Кингсли Эмис - Везунчик Джим
Гор-Эркарт, кажется, не заметивший ужимок Маргарет, ткнул в сторону Маконохи коротким пронико-тиненным пальцем.
— Просто этот тип — шотландский националист.
Все на тот момент сидевшие лицом к Диксону — сам Гор-Эркарт, Бертран и Маргарет — рассмеялись. Диксон тоже рассмеялся, взглянул направо и увидел Кристину. Она держала локти на столе и сдержанно улыбалась, а напротив нее, по левую руку от Гор-Эркарта, Кэрол поедала Бертрана глазами. Смех еще не смолк, когда Бертран почувствовал этот взгляд и отвернулся. Диксон задергался, засуетился и, поскольку Гор-Эркарт снова смотрел на него из-под единственной черной бровищи, сдвинул очки вправо и стал спасать положение:
— Что за приятный сюрприз, когда на таком мероприятии перепадает целая пинта пива.
— Вам повезло, Диксон, — бросил Гор-Эркарт, пуская по кругу сигареты.
Диксон почувствовал, что краснеет, и зарекся на сегодня от светских бесед. Однако Гор-Эркарт запомнил его фамилию — пустячок, а приятно. Невыносимым тушем из зала возвестили об очередном сете. Бар быстро пустел. Бертран, успевший усесться рядом с Гор-Эркартом, стал что-то говорить ему вполголоса; в то же время Кристина обратилась к Кэрол, а Маргарет сказала Диксону:
— Какой ты молодец, Джеймс, что привел меня сюда.
— Я рад, что тебе весело.
— А тебе, похоже, не очень. Судя по тону.
— Нет, мне тоже весело.
— По крайней мере в баре тебе явно нравится больше, чем в танцевальном зале.
— Мне и там и там нравится. Честно. Допивай, и пойдем потанцуем. Я освоил быстрый фокстрот.
Маргарет проникновенно посмотрела на Диксона и ладонью накрыла его ладонь.
— Джеймс, милый, по-твоему, это благоразумно — всюду вместе показываться?
— А что такого? — напрягся Диксон.
— А то, что ты такой лапочка и я все сильнее к тебе привязываюсь. — Сказано было тоном, сочетающим дрожь и прямоту, — так большая актриса демонстрирует экономность при передаче сильных чувств. Так Маргарет преподносила свои откровения.
Паникующий Диксон умудрился зафиксировать одну мысль, а именно: если сказанное — правда, значит, будет причина видеться с Маргарет реже. И выпалил подходящее к ситуации клише, ценное полным соответствием его ощущениям:
— Не говори так!
— Бедный Джеймс, — усмехнулась Маргарет. — Будь добр, придержи мне место. Я на минутку.
И вышла.
Бедный Джеймс? Бедный Джеймс? Впрочем, характеристика в точку; другое дело, что от Маргарет он меньше всего ожидал такое услышать. Чувство вины заставило Диксона углубиться в пивную кружку, причем вина была не только за эту последнюю мысль, но и за ненамеренную иронию в «лапочке». Очень сомнительно, думал Диксон, чтобы он в принципе мог быть лапочкой; еще сомнительнее — чтобы он мог быть «таким лапочкой» с конкретной персоной. Более-менее сносное обхождение с Маргарет — результат временной победы страха над раздражением или жалости над скукой. Тот факт, что запуганный сердобольный Диксон кажется Маргарет «таким лапочкой», можно считать показателем ее чувствительности, но также и настораживающим подтверждением психического расстройства и одиночества. Бедняжка Маргарет, с содроганием подумал Диксон. Надо лучше стараться. С другой стороны, каковы будут для нее последствия культивирования характеристик «лапочки» — или возведения «лапочки» на уровень «архилапочки»? А для него? Чтобы перестать иезуитствовать, Диксон стал прислушиваться к разговору слева от себя.
— Я крайне уважаю его мнение, — вещал Бертран, весьма успешно подавляя лай, — верно, какой-нибудь доброжелатель сделал замечание. — Я всегда говорил, что он критик старой закалки, последний представитель этого вымирающего племени. Он за свои слова отвечает — что не всегда справедливо в отношении нынешней братии, толкущейся возле людей искусства. Ну да, мы пересекаемся на выставках — и что особенно настораживает, возле одних и тех же полотен. — Тут Бертран засмеялся, задергал плечом. — Однажды он говорит: «Хочу посмотреть ваши работы. Слышал, они недурны». Я выбрал с десяток малогабаритных разной тематики, упаковал и понес прямо к нему на дом. Вы бывали у него в доме? Тогда кому я рассказываю: преле-э-эстное место. Будто попадаете в благословенный dix-huitieme[17]. Удивительно, как профсоюз работников резиновой промышленности до сих пор до него не добрался. О чем бишь я? Да, о своих работах. Так вот, доложу я вам, пара-тройка пастелей впечатлили его до такой степени…
Что он скорчился над унитазом, додумал Диксон. Почти сразу его охватил ужас при мысли о человеке, который «знает, о чем говорит» — и, однако же, не только не говорит о том, как отвратительны картины Бертрана, не только не давит на них окурки, но и, кажется, всерьез ими впечатлен. Не должен Бертран быть хорошим художником — Диксон категорически против. А тут еще этот Гор-Багор, с виду не совсем идиот, мало того что не пытается разоблачить Бертрана, так еще и слушает его похвальбу с вниманием. Причем неослабевающим. Гор-Эркарт наклонил к Бертрану свою крупную темноволосую голову, отворотил лицо, вперил взгляд в пол и слегка нахмурился, будто был туг на ухо и не снес бы, если бы проворонил хоть слово. Диксон, напротив, не снес бы ни слова более (Бертран как раз обыгрывал термин «контрапунктные градации полутонового изображения») — и потому переключился направо, и первые несколько мгновений почти не отдавал себе отчета в полнейшей тишине.
