Олег Лукошин - Человек-недоразумение
Недавно я услышал от одного из представителей современного молодого поколения, этакого двадцатилетнего балбеса, что слово «чувак» означает следующее: «кастрированный кабан». Быть может, хотя мне трудно представить себе кастрированного лесного кабана и того человека, который попытается произвести с ним такую операцию. Бьюсь о заклад, что во времена моей юности подобный смысл в это слово никто не вкладывал и использовал его исключительно как дружеское обращение. Уверен также, что все эти «кастрированные кабаны» и всякие прочие стыдливые смыслы, которыми наполнена нынешняя молодёжь — производное от той идиотской обработки, которую произвёл над ними рэп, и лживо-позитивистская идеологическая направленность, ставшая главной философской доминантой последних лет. Быть может, я становлюсь стареющим пердуном, но тогда всё было проще, и скрытых издевательских смыслов в обыкновенных словах никто отыскать не пытался.
— Слушай! — продолжал парень. — А как ты смотришь на то, чтобы стать вокалистом в нашей рок-группе? Мы создали её с пацанами на филфаке КГУ, назвались «Сон Борменталя», репетируем уже целый месяц. Есть кое-какой материал, а вот петь чё-то ни у кого не получается. Да и текстовик ты, как я погляжу, сильный.
— Да без проблем! — отозвался я. — Только мне жить негде.
Оговорка эта моего нового друга, назвавшегося Эдиком, не смутила. Несколько минут спустя, собрав свои немногочисленные манатки, я уже ехал на троллейбусе по грязным казанским улицам со своим новым другом до общежития Казанского государственного университета, куда он меня решил с абсолютной уверенностью на успех пристроить. С абсолютной уверенностью вышел лишек, потому что пристроить меня туда можно было вообще без всякой уверенности: в общежитии КГУ, как и сотнях других общежитий университетов, институтов и профессионально-технических училищ, жили и живут все кому не лень, причем экстремист-одиночка, задумавший уничтожение мира, в этой компании покажется далеко не самым ярким и вызывающим персонажем.
Мы ввалились в обшарпанную комнатушку, затерявшуюся на четвёртом этаже общежития и едва подпираемую какой-то кривоватой и на вид чрезвычайно ненадёжной дверью. В комнате нас уже ждали. То есть ждали не именно нас, а вообще гостей, потому что подвыпившая и весёлая компания студентов, состоявшая из четырёх парней и двух девчонок (большая часть этой компании, кстати говоря, и являлась рок-группой «Сон Борменталя»), пребывала на тот момент в совершенно жизнерадостном расположении духа и рада была любой твари божьей, готовой появиться на пороге. Бутылка водки и бутылка портвейна, изъятые Эдиком из наплечной сумки, радость от нашего прихода многократно усилили.
Я быстренько со всеми перезнакомился. Наиболее крупной фигурой — в смысле телесного объёма, ибо был он весьма массивен и тяжёл — оказался парняга, назвавшийся Пухом. Я тут же оценил догадливость и остроумие человека, нарекшего его такой кличкой, потому что, кроме как Винни-Пуха он, бас-гитарист «Сна Борменталя», никого не напоминал. Как узнаю я впоследствии, Пух окажется горемычным наркоманом. Да, такой вот парадокс: наркоман в массовом понимании — тщедушный доходяга с ввалившимися глазами и трясущимися руками. Пух был не таким: спокойный, флегматичный, всегда добродушный, он представлял собой крайне редкий тип упитанного и бестревожного наркомана-философа, готового в любую минуту пуститься в трансцендентные размышления о сути всего живого и мёртвого. Под его влиянием я и сам прикоснусь к миру природных и синтетических наркотиков — разумеется, используя их лишь в качестве инструмента для расширения сознания — но заранее, во избежание пошлых кривотолков (быть наркоманом не то что стыдно, а как-то глупо), хочу заявить, что стезя эта меня не привлекла. Конечным целям моей борьбы она не отвечала.
Возможно, я даже не скажу о ней более ни слова.
На барабанах в группе стучал парнишка другого телосложения, прямо противоположного — худой, высохший, скелетообразный (почти не наркоманивший), звали его почему-то Дагестан, хотя на жителя этой многонациональной автономной республики он походил мало, а по национальности, судя по всему, значился обыкновенным татарином, каких в любом российском городе, даже не считая столицы Татарии, пруд пруди.
