Кэтрин Борн - Обрести надежду
— Джо, у тебя там что, пересохло?
Они расхохотались, а потом Донни собрал силы, взял ее за плечи и перевернул на живот. Джоанна взвизгнула от удовольствия, а Донни рявкнул, как сторожевой барбос, и через мгновение его лицо уткнулось ей между ног. Джоанна опять взвизгнула, на этот раз почему-то нервно, но от прикосновений языка Донни тут же забыла обо всем. Она задрала бедра, чтобы ему было удобнее, и, пока упивалась наслаждением, вспомнила, почему вообще влюбилась в Донни с самого начала. Она стонала и урчала так, что, когда Донни достиг «вершины Эвереста», стало ясно, что об этом знает весь многоквартирный дом. Донни пытался прикрыть ей рот, но она вырывалась, ей хотелось кричать и стонать, а когда все закончилось и она перевела дыхание, они с ним, катаясь по постели, расхохотались.
— Ой, блин, еда! — вдруг спохватился Донни, выпрыгнул из постели и помчался голышом на кухню.
Даже из спальни Джоанна унюхала запах подгоревшей пищи. Донни на кухне отчаянно матерился.
— Не расстраивайся, милый, я закажу еду в «Иль Багатто»! — крикнула ему Джоанна.
Она уже решила, что переночует у Донни — слишком устала, чтобы ехать сейчас домой, проще остаться здесь, а утром на «Сьюзи» поехать прямо на работу. У нее были здесь запасные сестринские штаны — как раз на такой случай.
Подгоревшая еда оказалась вполне съедобной, особенно если учесть голод обоих, поэтому Джоанна с Донни от души навернули все приготовленное.
— Твоя бабушка, наверное, в гробу перевернулась, — сказал Донни, набивая рот солянкой из колбасы, перчиков, томатной пасты и безнадежно почерневшей цветной капусты. Потом он стал рассказывать про свою работу — мол, дела в салоне идут превосходно, но если боль в плечах не остановить, он может потерять кого-нибудь из своих самых дорогих клиентов. — Ты пойми, я ведь даже не жду, чтобы ты достала мне это лекарство, — сказал он, потупившись в стол. — Я же знаю, как это для тебя напряжно. Я считаю, даже не стоило просить тебя об этом. Я просто хотел, чтобы ты что-нибудь сделала для меня, хотел проверить, любишь ты меня или нет.
Джоанна сказала, что это просто смешно — конечно, она любит его, а он ответил, что хочет купить нормальную квартиру где-нибудь в Бруклине или Куинсе и обзавестись наконец гребаными детишками. Джоанне понравилась идея — но только в теории. Она прекрасно понимала, что Донни просто пудрит ей мозги. Однажды, когда они уже расстались, Джоанна предложила вместе посещать терапию для супружеских пар, но Донни откровенно, без обиняков заявил, что это терапия для гомиков.
— И эти диваны у психологов — не для меня, — сказал тогда он. — Я признаю только один диван — мой собственный перед телевизором.
В этот вечер, когда они убрали со стола, помыли посуду и пошли спать, оба были слишком отяжелевшие после еды, чтобы думать о сексе. Лежа рядом с Донни, Джоанна думала о Хогане Вандервоорте и о странном волнении, которое нахлынуло на нее, когда они вместе шли под дождем. Но какой мелочью это, наверное, было по сравнению с годами, которые она посвятила мужу! Разве можно сопоставить какой-то коротенький мимолетный флирт во время грозы с такой важной вещью, как брак, который равняется целой истории жизни? А еще Джоанна понимала, что она нужна Донни. А это тоже кое-что значит.
Даже не кое-что, а очень многое. Она хотела, чтобы в ней нуждались. Капитан был такой солидный и самостоятельный, что Джоанна и представить себе не могла, что он мог нуждаться в ком-то. Она всю жизнь провела, заботясь о других людях, — сидела у изголовья, утешала, выносила горшки, старалась подарить надежду. По-другому она не умела. Другого и представить себе не могла.
Она прижалась к Донни и, словно желая защитить, обняла его худющее тело.
20
В два часа ночи Грейс решила устроить себе «обеденный» перерыв. С появлением Уэйда Коннера Майкл Лэвендер явно почувствовал себя низложенным, исключенным из числа «близких людей» и, отвезя Уэйда Коннера в отель, вернулся в больницу с таким высокомерно-повелительным видом, что тотчас же заработал у Андерса новую красную карточку.
Поэтому Грейс очень удивилась, когда в буфете среди медицинского и технического персонала увидела Майкла Лэвендера — он сидел в одиночестве за угловым столиком, уминая сандвич и одной рукой печатая на ноутбуке. В антисептическом освещении больничного буфета он выглядел ужасно — одежда помятая, глаза остекленевшие. Он стал больничным обитателем, призраком больничных коридоров и буфетов, блуждающим, как сомнамбула, по отделению в своем лиловом галстуке. Грейс метнулась к выходу. Она по опыту знала, что такие люди, как Лэвендер, так и норовят подкараулить на нейтральной территории, чтобы навалиться с миллионом вопросов.
