Алексей Кирносов - Два апреля
- Она будет страдать. И я буду, - ответил старпом. - Таковы законы жизни. За радости платят.
- Но вы утешитесь быстрее, чем она.
- Значит, она испытала больше радости. - Старпом пожал плечами. - Закон есть закон. Чем сильнее судно накренилось на правый борт, тем сильнее накренится оно и на левый. Верно я говорю?
- Аналогия не доказательство, - припомнил Овцын вычитанную где-то фразу.
- Я не доказываю, я иллюстрирую, - сказал старпом. - Доказывать тут нечего, все понятно... У этого буя будем ворочать. Какая дьявольская сегодня рефракция!
- Повернем, а от буя плывите сами, - сказал Овцын.
Сделав помощнику столь драгоценный подарок, он спустился на вторую палубу, где умостившийся между стоек Згурский снимал Беломорск со стороны моря. Рядом в задумчивости стояла Эра и не мигая смотрела куда-то поверх Беломорска. Она обернулась, как бы почувствовав приближение Овцына.
- Здравствуйте, Эра Николаевна, - сказал он и прикоснулся к фуражке.
Она улыбнулась, но вдруг, спохватившись, стала строгой, опустила уголки губ, насупила тонкие брови. Рядом извивалась длинная спина Згурского.
- Я не собираюсь с вами здороваться, пока вы не извинитесь, - заговорила Эра. - Мне надоело ваше наплевательское отношение. Да, я многого не знаю в вашем деле, многого не понимаю, но уверяю вас, что и вы в моем деле разбираетесь не лучше, чем я в вашем. И будьте любезны помнить, что я здесь не просто так, а работаю. Ваша глупая ирония мешает моей работе.
- Виноват, исправлюсь, - сказал Овцын, приложив руку к груди. Он любовался новым лицом рассерженной Эры и старался не улыбаться.
- Что вы смотрите? - спросила она, и лицо ее опять изменилось.
- Это моя обязанность, - сказал Овцын. - Смотреть. Всегда случается что-нибудь нехорошее, если недосмотришь.
- Не отвиливайте, я уже знаю вашу манеру, - сказала Эра, опять насупившись. - Почему вы мне сказали, что девиацию уничтожают для того, чтобы не сдавать на склад? Ведь вы...
Она подняла воротник пальто и отвернулась. Он взял ее за плечи и развернул к себе.
- Что «ведь вы»? - спросил он.
- Надо мной издевались, - сказала она, шмыгнув носом. - Разве вы не слышали, как надо мной весь вечер издевались по вашей милости?.. Боцман предлагал мне ведро девиации - все равно ее уничтожать, возьмите, может, пригодится.
- Придем в Архангельск, и я выгоню этого зловредного боцмана, -сказал Овцын, держа ее за плечи. - И прикажу, чтобы никто не шутил с Эрой Николаевной, раз она такая недотрога.
Эра отошла на шаг, вытерла лицо платком, улыбнулась.
- Вас надо выгнать, - сказала она.
- Разве можно говорить такие слова капитану?
Опять ее лицо переменилось, глаза померкли, она шагнула вперед, ближе к нему, стала говорить, глядя на вихляющиеся плечи Згурского. - Капитан - это совсем не то. Я не такими представляла себе капитанов. Почему я не могу видеть в вас капитана, а вижу только человека?
- Я молодой капитан, - сказал Овцын. - Всего вторую навигацию. Еще не привык.
Згурский все сдвигался в сторону кормы, и Эра провожала его глазами. Наконец он скрылся.
- Вчера он выразил мне свое недоумение, что я с вами ночью стояла на палубе, - сказала Эра. - Он бы ничего не подумал, если бы не ваш плащ. На мне был ваш плащ, и он подумал...
- То, что подумал Згурский, для нас не беда, - сказал Овцын. - Главное, чтобы мы сами чего-нибудь не подумали. Вот тогда придется задирать руки.
Эра отошла от него, сказала сурово:
- За меня можете не волноваться. Следите за собой.
«В самом деле крепкий орешек», - усмехнулся про себя Овцын и предложил:
- Пойдем на другой борт, посмотрим Соловецкий Монастырь. Вы видели Соловецкий монастырь? С моря это великолепно.
- Опять вы меня обманываете, - вздохнула Эра. - Отсюда до Соловецкого монастыря чуть не сто километров. Как же его можно увидеть?
- Сегодня дьявольская рефракция, - вспомнил он слова старпома.
- Это что-нибудь вроде девиации?
- Тоже пальцами не пощупаешь, - сказал Овцын, взял ее под руку и повел мимо окон музыкального салона на другой борт.
Эра сжала его руку, прошептала:
- Это называется фата-моргана...
Высоко в небе плыла окруженная лесом крепость.
Она была резко отчеркнута снизу каменным молом, и ниже мола отражались в голубизне перевернутые башни, деревья, строения, блестящие луковки куполов и темные шпили. Овцын никогда еще не видел двойного миража.
