Жан-Пьер Милованофф - Орелин
— Господин Милано, теперь вам лучше? Вы можете идти?
— Без проблем.
— Тогда я должна вам сообщить, что больше не руковожу этим учреждением, которому я посвятила треть моей жизни. Таково решение административного совета. Мой преемник уже здесь.
— Но это… это же несправедливо!
— Это вопрос точки зрения. Владелец «Камелий» умер, а его наследники считают, что учреждение приносит слишком маленький доход…
Мы подошли к той части парка, где по моей просьбе госпожа Жоржиа распорядилась отремонтировать маленький музыкальный павильон, который мне нравился своим старомодным видом. Когда наступала весна, я проводил в нем репетиции наших спектаклей, пользуясь скромным электрическим пианино, купленным специально для этих целей. О том, чтобы перетащить сюда «Плейель», не могло быть и речи. В дождливые дни пансионеры, сожалея, что приходится сокращать прогулки, пользовались этой крытой эстрадой как убежищем от непогоды. Да и я сам выкурил не одну сигару, слушая, как дождевые потоки стекают по кедровым ветвям.
— А что говорят ваши подопечные о вашем отъезде?
— Они не представляют, что их ждет.
— А вы?
— Один из моих братьев служит управляющим в крупной компании в Венесуэле, вот уже много лет как он приглашает меня к себе. Так что у меня все в порядке. Но вы, Милано, вы потеряете место. Я сомневаюсь, что вы пробудете здесь больше трех дней.
— Считайте, что я уже уехал.
— Когда я устроюсь в Каракасе, я обязательно приглашу вас к себе.
Утро я провел прощаясь с моими старыми друзьями. И они, и я — все мы понимали, что прощаемся навсегда. Франсис нашел в себе силы пошутить: «Ну вот, кто теперь будет есть мои сладости? Кроме вас, они никому не нравятся». Конечно же это была неправда.
В полдень служащий по внутренним связям объявил мне, что в половине первого новый директор готов меня принять. В назначенный час секретарша торжественно ввела меня в кабинет, в котором все это время я привык бывать запросто, без церемоний. Там перед моими глазами предстала оболочка бюрократа, восседающая на престоле в серо-синем костюме, своего рода homo sapiens sapiens моего возраста с лицом, выразительным, как окорок в вакуумной упаковке. Новое начальство — очевидно, в целях укрепления своего авторитета — не предложило мне присесть, и когда я соединил два стула и невозмутимо устроился на них, послало мне взгляд, вполне способный заменить морозильную камеру.
— Не скрою от вас, господин Милано, — невыразительным голосом объявил он, — что ваше дело в настоящий момент рассматривается. Здесь нужна полная ясность: дом престарелых должен управляться точно так же, как и любое другое предприятие, что до настоящего момента не имело места. Что касается вас, то я признаю, что для такого престижного заведения, как наше, музыка является плюсом, она может быть полезной в вопросе привлечения и сохранения состоятельной клиентуры. Но это только в том случае, если она будет организована в соответствующих рамках и подчинена общей экономической необходимости с составлением точного финансового отчета в терминах расхода и прибыли. Выбор программ дирекция оставляет за собой. — И так далее и тому подобное.
Пока он таким образом разглагольствовал передо мной, особенно упирая на ключевые слова, которые могли бы ускользнуть от моего внимания, я заметил на столе рядом с пузырьком туши нож для бумаг из пожелтевшей бронзы, вне всякого сомнения, забытый госпожой Жоржией. Внезапная мысль поразила меня: как можно оставлять такое опасное оружие кому попало? Что, если в один прекрасный вечер после очередного конфликта с персоналом этот неопытный бюрократ, разочаровавшись в своих административных талантах, принесет себя в жертву на алтарь учреждения? Разве не падет на меня ответственность за его самоубийство?
— Вы позволите? — сказал я, завладев предметом и движением фокусника спрятав его в карман. Хотя я гораздо более медлителен, чем большинство моих джазовых партнеров, что стоило мне многих неудобств и насмешек, все-таки благодаря практике буги-вуги я развил в себе некоторую ловкость. Ничего удивительного, что директор не успел ни словом, ни жестом выразить свой протест. По-видимому, подобные неконтролируемые ситуации не входили в его служебные планы. Он повысил голос:
— По правде говоря, ваши услуги не кажутся мне такими уж необходимыми…
— Очень хорошо…
— И если я думаю сохранить вашу должность, то на условиях гораздо менее интересных для вас…
— Прекрасно…
— Я тщательно изучу ваше дело…
— Прошу вас…
— А сейчас предлагаю вам вернуться к себе…
— Почему бы и нет?