Но удрать она не успела — Лэвендер уже заметил ее. Грейс ничего не оставалось, как учтиво помахать ему. Лэвендер ответил ей улыбкой барракуды.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — предложил он кивком. — Мы столько времени провели вместе в этой чудовищно угнетающей палате, а поговорить толком не имели возможности.
— Да я, знаете ли, не очень разговорчива, — сказала Грейс, благоразумно останавливаясь в нескольких шагах от его столика. — Я вообще-то искала здесь знакомого. — Она огляделась по сторонам. — Но что-то не вижу его.
— Ему же хуже, — сказал Лэвендер. — Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, как вы хороши в этих розовых штанишках? Какой-то прямо клубничный йогурт.
— Спасибо, — бросила Грейс с оттенком раздражения в голосе. — Ну ладно, мне нужно идти. Приятного аппетита. — И она повернулась к выходу.
— Подождите, — окликнул ее Лэвендер.
— Да, я слушаю…
Лэвендер пригвоздил ее к месту тяжелым взглядом.
— Я просто хочу, чтобы вы знали, — сказал он, — этому человеку нельзя доверять.
— Какому человеку?
— Ну, нашему долговязому техасцу.
Грейс озадаченно прищурилась:
— Вы имеете в виду мистера Коннера?
— Позвольте, я объясню, — сказал Лэвендер. — Этот милый и обаятельный человек претендует на роль судии.
— То есть?
— То есть?! — Лэвендер возмущенно вытаращил глаза. — То есть этот набожный кретин возомнил себя Господом Богом! А это означает, что между безмозглым овощем Мэттом Коннером или мертвым, но сохранившим достоинство Мэттом Коннером он всегда выберет первый вариант. Он ни за что не захочет подписать отказ от дальнейшего бессмысленного лечения! Нет, я не говорю, что мне не жалко Мэтта, но я вынужден взять на себя эту ответственность. Дело в том, что несколько месяцев назад Мэтт отозвал меня в сторонку и недвусмысленно объяснил, что если когда-нибудь на съемках трюков он получит черепно-мозговую травму с необратимым повреждением мозга, или паралич, или какие-нибудь ужасные ожоги, то в таком случае он отказывается жить. И попросил меня позаботиться об этом. Я пообещал и свое обещание намерен сдержать. На нашу с Мэттом долю выпало немало совместного успеха; если я потеряю его, я потеряю все. Но наша дружба для меня важнее, и если надо будет вырвать шнур, то я вырву.
Конечно, он наверняка не буквально говорил, что вырвет шнур из розетки, а, наверное, получит соответствующее разрешение суда, и все-таки от этих слов Грейс сделалось неуютно на душе — уж слишком часто Лэвендер оставался один в палате Мэтта. В свое время, когда неизлечимо болел Гэри, Грейс тоже была в такой ситуации и хорошо понимала озабоченность Лэвендера. Было неясно другое — чего он хочет от нее.
Однако Лэвендер тут же объяснил:
— Может быть, вы поговорите с Уэйдом и объясните ему, что он не имеет права не считаться с пожеланиями самого Мэтта? Люди обычно прислушиваются к мнению медсестер.
— Вы меня извините, но я не могу вмешиваться не в свое дело, — сказала Грейс.
Но Лэвендер ее словно не слышал.
— Ведь он даже не знает Мэтта! Он, считай, устранился из жизни сына с тех пор, как переехал в Лос-Анджелес, а теперь вот приперся сюда и думает, что может здесь распоряжаться! А потом он захочет получить контроль над всем бизнесом — над трудом всей моей жизни, над всем, что я создал собственным потом и кровью!
— Мне нужно идти, — сказала Грейс холодным учтивым тоном. — А если вы хотите обсудить что-то с мистером Коннером, лучше делайте это вне стен больничной палаты.
Грейс повернулась и зашагала прочь, а Лэвендер крикнул ей вдогонку:
— Ну интересно, а кто спас Мэтта на краю обрыва, когда его первая картина с треском провалилась? Кто ограждает его от всех этих акул? Кто, как верный пес, стоит на страже его интересов?!
Грейс уже вышла из буфета, а за спиной все еще бушевал возмущенный Лэвендер, толкавший пламенную речь. Грейс только подумала: если Лэвендер ограждает Мэтта от акул, то кто тогда оградит Мэтта от самого Лэвендера? И неужели Лэвендер искренне думает, что Уэйд попытается получить контроль над киноимперией Мэтта Коннера? Вот уж точно настоящая проблема, и Грейс ни в коем случае не должна допустить, чтобы она выплеснулась в палате больного Мэтта. В конечном счете, видимо, ей придется встать на защиту пациента. Так она решила.
