Иосиф Шкловский - Эшелон
— Но у нас нет талантов. Кто из наших смог бы выступить? — клюнул Михаил Иванович.
— А вот вы, например. У вас же прекрасный тенор!
Собеседник мой был явно польщен.
— Что же им спеть? — робко спросил он.
— Только классический репертуар! Всякие там самбы и румбы — не наш стиль. Почему бы вам не спеть арию Ленского?
В этом была вся идея — я хорошо помнил советы Дуката. В общем, я уговорил М. И., как солдат Дуньку — быстро и без труда.
И вот наступил вечер бала. С невероятным шумом прошли выборы «мисс эклипс». Хотя голосование было тайное, выбрали почему-то неуклюжую плосколицую девицу — дочь здешнего богатого плантатора. Как говорится, «их нравы». А сколько было красоток! Потом пошло пение. Я заранее предупредил своих верных друзей, что будет цирк. Наконец, на эстраде появилась нелепая, долговязая фигура нашего «искусствоведа», который по этому поводу напялил на себя строгий черный костюм. Жиденьким козлетоном он заблеял: «Куда, куда вы удалились»… Боже, что тут случилось! Всех сеньорит сдуло, как ветром. А сеньоры ржали, как жеребцы, бурно аплодируя и что-то крича. Даже я не ожидал такой реакции зала. М. И. все это посчитал за бурное одобрение и усилил звучек. Остальные номера уже никто не смотрел и не слушал.[18]
Странно, но вот уже почти 40 лет я собираюсь заглянуть в достаточно полный русско-португальский словарь, дабы наконец-то достоверно узнать, что означают на языке Камоэнса слова «куда» и «пирог». Похоже на то, что до конца своих дней так и не соберусь это сделать…
На следующий день мы отправились в очаровательный, совершенно гриновский городок со сказочно красивым названием Белу-Хоризонте — это была столица штата Минас-Жераис, гостями которого мы были. Запомнился базар, где прямо на земле «бунтами» лежали огромные пирамиды спелых ананасов — совсем так, как на моей черниговщине лежат бураки. А какие цветы, какой пряный запах!
А еще мы затеяли поездку на машинах, за сотни километров, посмотреть «минас» — самые глубокие в мире золотодобывающие шахты. По дороге я был свидетелем запомнившейся мне сценки. Дело в том, что мы были объектом пристального внимания не только «изнутри», но и, так сказать, «снаружи». Откуда-то появились субъекты, хорошо говорившие по-русски и навязчиво пристававшие к нам с предложениями всякого рода сомнительных услуг. Среди них явно выделялся некий украинец, представлявшийся профессиональным певцом и даже не скрывавший своей связи с местной полицией. Похоже было на то, что его задачей было оградить трудящихся Бразилии от тлетворного влияния красной пропаганды. В автобусе, по иронии судьбы, этот тип сел рядом с нашим Михаилом Ивановичем. Почувствовав пикантность ситуации, я сел точно позади них, посадив рядом с собой Славу Гневышева. По дороге они разговорились, касаясь преимущественно профессиональных (я имею ввиду, конечно, вокальных) тем на чисто русском языке, конечно.
— А у вас сейчас, после войны, много новых песен? — спросил бразилоукраинец.
— О, да! — удовлетворенно сказал наш.
— И какую же песню поют чаще всего?
— Я думаю, что чаще всего поется «Широка страна моя родная».
— Я этой песни не знаю — научите, пожалуйста.
И всю дорогу два представителя одной из наиболее древних профессий очень дружно пели песню Дунаевского. У «тутошнего» оказался совсем неплохой баритон. Весь автобус замер — дошло до всех. А они пели, пели увлеченно, совершенно не чувствуя полного идиотизма ситуации.
В шахты нас так и не пустили — это была собственность какой-то английской компании и они тоже боялись «красных».
