
- Не знаю, - сказал он. - Может, к деду на Кегостров поехал.
- Помню, - кивнул Балк. - Священник. Только не в такой же день его навещать. Не нравится мне Борька. Сплин ходячий. Постарел он, что ли?
Овцын пожал плечами, а Балк, уловив, что вспоминают тот случай, когда караван разметало штормом по двум морям сразу, стал присовокуплять подробности. Овцын хоть и не работал тогда в экспедиции, знал этот случай, знал и все подробности, которые вспоминал Балк. Скучно трезвому человеку прослушивать все это в двенадцатый раз... Эра внимала капитанам, не отводя глаз. Наконец эпизод был вылеплен и всесторонне отшлифован. Разговор заметался от темы к теме, превратившись в нестройный гул.
- Вы так и будете молчать весь вечер? - спросила Эра.
- Так и буду, - сказал Овцын.
- Расстроены, что не пришел ваш друг?
- Может быть.
- А точно?
- Ну, точно.
- У него была серьезная причина не прийти?
- Была.
- Какая?
- Это не застольный разговор, - сказал Овцын.
- Ну, оттайте, Иван Андреевич, - попросила она. - Если бы здесь был Борис Никитич, вы вели бы себя совсем по-другому.
- Если бы у моего теплохода была паровая машина, он был бы моим пароходом. Если бы моя кошка умела лаять, она была бы моей собакой. Что я должен сделать, чтобы угодить вам?
- Выпейте вина. Все пьют, как подобает морякам, а вы только губы мочите. Или пойдем танцевать. Хотите танцевать?
- Стоит ли... Разве мы красивая пара, только когда танцуем?
- Когда мы плаваем в Двине, мы тоже красивая пара, - сказала Эра.
Он допил из своего бокала вино, взглянул на нее искоса:
- И все?
- Разве вам хочется еще какой-нибудь ситуации?
- Не все хоти, что хочется, - сказал он. - Это первая строчка прекрасного стихотворения, которое сочинил мой давний друг. Бог знает, где он сейчас. Наша профессия не балует встречами... Пойдем танцевать, Эра. Что за нелепое имя дали вам родители! Никак не приклеить ласкательный суффикс.
- Помните, вы крикнули: «Эй ты, глупая девчонка!»?
- Простите.
- Это лучше, чем ласкательные суффиксы.
Они танцевали долго, пока не ушел отдыхать оркестр. Овцын, не отнимая руки от талии, повел ее к столу. Иннокентий Балк, лицо которого побагровело, не утрачивая, впрочем, своей породистости, смотрел на них.
- Жарко, - сказала Эра.
Овцын отыскал бутылку холодного вина и налил ей. Она поблагодарила и выпила вино.
- Сколько золота на одном столе! - сказала она, указав бокалом на капитанские шевроны, устилающие скатерть.
