Алексей Саморядов - Праздник саранчи
— Какого дьявола ты пришел! Идиот, ты понимаешь, что я тебя шлепнуть мог!
На кухне было светло. Витя с испугом смотрел на Андрея, на пистолет в руке, снова на него.
— Отвечай, чего ты пришел! — Андрей тряхнул его, что было силы.
— Вторые сутки уж пошли, — сказал Витя тихо.
— Как? — Андрей глянул в окно.
Солнце садилось за дома. Во дворе было тихо. Витя протянул осторожно руку и дрогнувшими пальцами коснулся его щеки. Андрей сначала не почувствовал, потом дернулся, как от тока.
— Андрюх, — испуганно сказал Витя. — Что у тебя с лицом? Аж синее.
Андрей яростно затер щеки:
— Резина проклятая, — он сел у стола, сгорбился.
— Он живой? — робко спросил Витя.
— Живой… — Андрей с удивлением глядел на него.
— Ты уже пытал его?
— Что!? Да иди ты! Идиот! Ты меня идиотом сделаешь!!! Ты чего пришел?
— Я пожрать тебе принес. — Витя вдруг улыбнулся. — Купил вот дряни всякой! — он достал булку и батон колбасы, вздрогнув, тронул маску. — Я посмотрю его? — он осторожно взял маску, натянул ее.
Андрей сном тер лицо, не чувствуя его совсем.
Витя, крадучись, вошел в комнату, огляделся, подошел к дивану. Склонившись, осторожно отогнул одеяла. Увидев человека с приклеенным пузырем, вздрогнул. Человек тоже вздрогнул, вжавшись в диван.
Витя пригнулся к нему вплотную, оглядел внимательно, потрогал зачем-то пальцем его лоб, сказал тихо:
— Дурак, тебя не спрашивают камни, секретные документы или еще что, советские, советские деньги отдай. — И вдруг несильно ударил его по уху. Игорь заплакал. Витя разогнулся, вышел на кухню, сорвав маску.
— Есть деньги, есть, — сказал он тоскливо. — Давай что-нибудь делать, — он обернулся к Андрею нервно. — Давай полы вскроем! Надо что-то делать, прыгать надо, бить надо или уж лучше убить сразу. А так с ума сойдешь с ним!
— Давай! — Андрей хохотнул дико. — Как мы его, в ванной рубить будем на куски? Или удавим?
Посидели молча.
— Андрюх, поедем домой…
Андрей поднял голову, глянул на него, кивнул, усмехнувшись. Встал резко, взял хлеб и колбасу, запихал Вите, повел, подталкивая его к выходу.
— Давай, давай. Ну, езжай, прошу тебя, правда, а то я убью его. Ты мне весь план портишь.
— Какой план, ты на ногах не стоишь.
Андрей вытолкал его, захлопнул дверь. Постоял прислушиваясь. Шатаясь вернулся на кухню, взял маску. Одевая ее, глянул в окно.
Витя шел пустынным двором, опустив голову. Встал, обернулся. Андрей постоял и повернувшись пошел в комнату.
С трудом уже, усадил Игоря на стул, перед зеркалом. Передвинув лампу, сел позади него, раскачиваясь тихо, взял расческу, медленно стал расчесывать его волосы. Он водил расческой, делал аккуратный пробор, ровнял каждый волос. А затем начинал причесывать в другую сторону.
Человек, сидевший безучастно, в полной апатии, глядел в зеркало и глаза его постепенно наполнялись ужасом.
Перед ним в зеркале было его лицо с нелепым пузырем, а рядом смерть его — страшная старуха и руки, которые все расчесывали ему пробор. Собрав весь воздух, он закричал протяжно, отчаянно… Штаны его намокли, под стулом быстро натекла лужа.
— Потерпи… Уже скоро, — старуха встала, взяла на полке баночку с пудрой, ватку, села снова, так же медленно стала пудрить его нос, заклеенные щеки, потом осторожно поставила баночку на место.
— Вот и все, Игорь, — сказал Андрей и тихо взял пистолет.
— Нет! — вдруг тихо сказал Игорь — Там в углу, под полом… Все пятьдесят тысяч…
Он согнулся, захрипев. Его вырвало, прямо в пузырь, он дрожал всем телом и мотал головой…
Когда Андрей поднял доски и, взяв с бетона широкий бумажный пакет, осмотрел деньги, за окном уже почти рассвело.
Он спрятал пакет под пальто, убрал туда же пистолет и те деньги, что взял на кухне. После этого он отклеил ему пластырь со рта и развязал руки. Похлопав по щекам, привел в чувство. Тот застонал, оглядываясь, едва повел руками, облизав губы, с ужасом посмотрел на старуху, отвернулся, не выдержав:
— Не убивайте, — попросил тихо. — У меня больше ничего нет… Это правда.
— Нет, Игорь, неправда, — так же тихо сказал Андрей.
Он огляделся, погасил ночник, проверил карманы. Затем медленно, не обернувшись даже, вышел в коридор, открыл дверь, не закрыв ее, пошел вниз.
