Роже Вайян - Бомаск
Эмили подошла к мужу и с ненавистью посмотрела на него.
— Ты только тогда чувствуешь себя счастливым, — отчеканила она, — когда я попадаю в нелепое положение.
— Но ведь это единственное счастье, которое ты мне можешь дать, ответил он.
Эмили вышла из комнаты, даже не оглянувшись на сына.
Только сейчас Филипп заметил, что Нобле ушел. Сначала его отвлек спор матери с Натали и собственные переживания, связанные с этим спором, потом он слушал отчима и совсем забыл о старике.
— Где Нобле? — вдруг спохватился он.
— Я послал его к Нортмеру, пусть поговорит с ним по вашему делу, ответил Эмполи.
— Вот трус-то! — закричал Филипп.
— Неужели ты считаешь необходимым его присутствие при семейных объяснениях?
— Все равно трус, — упрямо повторил Филипп. — Бросил меня одного на поле боя.
— Не думаю, чтобы он был трус, — возразил Эмполи. — Я редко встречал даже молодых инженеров, которые имели бы мужество так откровенно говорить со мной об условиях жизни наших рабочих в Клюзо.
— Он боится, что погорят его комбинации с «Форс увриер».
— По-моему, он ссылался на «Форс увриер» только для того, чтобы оправдать себя в наших глазах, а возможно, и в своих собственных. Но мне кажется, что в глубине души он куда более гражданин города Клюзо, чем служащий АПТО.
— Вы так думаете? — спросил Филипп. — Значит, вы считаете, что…
Он с удивлением услышал от Валерио Эмполи такие слова, как «в глубине души», но почему-то был твердо убежден, что это не игра, не комедия.
— А теперь, — добавил Эмполи, — мне пора идти работать.
Филипп пожал протянутую ему руку.
— До свидания, мсье, — произнес он.
— А почему не просто Валерио? — спросил отчим, задержав его руку в своей.
— До свидания, Валерио, — сказал Филипп, отвечая крепким пожатием на пожатие Эмполи.
* * *На следующее утро Эмили получила письмо от падчерицы:
«Дорогая мамочка, мы с Бернардой поселились в Клюзо у Филиппа. Если вам действительно нужна моя подпись, придется вам приехать за ней сюда с вервием на шее — иными словами, с обязательством (форму его придумайте сами), которое удовлетворило бы Филиппа и разрешило эту нуднейшую историю с фабрикой. Торопитесь, ибо мы чудовищно обременительные жилицы для вашего сына. Кроме того, мое пьянство производит самое отвратительное впечатление на обитателей городка, где вы провели счастливейшие годы своей жизни.
Ваша дочь, Натали».ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Раз в месяц Пьеретта Амабль приезжала в Гранж-о-Ван к своему дяде и моему соседу навестить сынишку. До перекрестка, от которого отходила грунтовая дорога, она добиралась на автобусе, а оттуда шла пешком.
Но в последнее воскресенье мая, солнечное как никогда, она решила вместе с Раймондой и Фредериком Миньо идти в деревню пешком по горным тропкам, хорошо знакомым ей с детства. Об экскурсии договорились еще за две недели, старики Амабли были предупреждены о прибытии супругов Миньо, которых они знали. В последнюю минуту решили пригласить и Бомаска (по воскресеньям его деревни объезжал другой шофер компании).
Вышли они рано и зашагали все четверо мимо ограды парка Летурно. Взглянув на закрытые ставни комнаты Филиппа, Миньо бросил:
— Все-таки парень молодец, не испугался послать тебе проект АПТО о реорганизации фабрики.
— Вот видишь! А ты недостаточно доверяешь людям, — отозвалась Пьеретта.
Заговорили о другом. Никто из них не знал, что Филипп ездил специально по этому вопросу в Лион, не знали они и того, что Натали и Бернарда прикатили в Клюзо, и уж вовсе не подозревали о том не совсем обычном шантаже, где ставкой якобы было избавление от безработицы половины рабочих, занятых на фабрике.
Пройдя парк, они двинулись по каменистой дороге, извивавшейся среди виноградников. Раймонда Миньо напевала куплеты из оперетт, которые она запомнила, слушая радио, когда еще жила у родителей в период между окончанием монастырской школы и замужеством. Бомаск в ответ затянул итальянскую песню, и Раймонда пришла в восхищение: именно так она и представляла себе настоящую экскурсию.
За околицей первой же деревушки они свернули с шоссе на узкую неровную дорогу с крутыми откосами, которая вела к соседней долине. Раймонда Миньо стала хныкать и, на свое горе, заявила, что по таким каменистым тропкам только пастухам ходить.
