Роман Волков - Клеймо Чернобога
— Ну и что? — отпихивал спасительницу Рус. — Польский ж…
— Мазуркевич — типичная славянская фамилия. Корень — не ев…….. Ты ошибся, друг.
— Да не друг я тебе! — заорал скинхед и пихнул девушку. — Иди нахер отсюда, хули не в свой базар лезешь!
— Это мой базар. Это моя страна. И базар совсем не твой, потому что ты — татарин, а говоришь от имени русского народа. И еще вырядился скином. В Казани свою езжай и там права качай, а здесь славян калечить не надо.
Это был нокаутирующий удар. Рус открыл рот и по-детски спрятал руки за спину.
— В чьем ты мобе? — спросила девушка, наступая на агронома, что был ее на голову выше. Костя понял, что спасение рядом и встал на четвереньки, собираясь удрать. Но голова слишком кружилась. — Ни в чьем?
— Я сам по себе пацан, а ты…
— Пацаны да потцены — ев……. слова. У нас, у русских, — парни. А наколки твои гелиевой ручкой сделаны. И штаны у тебя рэпаковские. Иди. — Влада (а это была она) была подкована Севой лучше некуда. Человек, употребляющий словечки ев…….. преступного мира («потц» на идише означало маленький половой член), скинхедом быть не мог. А избитого голубоглазого мальчишку было жалко.
Но Рус не собирался сдаваться, проиграв состязание по идеологии. У него остался последний, самый главный аргумент — сила.
— Да пошла ты на… — и он с силой пихнул девушку. Костя зажмурился. Но Влада спокойно увернувшись, пропустила руки атакующего мимо себя и нанесла ему удар сжатой ладонью в висок. Этот удар из репертуара славяно-горицкой борьбы назывался «пощечина» Сева долгие месяцы ставил ей на лапе и груше в спортивном зале. И сейчас она нанесла его безупречно, всем весом, с проносом и подрезанием, мягко перекачнувшись на ногах. Рус закатил глаза и упал вперед, в сторону, противоположную удару. Девчонки, стоявшие в стороне, восхищенно ахнули.
— Вставай, славянин, — сказала Косте спасительница и помогла ему подняться, поддерживая за рукав. Только тут он внимательно ее рассмотрел. Выглядела она внушительно. Черный берет, черные штаны с карманами и армейские полуботинки (подарок бати со склада обмундирования). Солнцезащитные очки. Не по размеру большая черная майка, наверное, мужская, на которой был нарисован бритоголовый воин с мечом под огромной восьмиконечной свастикой и славянской вязью «Слава России». Ладони девушки были обмотаны красными боксерскими эластичными бинтами. Из-под берета выбивалась длинная русая коса. Костя промямлил:
— Спасибо, — размазывая по лицу грязь и кровь. — Девушка приподняла очки, глаза у нее были зеленые-зеленые. — Я — Костя, из Питера. Спасибо, я что-то так растерялся…
— Ничего, — девушка усмехнулась, — меня Влада зовут. Я из Пензы. Иди умойся, вон там колонка есть. — И ушла к своим теплицам, словно ничего и не было. Пока агроном только начал ворочаться на земле, Костя перебежками добрался до колонки, затаившейся в кустах, и долго смывал следы своего позора. Костюм был безнадежно испорчен, кровь удалялась плохо. Вдруг он понял, что окончательно и навсегда влюбился во Владу.
Она была очень красивая, но это — не самое главное. Она была настоящая, в отличие от самого Кости, который выглядел как сопляк, слюнтяй и маменькин сынок. Кем, он, кстати, на самом деле и являлся. Что, может опять позвонить маме? Мама приедет, сыночку пожалеет, а плохому агроному по попке а-та-таньки сделает? Что же я натворил! Ведь теперь и Владу тоже ждет опасность. Рустам может позвать своих деревенских дружков, и тогда ей тоже не поздоровится! Как же ей помочь? Да уж, тут себе сначала нужно помочь!
Но Влада была такая красивая. Здесь стыдно было даже подумать о том, что такую красоту можно лапать, не то что трахать. Да и в ней было величие прежде человека, а не девчонки-подстилки с надоевшими сиськами. Мила просто рядом не стояла! Да и все бывшие Костины секс-партнерши были просто ничтожествами по сравнению с Владой, Владочкой. И как такие необыкновенные девушки появляются в таких неизвестных городках, как Пенза? Ну а как он ей теперь может понравиться? Валялся на пузе, как щенок, а его агроном еще охаживал по ребрам. Насмарку пошли и моднявые красные кеды, и спортивный костюм за $400. Да ей это и не интересно. Ей-то как раз интересен человек, а он здесь блеснул! Хотя она же к нему подошла? Костя готов был умереть за Владу, сердце его жалобно сжималось. Вот она, настоящая любовь: навеки, до свадьбы, детей, и свадьбы внуков!
