Евсей Цейтлин - Долгие беседы в ожидании счастливой смерти
Это из письма й к дочери. Тут нечему удивляться: да, он очень хочет сбросить покровы и с семейных тайн. Проблема (для меня) в другом: до какой степени может дойти его самораскрытие?
__________________________
«ГРАНИЦЫ ИСПОВЕДИ» зависят от традиции той или иной литературы. На Западе к «самообнажению» автора читатель относится спокойно. «Спокоен» и писатель. Тот же Руссо, которого я часто вспоминаю во время интервью с й, поведал человечеству о таких вещах, в которых люди не всегда решаются спустя годы признаться даже себе.
Между прочим, й помнит опыт Руссо. Когда я завожу речь об «Исповеди», он перечисляет многочисленные эпизоды оттуда:
— Воровство… Сексуальные неудачи… Неоднократные предательства (одного своего друга Руссо бросил на площади чужого города, когда у того начался приступ падучей)… «Любовь втроем»… А дети! Дети Руссо, которых с его согласия отдавали после рождения в приют…
Так где же проводит границу между «можно» и «нельзя» сам й? Разумеется, граница эта идет для него вовсе не по «линии» секса.
_________________________
ПОЛЧАСА ТИШИНЫ. Одну исповедь й мне слушать неприятно. Слишком необъективным кажется сюжет: жена й — причина многих его бед как писателя; если бы у него была другая жена — занимающаяся литературными делами й, хорошо организовавшая его быт и т. д., и т. п., то…
Психологически коллизия ясна. й постоянно задается вопросом: почему его дорога состоит из сплошных лабиринтов? Винить во всем время считает ниже своего достоинства («времена чаще всего бывают трудными»). Во многом он винит себя и…жену.
й рассказывает мне, что о своих отношениях с женой написал на идиш большое письмо сестре. Для й важно, чтобы письмо попало к потомкам, исследователям творчества, которые задумаются о его литературных неудачах. Однако сестра уже стара, да и хранит ли его письма? Из архива й письмо после его смерти тоже может исчезнуть…
Что делать? й предлагает продиктовать это «послание в будущее» на магнитофон — пусть будет дополнительная гарантия сохранности.
Он читает минут тридцать. Пленка крутится. Но вот парадокс, с которым я сталкиваюсь уже несколько раз: запись, вызывающая у меня внутреннее сомнение, не получается. Так и теперь. При расшифровке этой пленки оказывается: я записал полчаса тишины.
___________________________
ЧУЖИЕ ТАЙНЫ. Имеет ли право мемуарист открывать их, рассказывая о себе? Пусть человека, о котором он вспоминает, уже нет в живых, — живы родные: жена, дети, внуки. Кроме того, делясь с кем-то своим секретом, мы подразумеваем: тайна навсегда останется тайной.
Когда-то меня покоробили некоторые страницы прекрасной книги Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». Автор сообщает всему свету подробности о самых интимных сторонах семейной жизни Скотта Фицджеральда. Тот мучался, страдал. Наконец, решил довериться другу.
Словно тест, рассказываю эту историю й, более того — приношу с собой том Хемингуэя, нахожу нужную страницу… й читает вслух, иногда «проглатывая» отдельные фразы и слова:
«…Наконец, когда мы ели вишневый торт и допивали последний графин вина, он сказал:
— Ты знаешь, я никогда не спал ни с кем, кроме Зельды.
— Нет, я этого не знал.
— Мне казалось, что я говорил тебе.
— Нет. Ты говорил мне о многом, но не об этом.
— Вот про это я и хотел спросить тебя.
— Хорошо. Я слушаю.
— Зельда сказала, что я сложен так, что не могу сделать счастливой ни одну женщину, и первопричина ее болезни — в этом… С тех пор, как она мне это сказала, я не нахожу себе места и хочу знать правду.
— Пойдем в кабинет…
— Куда?
— В туалет, — сказал я.
Мы вернулись в зал и сели за свой столик.
— Ты совершенно нормально сложен, — сказал я. — Абсолютно…
— …Но почему она так сказала?
— Для того, чтобы сбить тебя с толку. Это древнейший в мире способ сбить человека с толку…»
й обрывает чтение. Он молчит недолго:
— …Хемингуэй идет по лезвию бритвы и — как писатель — побеждает!
К тому же в этом эпизоде — «ключ к трагедии Фицджеральда и его судьбе». Остальное для й «не имеет никакого значения.» (11 декабря 94 г.)
________________________
ЛОГИКА УМОЛЧАНИЙ. Он и сам рассказывает обо всем и всех с отчетливой ясностью. Не заботясь о возможных обидах. Не стыдясь самых «стыдных» деталей. Словно делает моментальный снимок в прошлом: это было.
