Мария Галина - Медведки
Тут дверь приоткрылась. На ширину цепочки.
— Вам кого?
Женщина была молодая и хорошенькая. По крайней мере, держалась она уверенно, некрасивые так не умеют. А по лицу ничего не понять, оно у нее было в подсыхающей глине, серо-зеленой, как маска Фантомаса. Волосы забраны под пластиковый капор на резинке, и еще на ней был легкомысленный розовый халатик. Я понял, что своим звонком вытащил ее из ванной, где она наводила красоту, как это делают женщины, когда их никто не видит. Выщипывают, подрезают ножиком, скоблят... удаляют едкими мазями, красят в траурный черный цвет, а потом смывают так, что раковина потом исчерчена черными подтеками...
Это тайное знание и тайное занятие, при мужчинах они никогда такого себе не позволяют, а кто это видит, тут же умирает на месте страшной смертью. Поэтому я понял, что Сметанкина дома нет. Но на всякий случай все-таки спросил:
— Скажите, а Сергея можно?
Я подумал, что при свидетеле он меня вряд ли убьет, иначе ему придется убить и ее, а это уже слишком.
Она подняла брови — это я понял по тому, что глина на лбу задвигалась и начала осыпаться.
— Кого?
— Сергея. Сметанкина.
— Такие тут не живут, — сказала она обиженно. Я отвлек ее от важного занятия, и оказалось, понапрасну.
За розовым халатиком в сумерках коридора просматривался блестящий паркет, обои под бамбук, светильник на стене испускал мягкий розоватый свет...
— Не может быть.
Я хотел сунуть ногу в дверь, чтобы она не могла ее захлопнуть, но решил, что она испугается и начнет кричать. Когда кричит женщина с зеленым лицом, это страшно.
— Сергей Сергеевич Сметанкин, я сюда приходил к нему... на квартиру... работал для него.
Она еще выше задрала брови, чепчик на резиночке зашевелился сам по себе, словно под ним был клубок змей.
— Мы только что въехали. Еще даже мебель расставить не успели.
— Как это — въехали? Он же... я тут был, он как раз ремонт делал...
— Ремонт? Это мы ремонт делали. Ну, не сами, конечно. Послушайте, может вам Сергеич нужен?
— Какой Сергеич?
— Бригадир ремонтников. Или прораб. Не знаю, как это называется.
— Нет, — я покачал головой, — Сметанкин, бизнесмен, «Мазда» серебристая, ну...
— Я правда не знаю, — ей не терпелось уйти и заняться своими страшными и тайными женскими делами. — Мы эту квартиру месяц назад купили, ремонт сделали и въехали. Но этим муж занимался, может, он и знает этого вашего.
— А как с ним связаться?
— С мужем? Никак. Он в Штатах. Через неделю вернется.
— Ясно, — сказал я, — ясно. Спасибо.
Она с облегчением захлопнула дверь.
С моря пришел порыв ветра, и акация щедро осыпала меня желтенькой копеечной листвой.
Женщина по-прежнему стояла у бювета, облокотившись на баллюстраду. Я хотел ей сказать, что так она испачкает свое светлое дорогое пальто, но не решился. Однако невольно замедлил шаг и увидел, что она встрепенулась и окинула меня жадным тоскливым взглядом. Я поднял воротник и поспешил дальше. Я нечаянно прикоснулся к чужому одиночеству, такому страшному, такому безвыходному, что ни один автор романов в веселых кожаных переплетах с тиснеными звездолетами и действующими вулканами не осмелится наградить им своих героев, отчаянных людей, пиратов, моряков, путешественников и землепроходцев.
* * *Зато папа был бодр и весел.
Линолеум и пластиковая плитка в кухне были содраны, под ними обнаружились натеки черного вара; холодильник выехал в большую комнату и урчал там, время от времени содрогаясь, словно от омерзения; посудные шкафчики громоздились в углу друг на друга, словно детские кубики-переростки; их содержимое выстроилось на столе — тарелки с грязным дном (как бывает, когда в раковине скапливается посуда, а потом моется вся сразу, за неделю), чашки с надбитыми краями, разнородные рюмки. В щелях паркета блестели осколки, что-то успело разбиться. Понятное дело.
— А рабочие где?
— Уже ушли, — радостно сообщил папа, — теперь только завтра.
Никак я не могу застать рабочих-невидимок.
— Сколько он с тебя взял?
— Кто? Сережа? Нисколько.
— Папа, так не бывает.
— Почему? Почему ты думаешь о людях только плохое? Он старается помочь людям, а ты видишь в этом какой-то злой умысел.
— Папа, ремонт — удовольствие не дешевое. Ты не задумался — а с чего это вдруг?
— Он делал себе ремонт, у него материалы остались, не выбрасывать же.
— А рабочие тоже бесплатные?
— Это подарок, — сказал папа обиженно, — он сказал, ему хочется, чтобы я достойно встретил старость.