Соло и ритм-гитаристом, как было мне уже известно, в группе трудился сам Эдик, наиболее грамотный из всех нас в музыкальном плане, слушавший кроме «Калинова моста» и «Гражданской обороны», что по меркам неформальной тусовки уже являлось чем-то беспредельно интеллектуальным, такие зарубежные команды, как King Crimson, Blue Oyster Cult и даже Lynyrd Skynyrd, короче, имевший просто нереальный музыкальный кругозор, которым, впрочем, никогда не бахвалился. Надо сказать, что любители рока Советского Союза, как вскоре станет мне ясно, по крайней мере, та их часть, которая сама пыталась производить на свет какой-то музыкальный продукт, широким знанием материала и истории предмета никогда не отличалась. Это какие-то там бурильщики, шофера, ну, или на худой конец преподаватели высших учебных заведений слушали и коллекционировали запредельную в своей крутизне и оригинальности рок-музыку, а сами музыканты считали, что много слушать и знать вредно. Что чужеродное влияние только убьёт в них живое и трепетное понимание музыки, которое им хотелось выразить в самом естественном и незамутнённом виде. Эдик был в этом плане достаточно нестандартным субъектом, потому что слушал и знал побольше многих. Вот, правда, на гитаре он играл очень плохо, и говорить о нём как о ритм- и уж тем более как о соло-гитаристе не приходилось, это я уж так, комплимент ему сделал, тем не менее желания, и (что самое главное для любых подобных проектов, направленных на публику) некоторой организаторской хватки в нём хватало, по крайней мере, договариваться о концертах ему удавалось с завидной регулярностью, что, в конце концов, и сделало нас достаточно известными не только в стенах Казанского госуниверситета, но и узких кругах любителей рока всего Союза.
Клавишницей в нашей (с этого момента я буду называть её нашей) рок-группе числилась девушка, Наташа Самодурова, одна из двух чувих, что присутствовали на студенческой попойке. Клавишницей она стала по той единственной причине, что закончила музыкальную школу по классу фортепиано и являлась в рок-бригаде единственным человеком, кто по-настоящему умел играть на каком-либо инструменте и знал нотную грамоту. Нотная грамота, однако, ей была ведома достаточно специфическая — всяких разных советских песен и произведений композиторов-классиков. В рок-музыке она тоже мало что понимала, но могла достаточно точно повторить на синтезаторе мелодию, которую ей напевали или насвистывали. Поверьте мне, человек, умеющий делать это, огромная находка для рок-группы.
Ещё одной девахой, веселившейся с молодыми рокерами, оказалась самая настоящая группи (хоть сама она и не знала этого слэнгового английского слова) по имени Вероника. Студентка того же филологического факультета, она так любила компании и задорные хоровые песнопения, что готова была сопровождать любимую рок-группу, а заодно друзей-собутыльников в самые далёкие города и веси. Любой настоящей рок-команде необходимы такие поклонницы, и это понимали в «Сне Борменталя», как ни странно, все, поэтому Вероника всегда оставалась для нас желанным гостем, хоть порой и частенько перепивала, отчего её приходилось тащить до автобусов и поездов на собственном горбу.
Кто был ещё двумя парнями, участвовавшими в пьянке, я уже не помню. В группе они не состояли, а вероятнее всего, просто забрели на огонёк, дабы в очередной раз воздать честь всемогущему Бахусу, вечному покровителю развесёлых студентов. Мне помнится, что впоследствии они не раз присутствовали на наших концертах и даже отправлялись с нами на какие-то отдельные дальние выезды, но, видимо, их значение в жизни группы и моей личной жизни в то время было всё же недостаточно существенным для того, чтобы я запомнил их имена. Я хорошо помню их лица, а имена — увы, в памяти не сохранились. Впрочем, наверняка это только к лучшему, как и для моей истерзанной болезненными мыслями памяти, так и для них, имевших счастье ускользнуть со своими именами из оболочки моего повествования, тем самым избавив свою карму (если, конечно, допустить, что она есть) от неприятных перевоплощений благодаря моей подлой, но достоверной фантазии, которая наверняка приписала бы им какие-либо гадости.
Мне налили стопарик, я живо опрокинул его. Эдик объяснил присутствующим, что я новый вокалист — известие это было встречено с огромным энтузиазмом. Мне тут же передали гитару и, бренькая на трёх аккордах (хвала цыгану Яшке, который показал их мне когда-то), я исполнил несколько песен собственного сочинения. Песни произвели на слушателей ещё большее впечатление, чем известие о моём приходе в группу.
