Станислав Новицкий - Запуск разрешаю! (Сборник)
Все засуетились. Аня поставила на стол фужеры. Теща открыла коробку конфет. Хлопнуло шампанское.
— Думаю, пить еще рано, — вдруг сказала Вера. Лицо ее стало серьезным и озабоченным. — Не время расслабляться.
— Почему, Верунь?
Жена внимательно изучала настенный календарь.
— На следующей неделе — химия. А двадцать четвертого, — Вера карандашом отметила нужную дату, — математика. Думаю идти на повышенную стипендию!
— Да ты, мать, того, — всерьез забеспокоился я.
— Думаешь, не потяну?
Веру не покидал задор, который всякий раз охватывает студентов в первые минуты после успешной сдачи экзамена:
— Справлюсь! Так что рано нам расслабляться! Правда, Аня?
Дочь испуганно отшатнулась. Бутылка в моей руке дрогнула. Шампанское полилось на стол мимо бокалов. В груди что-то сжалось и заныло. Появилось ощущение полного тупика: «Что-то мы недодумали с методом. Причем серьезно. Что именно? Где просчитались? Почему? И что делать теперь?»
Дальнейшая жизнь виделась туманно. С обязательным посещением «желтого дома». Регулярным общением с санитарами…
Теща осела на табурет. Аня вымученно улыбалась. Впереди нас ждали серьезные испытания.
Все это я не стал рассказывать Фрайману, отнимавшему у меня учебники по физике, химии и математике. И правильно. С его энергией и обширными связями он точно отвез бы всех нас на лечение. Честно говоря, после «сдачи» первого экзамена я сам был готов добровольно отправиться в психушку.
К счастью, вскоре все наладилось. В дом вернулись тишина и покой. Что интересно — всеобщее семейное выздоровление было как-то связано с моей работой. Как только закрыли передачу «Прогресс» — у Веры напрочь прекратились ужасные, изнурительные сновидения.
Вот такое удивительное совпадение. Такой медицинский прогресс.
Тьфу! Тьфу! Тьфу!
Эти тупые капиталисты
Самолет летит высоко над заснеженными облаками… Маленький серебристый Як-40 над огромной белой пустыней. Четверть часа назад мы поднялись с мурманского аэродрома, оставив под собой пологие голые сопки.
Пассажиров в салоне международного рейса немного. Несколько моряков, возвращавшихся из плаванья, режиссер Молчанов и я.
Молчанов спит. Его расслабленное грузное тело едва вмещается в откинутом кресле. Серебрящаяся густая шевелюра разметалась по голубой обивке. Аккуратно подстриженная бородка вытянулась по курсу движения. Вдруг что-то его начало тревожить. Дыхание стало неровным, прерывистым. Молчанов просыпается. Хлопает себя по карманам брюк, запускает руку внутрь пиджака. Затем, согнувшись, нащупывает оставленный под креслом портфель. Что-то лихорадочно в нем ищет. Проснувшись окончательно, вскакивает и, сбросив ремни безопасности, устремляется к кабине летчиков. Из-за плотных темно-синих занавесок слышны удары в дверь пилотов и громкий крик:
— Разворачивай! Разворачивай назад!
Его останавливает подоспевшая стюардесса. Но разве ей, молоденькой и хрупкой, унять крупного отечественного режиссера. На шум из кабины вышел кто-то из экипажа. В это трудно сейчас поверить — вышел запросто, без опасений.
— Что произошло? В чем дело, товарищ?
— Деньги. Я деньги забыл, — слышен возбужденный голос.
— Какие деньги? Где?
— В Киркенесе. Во время регистрации бумажник оставил на стойке. Все деньги.
— Ну, товарищ… — мягко упрекнул пилот, собираясь вернуться в кабину. — Ну вы даете…
— Высадите в Мурманске, — придерживает его за рукав режиссер, — а я оттуда в Киркенес на машине…
— Это вам, что? Такси? Лариса, следите за порядком.
Из-за ширмы Молчанова выводит стюардесса Лариса. Возвращает пассажира обратно в кресло.
— Я деньги забыл в Киркенесе, — сообщает он мне.
— Слышал, — говорю, — как ты убивался.
— Твои-то целы?
— При мне, — хлопаю по кожаной груди. — Видишь, даже куртку не снимаю.
Молчанова это не успокоило. Уткнулся в переднее кресло, обхватив голову руками.
Подошел второй пилот. Начал подбадривать: «Мы пытаемся связаться с Киркенесом. Пока не отвечают. Теперь пробуем через мурманского диспетчера. Сколько денег было?»
— Много, — говорит Молчанов. Чуть тише называет сумму. — В черном портмоне.
— Долларов?
— Нет, крон.
Летчик прикинул сумму в долларах США. Мало? Много? По лицу не понять.
— Ладно, — обнадежил, — попробуем связаться.
