Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма
— Он самый, — улыбаясь все еще с какой-то несвободой, ответил Дмиќтрию Юрий Авдеич. — А это мой сын Антон. Родные края захотелось посмотреть, а ему вот родину свою показать. Знать должен, откуда мы, новые сибиряки.
Антон с искренней детской радостью глядел на Дмитрия, товарища детства отца своего.
Юрий Авдеич, средний сын моховского мельника, был постарше Дмитрия… С тех пор, как семью Ворониных выслали в Сибирь, вестей о них не было. И вот как встреча на большом перепутьи — неожиданќное появление одного из Ворониных.
Юрий Андреевич рассказывал, будто о веселии вчерашнем, что с ниќми со всеми произошло в эти мытарные годы. Строили завод, жили за колючей проволокой, но весело. На том заводе потом и работать стаќли, вроде бы уже и вольными. Как о чем-то заученном говорилось.
Отец жив. Мать умерла, не могла перенести страќданий за детей… Братья старший и младший, убиты на фронте. Как и сам Юрий ушли на войну сибиряками. У Юрия теперь четверо ребят. Дед больно просил побывать на родине сына вот с внуком. Сам всю жизнь собирался, но стерегся. Теперь и осмелился бы, да нет сил. А умереть, не узнав что там дома-то, вроде с грехом незамоленным отойти.
Тяга лишенцев, отцов и детей, побывать в родных местах, все боќльше томила. Неслышным зовом что-то начинало бродить в крови и тяќнуло в обратную дорогу. Те, кто покинул свой дом по воле, не рваќлись так к своему пределу. А невольники века наведывались порой тайно, стереглись тех, кто их согнал с отчей земли. Приходили попутчиками случайными, сворачивали с большака, наглядевшись сначала с какого-то родного им и приметного места, заходили в родную деревеньку и в крайней избе просили "водицы испить". И часто их не признавали, некому было признать. А признавшие остерегали, и они униженно уходили с этим своим ощущением родимой водицы на губах.
И Юрий Авдеич так же вот полутайно, с непонятным и самому почти что страхом, появился в Мохове с сыном Антоном.
К своей деревеньке Мохово подъехали на попутной полуторке. Увиќдели мельницу, но еще не поверилось, что это их живой ветряк. Вроќде и деревенька не та. Какие-то нескладные присевшие избенки, и церкви нет, где ей надлежало всегда быть, как и реке за ней. Что церковь может исчезнуть, никак не входило в осознание. По церкќви всегда и везде узнавалась местность.
А мельница все же весело призналась молодому бывшему ее хозяину. Тихо, призывно и радостно, не торопясь, помахивали крыльями кем-то подновленными. И Юрий Авдеич, взволнованный этим зрелищем, постучал шоферу по кабине, боясь проехать…
Ехавшие вместе большесельские женщины спросили с любопытством: к кому в Мохово-то? Он ответил невнятно, вроде того, что к знакомым. Вылезли поспешно с сыном из кузова. Отец сунул в руку ждущему шоферу трешницу. Тот взял небрежно, выказывая жестом, что вроде и маловато с двоих-то… Бывало мужики, если кого и подвозили на своей лошадке,
не брали с попутчика. Им и предлагать стеснялись. Жило правило обќщества: ты услужишь, и тебе услужат. А тут мир перекорежило. Колхозќный люд, не имея осмысленного своего дела, очерствел душой… Тепеќрь уже не брали, а требовали, сажая в кузов казенной машины. Не "отќблагодаришь" — завезут в грязь и вылезай.
Машина отъехала. Сын с отцом замерли. Опустили на придорожный луќжок рюкзак и сумку, глядели зачарованно на мельницу и на деревеньќку за ней. Для отца — все уже было не то, чем когда-то жилось. Но он сказал сыну:
— Вот смотри, Антон, этот ветряк твой дед и прадедом строили. Муку и я на нем молол. Денно и ношно работа шла. И землю эту вот мы паќхали. Свою… Может, и теперь жили бы и трудились на ней исправно… Запоминай. Деду все сам и расскажешь, что видел.
Антон, сын сына кулака, смотрел на то, что осталось, не зная, каќкими эти места были до него. Поле зеленое перед глазами и мельница посреди его. Серые, растыканные как попало постройки за ним. Один лишь дом выделялся обжитостью. Отец сказал, что это дом Кориных.
— И наш такой же был?.. — спросил Антон.
Отец кивнул молча.
На обратном пути он покажет свой дом мельников Ворониных, перевезенный из Мохова в райцентр. И скажет в укор кому-то робко, во страќхе даже и перед сыном:
— Вот голосили, пели-грозились, что все разрушат до основания. Но пользуются без стеснения нами нажитым в труде. И не стыдятся… Своќего-то и нет.
Мельницы среди поля Антон видел только на картинках. И то старинќных. И думал о них как о чем-то древнем, давно бывшем. Наяву не ждал увидеть. И картинкам верилось: было, значит, такое. А тут "натураќльно", подумалось заученным словом, и ни какая-нибудь "эта" мельница, а ихняя бывшая.