Он прошел дворами, в которых было уже светло и громко пели птицы. Одинокая машина повернула в какой-то улице. Андрей махнул ей. Водитель, разглядев его лицо, круто вильнул, прибавил скорости. Только, тогда Андрей вспомнил о маске, содрал ее, вздохнув широко воздуха. Лицо его было синим и смятым. Он швырнул маску в мусорный бак, огляделся, все еще не понимая ничего и все трогал, тер онемевшее, без крови лицо…
Такси высадило его где-то на задворках, там, где Яуза текла под железной дорогой. Пошатываясь, придерживая бутылку, торчавшую из кармана, он пошел через свалку, к реке, разделся быстро, бросив на землю деньги и оружие, залез зразу, голый, в бурую воду, окунулся с головой…
Сидел все, выпив уже, курил, дрожа всем телом, покачивая головой, глядел на разлившуюся реку.
Витя заглянул в ванную. Андрей сидел по-турецки в маленькой сидячей ванне в полном тумане, из крана на него лился кипяток.
— Ну как ты, жив? — спросил Витя.
— Знаешь, ты правильно пришел. — Андрей поднял голову. — Я бы, наверное, не стерпел один, убил его. А так стерпел… — он улыбнулся.
Он сидел совсем голый, красный и все тер, тер лицо…
Он собрал сумку, оглядел комнату, сел на диван. Витя сел рядом:
— Может, все-таки вместе? — спросил он. — Куда ты без меня, сейчас без теории не можно.
— И чего вдвоем рисоваться, я один гляну там все, сфотографирую все их заборы и пулеметы, а вернусь — тогда теории думать будем!
Андрей встал, за ним и Витя. Обнялись.
— Знаешь, я тебе забыл сказать, — Витя помялся, — с нами договор заключили. Сценарий взяли. А у меня идея появилась, гениальная… Давай, возвращайся.
— Ладно…
Покрапал мелкий дождик, прибил пыль на маленькой станции, намочил старые платформы на путях. Андрей переписал расписание поездов, прошел быстро насквозь маленький грязный городок с большинством еще старых уездных домов, блиставших когда-то купеческой славой, а теперь разваливающихся на красные каленые кирпичи, и вышел на Волгу.
Теплый свежий ветер ровно дышал с пустых волжских просторов на холм, где он встал, распахнувшись, поставив на землю свой маленький, перевязанный бельевой веревкой чемоданчик. Ни плесов, ни отмелей, все закрыла почерневшая налившаяся река, лежавшая сплошным тяжелым зеркалом, над которым тосковали чайки и в яркой густой синеве гуляли тучи.
Оглядывая дымы от сжигаемого во дворах мусора, затопленные сараи под холмом, он спустился вниз, к старой двухэтажной пристани, плававшей в грязной пене под берегом. На ней было пусто, безлюдно, деревянные стены облупились, окна забиты досками. На причале, на солнце у теплой стены сидел старик сторож. Андрей присел рядом, поздоровался, закурил.
— А когда, отец, пароходы пойдут? — спросил, с удовольствием вытягивая ноги, щурясь на теплые блики солнца в воде.
— А вот, вода спадет… мусор прогонит… Тогда на отмелях бакены расставят и пустят…
— А что, если по реке, какие здесь города?
— Волжские все города. Как раз вниз верст восемьдесят Самара будет, вверх, тоже верст восемьдесят, Симбирск.
— Все рядом значит?
— Вроде рядом, да не видно отсель.
— А колония где здесь?
— Тюрьма? Тюрьма близко. За городом слобода, а в слободе как раз в тюрьму, упрешься.
Андрей постучал в крайний у дороги дом. Залаяла собака.
— Открыто, — крикнули со двора. — Идите, не бойтесь.
Андрей, пройдя за ворота, увидел в небольшом саду полную женщину, копающую землю.
— Здравствуйте, — поздоровался Андрей.
Женщина перестала копать, раскрасневшись, выпрямилась, улыбаясь.
— Я из Казани, из Университета, нельзя ли у вас пожить недели две, у меня практика будет, я заплачу.
Женщина, бросив лопату, подошла к нему.
— Живите, — просто сказала она. — Мы счас и обедать будем.
Колония оказалась рядом, в конце улицы одноэтажных деревянных изб, и он не сразу понял, что это колония.
Навстречу ему, по выбоинам в провалившейся дороге, прогнали тощих коров, с пустыми отвислыми выменями, прошел пастух в солдатской шинели без погон и в широкой фетровой шляпе. Дорога упиралась прямо в серую бетонную стену, поверх которой не было даже проволоки, за стеной поднимались цельные корпуса, ни вышек с часовыми, ни глазка в старых покосившихся воротах — обычная провинциальная фабрика.
Железная калитка в стене открылась, выпустила толстую тетку в дождевике и платке, она засмеялась, отмахиваясь от кого-то, и пошла, с сумкой, наискосок от Андрея, обходя лужи и грязь. А калитка осталась открытой.