Две недели назад мы с Молчановым вылетели в Норвегию. Первый раз за границу. В капстрану! До этого принимали норвежских телевизионщиков. Они снимали фильм о нашем городе. Интересовались обычаями, природой, архитектурой. Мы с режиссером помогали коллегам. Показали лучшие точки для съемок. Познакомили с интересными людьми. Угощали у себя дома. В общем, понравились друг другу. За день до отъезда иностранцы пригласили к себе в Норвегию.
— Это невозможно, — поблагодарив, честно сказали мы.
— Why not?
— Пока не съездят товарищи из обкома, исполкома, прочее руководство, нас никто не выпустит.
— Мы будем думать, — пообещали коллеги.
— Подумайте, — без энтузиазма отвечали мы и через месяц забыли о безнадежном деле.
— Надо же, не обманули! — как-то, вбежав в павильон, радостно сообщил Молчанов.
— Раз-два, раз-два, — я проверяю микрофоны. Готовлюсь вести передачу «Прогресс» о модернизации чего-то в лесу. — Раз-два. СевНИИ изобрел новые снегоступы. Раз-два… и пескоразбрасыватель. Как слышно?
— Пришел от норвегов вызов на два лица!
— Уверен, что лица не наши, — говорю. — Раз-два, раз-два.
— Приглашают нас с тобой!
— До эфира пять минут. Внимательней в павильоне! — кричат с режиссерского пульта по громкой связи.
— Кто ж нас отпустит? Сам подумай.
— Правильно мыслишь, — сбавил голос Молчанов, — я все выяснил. Бодяга тянется уже месяц.
— Какая бодяга?
— Ну, переписка с норвегами. Мне Лариска сказала (Лариса Павловна — секретарша председателя). Говорит: «Руководство желало посетить заграницу с товарищами из обкома, но норвежцы заартачились». Оказалось, стойкие ребята. Уперлись рогом. Сказали, примут вначале нас с тобой, а затем начальство. Так что готовься. Я все узнал, через месяц едем.
— Вот это прогресс в лесном хозяйстве! Тьфу-тьфу-тьфу! — чтоб не сглазить, вместе барабаним по деревянной столешнице.
— Кончайте бить по столу! — заорали с режиссерского пульта. — Микрофоны уже включены. Вы что, обалдели?
Пришлось отойти в сторону. Молчанову не терпелось тут же обсудить детали.
— Вояж должен быть максимально полезным, — сказал он.
— Разумеется, — соглашаюсь я.
— Подойдем к этому серьезно.
— Что ты имеешь в виду?
— Сделаем бизнес. Используем шанс на все сто.
— Понятно, — говорю, — наберем водки. Там поменяем на что-нибудь… Здесь продадим…
— Купим еще больше водки, — передразнил Молчанов. — Мелко плаваешь, Серж, — лицо режиссера посерьезнело.
— Есть идея — организовать совместное предприятие. Слышал, как Абрамчик внезапно поднялся? (Был у нас общий знакомый, талантливый капитан угрозыска.)
— Поднялся? Разбогател, что ли? Говори по-русски.
— Что же еще?
— Каким образом? Неужели, — говорю, — подался в ГАИ? Он же матерый сыскарь.
— Был милиционер, — сказал Молчанов, — а стал миллионер. Полгода как уволился. Взял кредит, закупил вагон пиломатериалов и отправился с ними на Украину. Там поменял доски на вагон сахара.
— Нагнал самогонки…
— Подожди ты. Вернулся. Погнал вагон в область. Там сахара года два не видели. Начал менять у аборигенов песок на ягоды. По-честному: килограмм на килограмм. Затоварился клюквой, морошкой, черникой, брусникой и продал все это финнам. Что в сухом остатке?
— Долги и бега. Что еще? Дай хотя бы дочитать сценарий…
— Ошибаешься. Вернул кредит и рассчитался с банком — раз, — начал загибать пальцы Молчанов. — Однокомнатная квартира вместо милицейской общаги — два. И почти новенькая «Вольво-740» в гараже — три.
— Да ну?
— Нуда.
— Надо подумать, — говорю, пытаясь сосредоточиться на тексте.
— И чего? — не уходит Молчанов.
— В смысле?
— Чего мы здесь стоим?
— А-а, — листаю последние страницы.
— Поехали к Абрамчику!
— Разумеется, — дочитываю сценарий.
— Пусть научит, как заняться делом. Не век же вкалывать за копейки. Поехали!
— Извини, у меня тут одно дельце.
— Кончайте базар. Внимание! — вновь закричали с пульта. — Даем обратный отсчет. Где ведущий программы?
— Как всегда, на месте, — отвечаю в микрофон. — Последнюю отведу, — шепчу Молчанову, — и все. Иди же. У меня — эфир.
Через неделю Молчанов организовал встречу с Абрамчиком.