И лишь иногда просит выключить магнитофон: «Подробности не стоит записывать».
Есть ли какая-то логика в этих умолчаниях? Логика ясна лишь самому й.
_____________________
Вот он рассказывает мне о своих многочисленных романах. Иногда с улыбкой: забавная ситуация! Иногда как бы вопрошая: сейчас и сам не понимаю себя! Иногда с нежностью — была юность… И только в двух случаях й говорит: «Если хотите, упомяните об этом коротко. Все остальное унесу с собой».
_____________________
Его любовь к поэтессе Лее Рудницкой. «Любовь, которая перемежалась со стихами… Вот, смотрите — фотография Леи — нашел ее случайно, подарили в Израиле…» На любительском снимке — молодая женщина в шерстяном платье и шляпе — сидит верхом на коне. «Ну, конечно, Лея погибла. В гетто».
_______________________
«До войны я уже был женат… Да, именно так. Это было не просто очередное увлечение. Жили мы в Каунасе — в маленькой квартирке; строили планы, рассчитанные на годы; откуда было знать, что в запасе у нас только несколько месяцев?.. Свадьба должна была состояться в конце лета или сентябре. А пока моя избранница поехала в Калварию — погостить у моих родителей месяц или полтора, понять, что же это такое — еврейская семья.
Да, вы угадали: она была литовкой. Играла в театре. Она погибла. Как? Для меня это и по сию пору тайна. Вернувшись с фронта, я тут же отправился в деревню, где жили родители жены.
— Ничего не знаем точно. Она пропала в первые дни войны.
Я искал долго. Возникали и отпадали различные версии. Самая реальная: ее расстреляли в нашем городке «белоповязочники». За «связь с евреем».
________________
…Скорее всего, он не хочет рассказывать в деталях эти истории, потому что пока не отстранился от них. Детали по-прежнему причиняют боль.
Лицо мужчины в старости
18 февраля 94 г. й спрашивает по телефону:
— Что вы читали в эти дни?
— Толстого и о Толстом.
— Да, интересно… Какая же мысль Толстого привлекла вас на этот раз больше всего?
Говорю, думая, что удивлю его: мужчины в старости красивее женщин.
й соглашается:
— Старики, действительно, красивее. Ярче, чем в молодости, виден характер, заострена его суть. А женщины преклонных лет чаще всего смешны: прихорашиваются, но теряют настоящую красоту, искусственно подражают молодости.
Я спорю с ним, защищаю женщин. А он приводит еще один довод — от обратного: «У молодого мужчины лицо молчит».
«Я понял суть человека»
23 ноября 94 г. Пьеса давно написана. Но й никак не может отойти от нее.
«…Внутри все горит. Это огонь творчества. Я моложе теперь, чем в тридцать лет. Мне кажется: я наконец понял суть человека. Вот об этом стоит писать! И, конечно, по-другому надо взглянуть на собственную жизнь — ее требуется переосмыслить.
К какому выводу в конце концов я пришел?
Человек по природе своей — агрессор. Конечно, он уже догадался: агрессия не приносит счастья. В этом пытались убедить людей Ветхий и Новый завет… Спиноза… Эйнштейн. Однако слова остаются словами. Парадокс состоит в том, что человек агрессивен как раз из-за своей слабости…
Знаете, какая моя любимая телепередача? «В мире животных». Там все очевидно: если животное встречает более слабую особь, оно нападает…
Где выход? Сильный должен помнить: он — агрессор. И начать сознательно ограничивать себя. Отчасти такое осознание уже есть. Может быть, потому сейчас в мире так распространена филантропия. Но надо идти в этом направлении дальше.
Вот о чем моя пьеса «Прыжок в неизвестность». Вот о чем думает мой герой. Вряд ли эту пьесу поймут и оценят критики. Они мыслят штампами. Да и вообще люди сегодня заняты сиюминутным.
Мой герой, как и я, одинок. ОДИНОКИЙ ВОЛК, ОБУЗДАВШИЙ СВОЮ АГРЕССИЮ».
_________________
Время действие пьесы — 1992-й. Это время и наших бесед с й.
Время его тревоги: «Цивилизация у пропасти. Как ее спасти? Извне? Возможно. Но это — научная фантастика. Лучше спасать человечество не извне, а изнутри — перестроив человека».
По сути, й давно пришел к выводу: прогресс — иллюзия; «ни Моисеево «не убий!», ни христово «возлюби» не сделали людей добрее. Двадцатое столетие, самое кровавое в истории, убедило нас: слова и пример не помогают». Последняя цитата взята мной уже из его пьесы.