Костя сидел в глубине кустов до вечера, дожидаясь, пока все разойдутся и вернулся домой вечером поздно, было еще светло, но сознание и дух его были чернее ночи. Он угрюмо разделся, зашвырнул плохо вымытые кеды далеко в угол и, нарочно громко топая, прошагал к себе в комнату и плюхнулся на койку так, что бедные пружины застонали. Дед, непонятно почему, молчал, хотя, судя по ботинкам, он был дома. Костя немножко поплакал, неожиданно поняв правоту Ивана Сергеевича по поводу «неармейского воспитания». Ничего, ничего! Буду делать зарядку, нарублю всю дровешницу и накерню этому татарскому агроному по его агрономической башке! Защищу Владу от деревенской шпаны и заслужу ее любовь! Наконец валяться ему надоело, сильно хотелось есть: обед в техникуме он прогулял, просидев в зарослях на берегу реки. Он еще раз поглядел в зеркало: нос распух, челюсть посинела. Ничего! Если тональным кремом замазать — вообще незаметно будет. В коридоре пахло сигаретным дымом. Странно, дед же не курит.
Картина, которую Костя увидел в кухне, его потрясла. Иван Сергеевич сидел за столом, курил «Приму», стряхивая пепел в банку из-под шпрот. Перед ним стояла почти пустая бутылка водки и алюминиевая кружка. Хлеб и колбасу дед резал огромным кинжалом. Глаз у него заплыл и налился багрово-синим.
— Дед, кто так тебя? — ошарашено спросил Костя.
— Ничего, внук. Садись. — Парень плюхнулся на табуретку. — Местные хулиганы. Бакинская мафия. Абу. Толстый, бритый, в золоте. Хлеб отобрали, в футбол играть, когда я в магазин ходил. Человек шесть.
Костя вдруг представил, как дед, аккуратный, причесанный, в пиджачке с орденскими планками и зеленой армейской рубашке возвращается из магазина с пакетиком, его окружают чернявые носачи, пинают булку ногами, а потом хлещут деда по лицу. Парню стало тошно.
— Не то чтобы мне обидно, что в глаз дали, — медленно сказал дед, выпуская клубы вонючего дыма, — обидно, что годы ушли. Кабы мне хотя бы лет двадцать сбросить — всех бы положил! — он со злобой воткнул кинжал в стол.
— Ты не знаешь, почему мы так живем? А я знаю. Я назову тебе фамилии. И все знают эти фамилии. Но никто их не трогает! Раньше никто бы не посмел даже подумать о том, чтобы оскорбить ветерана, полковника в отставке! А сейчас — пожалуйста. Почему так, внучек?
Костя молчал.
— Потому что мы сами обосрались. Мы хотим, чтобы царь изменил мир. А должен ты изменить его сам. Если ты не можешь это сделать, то зачем ты здесь, на этой земле? Умри, вот и все, что ты можешь сделать, чтобы жить стало лучше. А я только и могу, что напиться и болтать со своим внуком о том, как несправедлива жизнь. — И Иван Сергеевич махнул еще стакан водки. — Иди спать. Завтра в семь подъем. Зарядка. Распорядок дня еще никто не отменял. — Дед встал, и нечетко вышагивая, побрел в туалет во двор. Костя полистал учебники, разделся и плюхнулся в кровать. Ярко слепила луна. Не спалось. Парень долго и мучительно думал о Владе, о своем мерзком поведении и о месте в жизни. Минут через пятнадцать дед поднялся по лестнице и опрокинул ведро, громко матерясь. Потом он с громкими глотками пил воду на кухне, протопал в свою комнату и грохнулся на диван, скрипя пружинами.
Утром дед разбудил Костю, словно вчера и не вылакал пузырь водки местного разлива. Фингал его опух и налился багровой синевой. Костя выглядел не намного лучше, челюсть надулась, как после укуса пчелы, нос стал похож на чукотский. Они сделали зарядку, добежали до озера, искупались в прохладной воде. Потом добежали до дома, вымылись в теплом душе и позавтракали. Когда дед пошел кормить кроликов, Костя внимательно рассмотрел кинжал, торчащий из стола, и не без труда его вытащил. Темно-вишневая рукоятка с инкрустированным орлом Третьего рейха, на лезвии выгравировано готическим шрифтом «Alles f?r Deutschland». Потрогав острое, как ребро бумаги, лезвие, и сунув в ножны, висевшие на цепочке на шкафу, Костя на всякий случай сунул кинжал в рюкзак. Теперь на сердце стало поспокойнее, и рекрут опять побрел к теплицам.
Девушки на участке встретили его спокойно, словно он вчера и не валялся перед ними в грязи, как жаба. Парень весь день сосредоточенно копал очередной участок, не глядя даже на Милу. Агроном не появлялся, видимо, расстроенный своим позорным нокаутом. Влады тоже видно не было, а с изукрашенным лицом Костя заходить в теплицу не хотел. Только в столовой он увидел девушку за соседним столом, в черной майке, на спине ее был изображен неизвестный бело-желто-черный флаг. К вечеру ладони у Кости взбухли, и из мозолей стала течь какая-то светлая густая жидкость. Когда делянка распушилась вспаханной почвой, к парнику, с шумом разбрасывая пыль, подъехала черная «Волга». Из ее недр вывалилось шесть человек, и двое парней, в одном из которых можно было узнать Рустама, раскоряченной походочкой ввалились в парник и через несколько минут вывели оттуда Владу, крепко держа за локти. Остальные парни ее окружили.