Странно, но в Рио я попал впервые уже после того, как добрые две недели прожил в бразильской «глубинке». Мы прилетели туда из Белу-Хоризонте на «дугласе». Кстати, я первый раз в жизни летал на самолете! Незабываем вид Рио с высоты птичьего полета. Недаром сами бразильеро свою бывшую (а тогда настоящую) столицу зовут «Сиуаджи Миравельоза», что означает «удивительный город». Окруженная скалистыми, заросшими тропическим лесом берегами сверкала на солнце огромная бухта Гванабару. Для меня было неожиданностью, что восточный берег Южной Америки так скалист и изрезан — я по зеленому цвету карты представлял его низким и плоским. Довольно высокие скалистые кряжи были в самом центре столицы, рассекая ее на несколько отдельных частей, связанных туннелями. Над красавцем-городом господствовала 700-метровая скала, на вершине которой стояло 40-метровое мраморное распятие. Это знаменитая Корковаду, видимая с любой точки города в виде белого креста. Впрочем, иногда она была в облаках. Через два дня мы побывали у подножия распятия, и я никогда не забуду вида, который оттуда нам открылся. Кроме Корковаду над Рио высились и другие красавицы-горы. Запомнилась великолепная 400-метровой высоты «Сахарная голова», куда мы ездили на фуникулере. И, конечно, никогда не забыть невиданной красоты и огромности пляжа Копакабана. На этом знаменитом пляже мы провели целый день. Нашим гидом был славный малый по фамилии Калугин — корреспондент ТАСС. Во время посещения Копакабаны мы еще раз столкнулись с удивительными местными обычаями. Оказывается, абсолютно недопустимо подойти к Атлантическому океану, снять штаны и прочее (кроме, конечно, плавок) и окунуться в соленую воду — полиция за такое дело тут же оштрафует. По тамошним понятиям совершенно неприличен процесс раздевания. На пляж нужно прийти уже вполне готовым для купания. Между тем общественных раздевалок на всем гигантском пляже мы так и не заметили. Бразильеро раздеваются у своих знакомых, которые живут в приморском районе, но, естественно, за много кварталов от пляжа. И вот по воскресеньям толпы людей разного пола и возраста в одних плавках и купальниках шагают по раскаленному городскому асфальту — это считается вполне приличным!
Но боже мой, какой это пляж! На много десятков километров тянется полоса шириной порядка сотни метров. Пляж песчаный. Впрочем, это даже не песок, а чистая золотая пыль. К пляжу за автострадой примыкает линия небоскребов (20–30 этажей), стоящих в окружении кокосовых пальм сравнимой высоты, что создает непередаваемой прелести гармонию. А впереди — Атлантический океан. Даже в самую штилевую погоду в 10 метрах от берега высится стена прибоя высотой около двух метров — ведь до африканского берега 4000 км, а океан дышит…
Я залюбовался купающейся, а больше играющей молодежью, как они красивы! Весь спектр цветов кожи — от агатово-черного до розово-белого — был представлен на этой райской полоске земли. Кстати, никаких следов расовой дискриминации никто из нас в Бразилии не заметил.
А как бразильские мальчишки играют в футбол! Прямо на пляже! Вот откуда рекрутируются Пеле, Жоэрзиньо и прочие чародеи бразильского футбола, спустя 11 лет потрясшие спортивный мир на шведском чемпионате!
Лежа на этом действительно золотом (не то что под Ялтой) пляже, мы, в частности, обсуждали вопрос, чем бы занялся Великий комбинатор, если бы мечта его детства осуществилась и он оказался бы здесь, в Рио. Было высказано несколько интересных соображений. Например, он непременно занялся бы упорядочением купания на Копакабане, организовав сеть раздевалок. Или взялся бы за создание ателье по развивке волос у местного населения. А вообще, братцы, не заложить ли нам основание памятника Остапу Бендеру именно здесь?! Благо, случай на редкость подходящий. Ибо присутствуют представители Советской власти (первый секретарь нашего посольства), советской печати (упомянутый выше корреспондент ТАСС), советской общественности (мы, пассажиры «Грибоедова») и широкие слои местной общественности (пляжники Копакабаны с разным цветом кожи). Сказано — сделано! Мы соорудили пирамиду из песка, пригласили несколько наиболее черных бразильеро, произнесли подходящие случаю речи и сфотографировались. Я храню эту фотографию до сих пор и изредка любуюсь ею. Следует заметить, что в те времена Ильф и Петров были если не под официальным запретом, то, во всяком случае, в глубоком подполье.
А лучше всего было бродить по этому удивительному городу и любоваться красочной толпой «кариоки» (самоназвание жителей Рио). Круглые сутки здесь кипела жизнь. Ночами около нашего отеля «Амбассадор» играла зажигательная музыка последнего пасхального карнавала, и люди танцевали самбу — прямо на мостовой. Эту музыку я помню до сих пор: «Чику-Чику», «Амадо Миа», «О, Бразил!». Вот я пишу сейчас эти строки, а в ушах все время раздаются ритмические удары и восхитительная скороговорка «Чику-Чику». Свои доллары, превращенные в крузейро, я тратил на визиты в кафе и покупку сувениров. Я набрел на лучший в Рио магазин здешних экзотических редкостей, принадлежащий старому еврею, бывшему одесситу. Он был растроган до слез, впервые увидев покупателя-земляка. Там, в этой удивительной лавке, я загорелся идеей купить редчайший сувенир — засушенную голову индейца какого-то людоедского племени в верховьях Амазонки. Головка была маленькая, сантиметров 12. Мастера этого дела вынимают у свежеотрубленной головы кости и долгие месяцы специально коптят ее на медленном огне. Сильное впечатление остается почему-то от кажущихся огромными ресниц — ведь они в процессе копчения не уменьшились… Обуреваемый ностальгией бывший одессит предлагал мне эту голову за полцены — 200 долларов. Увы, у меня таких денег уже не было, а все мои попытки вступить с коллегами в пай были с негодованием отвергнуты. Очень жаль — такое сейчас не достанешь.