— Что-то ты не так задавалась, — отрезал Фредерик, — когда пасла коров у своего папаши.
Вслед за этой колкостью последовала вторая, затем еще и еще, а через четверть часа с общего согласия было решено, что Пьеретта и Красавчик одни одолеют подъем, который становился все круче. Супруги Миньо спустятся обратно в Клюзо и приедут в Гранж-о-Ван по шоссе на мотоцикле. За неимением автомобиля мотоцикл с коляской был включен в то число предметов, которые получили одобрение супруги Миньо, — в их деревне мотоцикл до сих пор еще считался неслыханной роскошью.
* * *Дорога круто поднималась к буковой роще. Кроны молодых деревьев образовывали сплошной свод, и под ними лежала густая прохладная тень.
Красавчик шагал впереди. Время от времени, боясь, как бы Пьеретту не оцарапали колючки, он осторожно отодвигал молодые побеги кустарника, который рос по откосу и тихонько покачивал над дорогой нежно-зелеными ветвями.
Пьеретта шла чуть позади, она была без чулок, в сандалиях на веревочной подошве, в бумажном платьице без рукавов. Оба легко брали подъем, не теряя дыхания. Пьеретта смотрела на шагавшего впереди Красавчика: он снял пиджак и накинул его на плечи; держался он прямо, не пригибался на подъеме и только сильнее пружинил ноги, слегка покачивая бедрами. Вдруг Пьеретте пришла на память детская песенка, которую они пели еще в школе: «Ловок ты в своих сабо, увалень несчастный». Чувствовалось, что Красавчик никогда не носил деревянных сабо, никто из парней в Гранж-о-Ване не ходил так непринужденно и свободно. «Вот еще и поэтому, — подумала Пьеретта, рабочие гораздо больше нравятся нашим девушкам, чем деревенские парни».
Она подняла глаза и посмотрела на его черную курчавую шевелюру; завитки лежали плотно один к другому и блестели на солнце. «Настоящий итальянец», — подумала она. Ей вспомнилось, что она где-то читала о прекрасных ночах на Капри. «Южанин», — подумала она. Кровь горячей волной обожгла вдруг все тело. Пьеретта рассердилась на себя. «Такая же идиотка, как читательницы журнала „Мы вдвоем“», — решила она с досадой. Уже долгие месяцы не испытывала она подобного чувства. И чтобы разом покончить с такими глупостями, она обратилась к Бомаску:
— Они приедут раньше нас.
— Не приедут, — отозвался он. — Они до вечера из дома не выберутся, все будут ругаться. Нет, Миньо не мужчина…
— Не говори вздора, — оборвала его Пьеретта.
— Миньо хороший товарищ, — договорил Красавчик, — но с женой он ведет себя не как мужчина.
— Что ж, он ее, по-твоему, бить должен? — спросила Пьеретта.
— Да, должен бить, — ответил он, не повышая тона, не замедлив шага.
— Ты говоришь, как настоящий мелкий буржуа, — возмутилась Пьеретта.
Красавчик остановился, обернулся к Пьеретте и захохотал. Хохотал он долго и с удовольствием.
— Чего ты? — недовольно спросила Пьеретта.
— Я же тебя уважаю и не хочу спорить с тобой о некоторых вещах, ответил он.
И он снова стал взбираться по дороге широким шагом, ловко перепрыгивая с одного плоского камня на другой.
Так подымались они еще с полчаса, пока дорога не повернула круто к опушке буковой рощи. Красавчик вдруг остановился и низко нагнулся над купой кустов. Когда Пьеретта подошла к нему, он сделал ей знак молчать, приложив палец к губам.
— Посмотри! — шепнул он.
Между кустами пробиралась лиса.
— Какая золотистая! — шепнула Пьеретта.
— Рыжая, — поправил Красавчик. — Здесь все лисы рыжие.
— А по-моему, золотистая, — настаивала Пьеретта.
— Пусть будет золотистая, — ответил Красавчик.
Лиса трусила неторопливой рысцой по полянке, поднимавшейся к сосняку. Молодая травка с трудом пробивалась сквозь спутанную и засохшую прошлогоднюю растительность. Когда-то здесь был луг, потом летнее пастбище, потом его перестали расчищать от густых зарослей шиповника и можжевельника, разросшихся на подступах к лесу; теперь уж ни коров, ни коз не гоняли на это пастбище, покрытое бурьяном, забившим все просветы между рядами колючих кустов, — так из года в год все больше дичала эта гора, покинутая человеком.
— Твоя лисица даже не желает оглянуться, — сказала Пьеретта.
— Очевидно, ты ее не особенно интересуешь, — ответил Красавчик.
