ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ
Фамилия меня насмешила. «Орос» – довольно распространенная венгерская фамилия – в переводе означает «русский».
Теперь Аги могла меня так называть во всеуслышание.
– А через два дня? – спросил я.
– Там видно будет, – ответил Шандор.
– Переоденься живо и пошли, – заторопила Аги. – В пять меня будет ждать клиентка.
– Клиентка?
Она как будто не слышала.
– Одежду Черного завернешь в газету. На, возьми веревку.
Когда я вернулся из соседней комнаты, она презрительно взглянула на бесформенную пачку, торчавшие во все стороны бумажные обрывки и, ни слова не говоря, взяла ее у меня из рук. Несколько секунд – и уродливая пачка приобрела аккуратный вид.
– Ну, Аги, береги моего лейтенанта, – подошел к нам капитан Комочин.
– Ты лейтенант? – удивилась Аги.
Я с торжеством взглянул на Комочина. Проговорился! Если бы не Аги рядом, он бы услышал от меня парочку ехидных слов. И все-таки я был ему благодарен. Теперь она знает…
– Это у него прозвище такое, – поправился капитан и хитро посмотрел на меня. – Он мечтает стать офицером.
– А на самом деле ты кто?
– Солдат, – быстро, не давая мне возможности ответить, сказал Комочин. – Самый обыкновенный солдатик.
Я не успел на него разозлиться.
– Вот и хорошо, – воскликнула Аги. – Терпеть не могу офицеров. Все они страшные нахалы и задирают нос до самого господа бога…
Я попрощался с Комочиным. Довольно сердечно – стало жаль, что мы расстаемся. Он сжал мне плечи обеими руками и ободряюще кивнул головой.
Я спросил, куда он теперь.
– Не знаю. Вот мой хозяин.
Он показал на Шандора. Тот смотрел на нас непонимающе и улыбался: мы говорили по-русски.
Мы с Аги вышли на улицу. На углу стоял жандарм с винтовкой за плечом. Мне вдруг показалось, что это тот самый жандарм, в кустах у речки. Холодный обессиливающий страх захлестнул меня всего.
– Ну, смелей! – Аги словно чувствовала, что со мной происходит неладное. – Сегодня я сама возьму тебя под руку, можно?
И мы пошли навстречу жандарму. Конечно, это был другой, не тот, у реки. На меня он не обратил никакого внимания. Зато на Аги смотрел не отрываясь. Мы прошли мимо, а он все смотрел и смотрел. Аги повернулась и высунула язык. Он громко расхохотался и послал ей воздушный поцелуй.
Идти пришлось довольно долго. Аги избегала людных мест, и мы петляли по старинным узким улочкам, сопровождаемые гулом собственных шагов. Лишь один раз пришлось пересечь центральную улицу. На противоположном углу, прямо на тротуаре, я увидел невысокий помост, на котором стояло несколько столиков. За одним из них галдели на всю улицу аккуратные старички в старомодных котелках и с высокими воротниками. На столе перед ними была развернута большая карта, прижатая сифоном газированной воды.
– Кофейные стратеги! – презрительно фыркнула Аги, когда мы проходили мимо. – Офицерские мощи! Волки на пенсии!
– О чем они так?
– Да все о том же. Как лучше разбить русских. Собираются каждый день в кафе, заказывают бутылку воды на всю компанию – кофе им теперь не по карману, – ну и укладывают на карте одну русскую армию за другой.
Снова мы свернули в переулок, очень короткий, и вышли на улицу, параллельную центральной, но гораздо более тихую. Здесь не сновали то и дело военные машины, не гремел трамвай. Угрюмые люди катили по мостовой неслышные тележки на обтянутых резиной колесах. Домашние хозяйки с тощими сумками в руках торопливо пробегали мимо нас. Вдали слышались тоскливые тягучие звуки похоронного оркестра.
– Вот здесь.
Аги показала на крошечный деревянный домик, такой крошечный, что он казался игрушечным. Одно-единственное оконце и обитая клеенкой дверь, над которой висела несоразмерно большая и яркая вывеска: «Дамская парикмахерская».
– Ты здесь живешь?
– И живу, и работаю. А что? – спросила она с вызовом.
– Нет, нет, просто так.
– Я сейчас отопру, а ты минуты через две-три иди во двор, там дверь.
Она побежала через дорогу к своему игрушечному домику. Я прошелся до угла, вернулся обратно.
Дверь во дворе была просто идеальной для квартиры подпольщика. Она выходила прямо в глухую стену трехэтажного кирпичного дома. Никто не видел входящих и выходящих. Кроме того, во дворе было два выхода, на разные улицы – тоже очень удобно.
Аги, в белоснежном халате, открыла мне дверь.
Я оказался в маленькой комнатке с оконцем, смотревшим, так же как и задняя дверь, в глухую кирпичную стену.
– Сиди тихо, – шепнула Аги. – Пришла клиентка.