- Отражение может отражаться, - сказал он,
- Молчите вы, - прошептала Эра.
Он замолчал, потом забылся и сказал:
- Надо кликнуть Згурского, чтоб он снял.
- Не смейте!
Она сжимала его руку, пока видение не заколыхалось, распадаясь на куски. Это произошло мгновенно, будто бомба разрушила монастырь, - только черная тучечка приподнятая над морем, осталась на горизонте.
- Вот и нагрелся воздух, - объяснил Овцын.
Эра отпустила руку, взглянула ему в лицо.
- Вы... - сказала она.
- Да, я, - улыбнулся Овцын.
- Это... - и вы.
Он понял и спросил:
- А если бы было это - и не я?
- Так не было бы, - сказала Эра. - Не могло быть.
- Почему вы со мной так откровенны? - спросил он.
- Потому что это не опасно, - резко ответила Эра. - Вы скоро забудете мои откровенности. Вы же сам по себе. Бог, царь, капитан, глава своего мирка. Что вам какая-то журналистка? Разве я не вижу, как вы потешаетесь, на меня глядя? Я все вижу. С вами можно быть откровенной. Это вас не заденет, не тронет и ни к чему не обяжет. Когда нет партнера, можно играть в теннис со стенкой.
- Наверное, так оно и есть, - покачал головой Овцын. - Простите, Эра Николаевна, я пойду на мостик. Кажется, старпом скатывается вправо, а там, насколько мне помнится, вредные камни.
- Можно мне с вами?
- Сделайте милость. Только не ставьте магнитофон около компаса. Стрелка реагирует на аккумулятор.
Он поднялся на мостик. В самом деле, «Кутузов» шел правее рекомендованного курса, но настолько немного, что не стоило обращать внимания и обижать старпома. Камни оставались далеко. Овцын сказал только:
- Марат Петрович, когда будете сдавать вахту Двоскину, определитесь поточнее. К тому времени появятся еще два маяка. Имейте в виду, что рефракция искажает пеленги. Про интерполируйте несколько раз.
- Будьте спокойны, -сказал старпом.
Овцын оглядел мостик. Эры не было... «Кажется, я опять, нагрубил, - подумал он. - Ведь не хотел же...»
16
Скоплялись суда каравана на Двинских рейдах. Дел было немного. Главное дело - следить, чтобы не разлагались команды. Вечерами Овцын ходил к начальнику Архангельского отряда - собирались интересные старики, знавшие назубок всю историю овладения Севером и помнившие невероятное. После чарки старики яснели, молодели и, поругивая нынешние хлипкие времена, вспоминали былое. В воспоминаниях одна за другой следовали смерти, но это были яркие смерти, не жаль становилось погибшего, а завидно...
Истосковавшийся по семье Згурский улетел в Москву «проявлять пленку». Он звал с собой Эру, но та отказалась. Видимо, ни по кому в Москве не скучала. Рано утром - в это время Овцын шел купаться - Эра уходила и возвращалась на судно к вечеру. Вскоре в местной газете, а потом и в центральных появились статьи про Архангельский порт за подписью Э. Левтеева. На «Кутузове» читали эти статьи и обижались, что Э. Левтеева пишет про другие суда, а не про свой родной «Кутузов». Через две недели оператор вернулся, ругаясь, что новая, не освоенная еще машина погубила сорок процентов пленки. Но ругался весело, чувствовалось, что он доволен поездкой и ему немедленно хочется в Арктику.
- Когда же выйдем? - часто спрашивал Згурский.
Овцын пожимал плечами:
- Лед хозяин.
Несколько дней Згурский снимал Архангельск. Потом заскучал.
- Приходите завтра в «Интурист», - сказал Овцын. - Там соберутся капитаны, вам будет полезно посмотреть.
- По какому поводу? - поинтересовалась Эра.
- Повод романтический: день летнего солнцестояния.
- Это когда самый длинный день в году?
- Совершенно верно, - сказал Овцын. - И по-моему, серьезный повод для торжества.
- Было бы желание, - отозвалась Эра. - Иван Андреевич, вода в Двине очень холодная?
- Прекрасная вода, - сказал Овцын. - Хотите искупаться?
- Очень. Возьмите меня с собой завтра утром. Одной неудобно, никто еще не купается.
- Я позвоню вам, - сказал он.
Овцын проснулся в семь утра, раскрыл дверь на палубную веранду, поежился от прохладного ветерка. Погода уже несколько дней была прекрасной. Двина сияла серебром под солнцем, и по ней, пыхтя, шныряли юркие «макарки». Овцын поиграл гантелями, разогрелся, потом позвонил в каюту журналистки.
- Давно жду, - сказала Эра.
- Спускайтесь на берег, я мигом.
Они дошли до мостков, с которых архангельские женщины, подоткнув подолы под резинки панталон, до позднего вечера полощут свое нескончаемое белье.