— …и ждать решения, которое вам сообщит мой секретарь…
— Прекрасная мысль!
Всячески демонстрируя своим видом одобрение, я раскрыл правую ладонь и в знак прощания помахал ею перед директорским лицом. Мне случалось видеть многих идиотов, одержимых ужасными видениями, но мой жест вызвал более чем оцепенение. При виде моих четырех пальцев молодой человек буквально окаменел. Можно было подумать, что сама Медуза Горгона в змеиной короне явилась ему из моей пухлой ладони. Когда несчастный немного пришел в себя, я содрал со стены девиз «Камелий» и дождем бумажных обрывков рассыпал по кабинету. Я мог в том же порыве опрокинуть пузырек с тушью на записную книжку директора, но я этого не сделал. Иногда следует воздерживаться от необдуманных действий, как бы скверно ни было у вас на душе.
Еще одно письмо Зиты
Сент-Винь, 15 марта 1999 г.
Дорогой Максим,
С некоторым опозданием — семья как-никак обязывает — посылаю тебе заключительную часть моего повествования, которую я давно тебе обещала. По сравнению с написанным тобой эти страницы покажутся сухими и рассудочными, но они искренни, как и я сама, хоть иногда и злы.
Я больше не буду писать об Орелин. Не то чтобы я исчерпала тему, как ты можешь подумать, просто я поняла, что не создана для того, чтобы ворошить пепел прошлого. Это камень в твой огород.
Нежно обнимаю тебя.
Зита.
P.S. Все расхваливают твои концерты в Севеннах. Почему ты нас не предупредил? Ингмар и я пришли бы поддержать тебя.
Рассказ Зиты (продолжение)
Десять лет я не виделась с Орелин. Мы обменивались новогодними открытками, а новости о ней я узнавала из газет. В действительности наши отношения были прохладными. Меня обидел ее отказ приехать на мою свадьбу. Тем не менее, когда у меня рождался ребенок, я посылала ей сообщение. Она отвечала безумно щедрыми подарками.
Однажды летом я узнала, что она снимается в фильме, съемки которого должны происходить здесь, возле моста дю Гар. По этому поводу «Миди либр» посвятила ей большую статью. Она писала о ее молодости, проведенной в Ниме, и о тесном круге верных друзей, который она сохранила. Мне хотелось верить, что я тоже принадлежу к их числу.
Этим летом родилась моя третья дочь Сельма, спокойная рыжая пухленькая девочка, вылитый портрет своего отца. Еще зимой мы перебрались в загородный дом, где я и пишу эти строки. Помню, как в тот день Сельма только что заснула в своей плетеной колыбели, после того как я дала ей грудь, а старшие девочки купались в ванне под моим присмотром, когда кто-то позвонил в дверь. Ингмар работал у себя в мастерской с окном, выходящим в сад. Я крикнула ему, чтобы он посмотрел, кто это, я была слишком занята. Он меня не услышал или не захотел отрываться от мольберта. Звонок зазвенел снова. На этот раз он нехотя прервал свою работу.
Несколько минут спустя, когда я вместе с Ингрид и Гретой вошла в гостиную, Орелин уже стояла на террасе с сигаретой в руке. А ей идет солнечный свет, подумала я. Второй моей мыслью было, что прошедшее время отразилось на ней иначе, чем на мне.
Не говоря ни слова, мы растроганно расцеловались. Затем она наклонилась, чтобы обнять двух моих дочерей, прятавшихся за мной. Теперь, когда я могла вблизи рассмотреть ее лицо, я подумала, что ее красота ничуть не померкла со временем, только стала более резкой и выразительной.
— Съемки фильма приостановлены. Я взяла машину напрокат и приехала. Я правильно сделала?
— Замечательная мысль.
— Призраки прошлого не всегда желанны.
— С каких это пор ты стала призраком?
— Ох, Зита, умоляю тебя!
Для встречи после долгой разлуки это было немного странное и грустное начало. Но грусть исходила не от меня. Я и вправду была рада видеть мою старинную подругу. Особенно потому, что могла показать ей своих дочерей. Где бы я ни была, мне все время хочется говорить о моих девочках, и я всегда выдвигаю их вперед, чтобы вызвать всеобщее восхищение. Максим по этому поводу часто смеется надо мной.
— Не хочу, чтобы мой визит побеспокоил тебя. Чем ты собиралась заниматься?