Она нырнула за темную плотную портьеру, точь-в-точь такую, как на окнах в квартире Бела-бачи, и сразу же я услышал ее щебечущий голос:
– Нет, благородная госпожа, я думаю, вам больше подойдет короткая прическа. Лучше всего буби-копф. Вот здесь я, с вашего разрешения, оставлю побольше, это уравновесит некоторую полноту щек. А вот здесь мы немного уберем…
Я осмотрелся. Комната была бедной, даже убогой. Кушетка, столик, два стула. Покрытый гофрированной бумагой ящик, на котором стояло небольшое овальное зеркало.
И все-таки чувствовалось, что здесь живет девушка. На ящике – коробки с кремом, одеколон, пудра. В вазе с отбитым краешком две астры. Через столик протянута кружевная салфетка. Несколько томиков на окне: Петефи, Верешмарти, Арань – все поэты. И чистота! Ни единой пылинки.
Аги возилась с клиенткой довольно долго. Потом пришла еще одна, говорившая сочным басом, мне даже показалось сначала, что это мужчина. Ей захотелось вымыть голову, и Аги бегала в комнату греть воду на электрической плитке. Каждый раз она прикладывала палец к губам, предупреждая меня о молчании. Я кивал головой: хорошо, хорошо!
Потом вдруг за портьерой я услышал топот, шум, смех, немецкое «гутен таг» и отпрянул к стене.
Но Аги справилась и с этой бедой.
– Что вам здесь надо? – закричала она. – А ну, пошли вон! Здесь дамская парикмахерская. Дам-ска-я! Уходите отсюда, ну! А то сейчас как позвоню вашему начальнику, тогда увидите. Ко-ман-да-тур! – повторила она по-немецки.
Немцы, похохатывая, затопали к выходу.
– Свиньи! – громко сказала Аги, выпроводив их на улицу. – Так и лезут, так и лезут!
– Солдаты есть солдаты, – пробасила клиентка. – Я скажу мужу, он вам напишет по-немецки на дощечке: «Дамская парикмахерская».
– Благодарю покорно, – ответила Аги. – Тогда от них вовсе отбою не будет.
Было уже совсем темно, когда Аги, наконец, закрыла парикмахерскую. Она занавесила оконце в комнате и зажгла настольную лампу.
– Вот и все. Теперь ты мой гость, русский. Сейчас поставлю кофе.
– Не надо.
– Как хочешь… Все равно суррогат. – Она забралась с ногами на кушетку, скинула туфли. – Я посижу так. Ноги гудят. А ты оставайся на стуле.
– Хорошо.
– Расскажи что-нибудь.
– О чем?
– О России… О своей жене.
– У меня нет жены.
– Все сейчас так говорят.
– Нет, правда, спроси у капитана.
– Он капитан?
Я прикусил язык.
– Ты забавный тип. Краснеешь, как маленький. Ну, сказал бы, что у него прозвище такое.
Она улыбалась. Я придвинул стул к кушетке. Аги моментально вскочила.
– Нет, нет! Сиди, где сидел!
Я отодвинул стул. Она снова уселась на кушетку, настороженно наблюдая за мной.
– Ну рассказывай.
– Ты лучше спрашивай, а я буду отвечать.
– Вот представь себе, что я приехала к тебе в гости, в твою Сибирь. Куда ты бы меня повел? Ну, куда у вас парни ходят с девушками?
– Кто как… В загс, например.
– Сакс? – повторила она. – Что это?
– Как тебе сказать… Кино такое.
Она фыркнула.
– Тоже нашел, что показывать! У нас своих полно.
– Но это особое кино.
– О, я знаю! – воскликнула она. – Дневное, да? Я недавно читала в газете.
– Слушай, Аги, – набрался я храбрости. – Научи меня танцевать.
– Хитрый! – она погрозила пальцем.
– Нет, в самом деле. Я соврал тогда, что разучился. Я совсем не умею.
– Ты мне все врешь.
– Нет, честное слово, нет!
В это время электрическая лампочка начала медленно гаснуть. Нить в ней сделалась сначала золотой, потом розовой, потом красной, потом вишневой. В комнате стало темно. Я едва различал лицо Аги, хотя она сидела в двух метрах от меня.
– Опять там что-то на станции, – тихо произнесла Аги. – Последнее время очень часто.
Рука ее белела совсем рядом, на краю кушетки. Я подался вперед, не подвигая стула, и осторожно коснулся ладонью ее пальцев. Они были мягкие и теплые.
– Это нахальство! – пальцы в моей ладони дрогнули. – Если ты только посмеешь…
– Нет, Аги, нет!
Я хотел, чтобы она поняла меня. Больше ничего мне не надо. Только держать ее руку в своей. Мне было так спокойно, так хорошо. Лишь почему-то бешено билась кровь в висках и вдруг пересохло во рту. Губы шуршали, словно бумажные.
Она не оставила руки. Не вырвала, не выхватила грубо, а потихоньку освободила.
– Не надо, русский.