Тут-то и обратилась к нему Кристина.
— Выручайте, мистер Диксон, — сказала она вполголоса. — Я ни слова из нее не могу вытянуть.
Диксон взглянул на Кэрол и прочел в ее глазах безоговорочное неузнавание, но, прежде чем смог соорудить приличную фразу, вернулась Маргарет.
— А вы все пьете, — пропела она всем — и никому. — Я думала, вы давно танцуете. — Мистер Гор-Эркарт, я не допущу вашего дальнейшего сидения в баре — пусть в зал хоть дюжина ректоров нагрянет. И вообще, что ректор такому человеку, как вы? Идемте.
Гор-Эркарт с вежливой улыбкой поднялся, промямлил «извините» и позволил себя увести. Бертран взглянул на Кэрол.
— Нельзя допустить, моя милая, чтобы оркестр играл впустую. В конце концов, я выложил двадцать пять шиллингов.
— Выложил, выложил, кто же спорит, мой милый, — ответила Кэрол, выделив обращение интонацией.
На миг Диксон испугался, что Кэрол сейчас откажется, чем спровоцирует перелом в отношениях с Бертраном, какой бы характер они ни носили. Однако Кэрол поднялась и пошла в танцевальный зал.
— Диксон, не давайте этой девушке скучать в мое отсутствие, — гавкнул Бертран. — Не бросайте ее — она хрупкий товар. Пока-пока, моя сладкая, — просюсюкал он Кристине. — Я скоренько вернусь. Если этот тип руки распустит, потом пожалуешься.
— Пойдемте потанцуем, — предложил Диксон. — Я не профи, но почему бы людей не посмешить, если вы не возражаете?
— Не возражаю, тем более что я тоже не профи, — улыбнулась Кристина.
Глава 11
Выходя из бара об руку с Кристиной, Диксон ощущал себя тайным агентом, корсаром, крестным отцом чикагской мафии, идальго, нефтяным магнатом, принцем Уэльским. Изрядных усилий стоило не изобразить лицом все перечисленные типажи, а паче того, не расплыться в восторженной и горделивой имбецильской улыбке. На пороге танцевального зала Кристина повернулась и посмотрела на Диксона. Нет, не может быть — она не позволит прикоснуться к себе, или набегут эти, во фраках, и оттеснят, отнимут ее. Однако через несколько мгновений Диксон и Кристина, сомкнув узаконенное псевдообъятие, выполняли некие движения, могущие быть названными танцем, хотя и довольно неуклюжие. Диксон сосредоточенно смотрел Кристине за плечо — боялся ввести ее в какую-нибудь пару, ибо траектории танцующих за пятнадцать минут сильно разнообразились. Диксон заметил Баркли, преподавателя музыки, — тот танцевал со своей женой. Миссис Баркли всегда походила на лошадь, сам Баркли — только когда смеялся, что делал неожиданно и нечасто. Диксон застал как раз такой момент.
— Вы не знаете, чем недовольна миссис Голдсмит? — спросила Кристина.
Диксона чуть покоробило.
— Вам тоже показалось, что ей все надоело? — парировал Диксон.
— Это потому, что Бертран обещал сегодня быть ее кавалером, а привел меня?
Получается, Кристина знает о перетасовке? Не обязательно, хотя вполне возможно.
— Понятия не имею, — глухо отвечал Диксон.
— А мне кажется, имеете, — рассердилась Кристина. — Ну так скажите мне.
— Боюсь, мне ничего не известно. И вообще меня это не касается.
— Если вы заняли такую позицию, тему можно закрыть.
Во второй раз за последние несколько минут Диксон почувствовал, что краснеет. Разумеется, Кристина Каллаган была самой собой, когда ассистировала Бертрану в ловле на живца при первой встрече, когда выговаривала Диксону за лишнее пиво, когда в упор не замечала его сегодня. Теперь, именно теперь она настоящая. Подумаешь, помогла разобраться с постельным бельем. Ясно же: исключительно для того, чтобы разжиться «анекдотцем» для развлечения лондонских приятелей. А по телефону лучилась дружелюбием, чтобы выудить информацию. Конечно, ее напрягает ситуация с Бертраном и Кэрол, но Диксон не вчера на свет родился, он знает эту женскую тактику — делать мальчика для битья из первого встречного. Знает и презирает.