— Похвальное желание. Послушай, он у тебя что-то просил? Доверенность там подписать, дарственную, я не знаю...
— Нет, — папа покачал головой, — зачем?
— И паспорт у тебя не просил?
— Я вообще не могу паспорт найти, — пожаловался папа, — тут приходила эта женщина, как ее, пенсию принесла. Так я из-за этого ремонта никак не мог вспомнить, куда его засунул. Хорошо, она меня знает, не первый год уже, слава богу, носит.
— Папа, ты бы поосторожней с ним. Посторонний человек, ты же на самом деле ничего о нем не знаешь.
— Как это не знаю? — удивился папа. — Он внук тети Аллы. Мы же все выяснили.
— Ну, позвони тете Алле хотя бы.
— Она умерла, — папа укоризненно поджал губы. — В восемьдесят четвертом. Ты вообще когда-нибудь интересовался своей родней? Ходишь как бирюк. Всегда таким был. Даже когда маленьким был. Тебя нашла эта девочка, Светочка? Ты хотя бы ее не обижай.
— Она не Светочка. Ее зовут Рогнеда. То есть на самом деле она Люся. Наверное.
— Не морочь мне голову, — сказал папа, — вечно ты все выдумываешь. И всегда выдумывал. Разговаривал с какими-то вымышленными людьми. Врал. Это потому что у тебя нет совести. И никогда не было. Скажи еще спасибо, что она тебя не посадила. Пожалела. Несчастная дочь, несчастная мать! Как у тебя рука поднялась соблазнить малолетку?
— Это не рука, папа, — машинально ответил я.
Папа молчал, выпучив глаза, и мне стало стыдно.
— Тебе что-нибудь нужно? Я сбегаю, куплю.
— Ничего мне не нужно, — сказал папа, — ничего от тебя не нужно. Я сам все себе купил. Я выходил. Я гулял!
Он гордо поднял голову.
— Тут шумно, — сказал он, — работать невозможно. Я и вышел. Посидел в скверике. Зашел в аптеку. Вообще, погулял. Сережа прав, нельзя так себя запускать. Зарядку надо делать, питаться нормально. Не замыкаться в четырех стенах. Найти себе какое-нибудь занятие. Хобби.
— Сережа прав. Ясно. Кстати, насчет хобби. Давай, неси свои мемуары. Много написал?
— Нет, — рассеянно отмахнулся папа, — не до того было... пока мы тут все с Сережей перетащили, пока вещи разобрали... Такой хороший мальчик, услужливый. Вот ведь как судьба складывается! Тебя любящие родители растили, и вот что получилось!
— Папа, — сказал я, — это я уже слышал.
* * *Ктулху в подворотне расцвел новыми красками — похоже, ему подновили щупальца. Под надписью «ОН ГРЯДЕТ!» уже было написано: «осталось 3 дня». Сначала вроде было «4», но потом четверку переправили на тройку. Иными словами, Ктулху поднимается из вод.
Очень кстати.
Сметанкин не успеет как следует разгуляться.
Ктулху поднимется, чтобы отомстить за папу. И за меня.
Потому что я ничтожество. Папа прав. Мерзкая, бесхарактерная бледная немочь.
Я ничего ему не сказал.
Он был так рад, так гордился своей новообретенной родней. Так расцвел от неожиданной заботы. И тут прихожу я — и что?
Что я мог ему сказать? Это авантюрист, он втерся к тебе в доверие, он хочет тебя обмануть, отобрать у нас квартиру, а нас выбросить на помойку или просто устранить, была такая история, я читал, колодец, забитый трупами бывших квартирных владельцев, какая-то фирма... Папа — ты несчастный, жалкий и заносчивый старик, я — асоциальный маргинал, ни семьи, ни работы, кто о нас заплачет? Кто спохватится?
Он помогал тебе двигать мебель и разбирать вещи. Где твой паспорт? Ты и правда его ухитрился куда-то задевать? Или он у Сметанкина? Где документы на квартиру?
Сметанкин подослал ко мне Рогнеду, и она меня убьет. Отравит. Я знаю, есть такие препараты, они вызывают остановку сердца, или диабетическую кому... или что там еще, человек умирает по естественным причинам — кто будет доискиваться, как оно было на самом деле?
А потом что-то случится с папой. Может, Сметанкин и не тронет его пальцем — просто останется его единственным родственником, и все произойдет естественным путем. Но это вряд ли. Они никогда не умеют ждать, захватчики.
Первым делом надо дать понять этой твари, что я подстраховался, что я оставил письмо надежному человеку, и, если со мной что-то случится, они сразу попадут под подозрение. А там амбициозный молодой следователь... из тех, которых так любят показывать в папиных сериалах... или, наоборот, мудрый пожилой следователь... ему осталось полгода до пенсии, и ему уже ничего не страшно... начнет раскручивать всю эту сметанкинскую аферу. Арестует его, его сообщницу. Жаль, я уже этого не увижу.