Умиротворяющая летняя теплынь, весело-зеленое раздолье при утреќннем солнце, гуща леса невдалеке — все это придавало видению первозданный уют, привлекало взор и возрадовало душу. Родина деда и отќца воспринимались Антоном за свой изначальный мир, который дал жиќзнь и ему. И этот мир вошел в плоть и душу потомка сельских мельниќков и осел в сознании призывным взмахом крыльев ветряка в небесќном пространстве.
О дедовой крылатой мельнице Антон потом напишет стихи и прочтет их большесельским механизаторам, Ивану и Тарапуне, Симке Погостину, когда уже без отца приедет по неизреченному зову души "в гости к предкам своим, почившим в этой землей". Об этом он скажет сам, объќясняя цель своего появления. И как отец пожалел, что нет церкви, так и он пожалеет, что нет уже увиденного им в первый приезд ветряќка, "трудяги деревни", стоявшем во чистом поле на юру… И тоже, выйдя на повороте, на этот раз из автобуса, посомневается как и отец не видя церкви, туда ли приехал?.. Жизнь, какой бы она ни быќла, но не стояла на месте, непрестанно изменялась. Но в какую вот сторону, в ту ли, потрафляющую крестьянам-земледельцам, или в какую-то супротивную им?..
Юрий Авдеич Воронин никак не ожидал встретить мукомолом на своей бывшей их мельнице кого-то из тех, кто бы признал его: откуда такому взяться?.. И то, что там оказался дед Галибихин, повергло его в изуќмление. С ним, тоже бывшим, поосмелел. И по уговору его пошел к Игнатьичу в дом, тоже никак не ожидая, что он председатель Моховского колхоза. Раз Игнатьич уцелел, так к кому же идти?.. Дом Кориных, по высказу Антона был самым казистым в Мохове. И он был рад, что дед Галибихин повел их в него.
4
Каждый раз, когда Дмитрий Данилович, главный инженер МТС, приезжал по праздникам в Мохово, к дедушке Данилу в сарайчик-мастерскую тянулись старики и мужики постарше посидеть за разговорами о жизни. Хотелось поразведать новости от человека, состоявшего при важной должности. Колхозному деревенскому миру постоянно ждались перемены на послабления о своем "проживании" Та и говорили "приживали", а не жизни. Все постоянно чего-то решалось и изменялось, и всегда не в лучшую сторону для мужика-колхозника. Вроде бы что-то тяжелое переволачивалось с одного боку на другой, чтобы не дать вчерашнему превратиться в прах.
На этот раз мужики и бабы Чехова и многие из Сухерки и даже Больќшого села, пришли к дедушке в сарайчик-мастерскую, чтобы повидатьќся с лишенцем, сыном моховского мельника Авдея Воронина, Юркой Воќроной, явившегося, можно сказать, чуть ли не с того света, живым и невредимыл. Еще и мальчишку, сына с собой привез.
На лето, как всегда, приезжал в свое Мохово и художник, Андрей Семенович Поляков. Он хорошо помнил ребятишек Ворониных, и самого Ворону, несколькими годами младше его самого. И ему особо хотелось поговорить с Юркой Вороной и его сыном. Мужики с каким-то особым веселием называли сына мельника Юркой Вороной, говорили о его пояќвлении в Мохове как о знаке благих перемен поворота в ихней жизни. Пришел и Старик Соколов Яков Филиппович. Прасковья Кирилловна, считавшаяся невестой старшего сына мельника, опечалилась, что он погиб на фронте.
Юрий Авдеевич — Юрка Ворона, воскресил в памяти моховцев ту надеянную пору, называемую НЭПом, когда, деревне почудилась своя земля, и померещилась настоящая воля, суленая крестьянину самим Лениным. Из сбивчивых, с каким-то стережением, разговоров нынешних колхозниќков об их прежней жизни, возникало ощущение, будто в каждом мохов-це, старом и молодом, держится в глуби души тот, ушедший уже от них мир. И ожидается затаенно в непрестанном претерпении ожидание его. Вернее не его, а уже другого мира, в отличии от их сегодняшнего. И по воле их он для них настанет. Но этого никто высказать не мог, не решился из-за какого-то страха. Одно было на уме у стариков, чтобы земля у крестьянина была своя. Без своей земли они так и буќдут неприкаянно ютится в "двумирье", вроде как у самих себя в наемќниках. Нынешний их мир, открытый их глазу, для одного лишь вида, как наряд на госте. Но как не странно, они с ним свыклись, и кажутся друг другу пришлыми, поневоле пожаловавшие для выказа себя подданым. Подлинной-то мужицкий мир тихий и нутряной, обращен к небу взывно и в низком поклоне Божьей земле. Он у каждого свой и в сеќбе. И нет вот ему выхода на вольную волю, как и раньше не было. И привычка ждать смиряет нынешнего мужика-колхозника со всеми порядќками, которые ему преподносят.
