Тони Джордан - Плюс один
Хорошо, что Никола не живет в наше время. Представьте себе современного ребенка, который рассказывает врачу о возникающих перед его глазами картинках, настолько ярких, что он не может отличить их от реальности. Не говоря уже о потребности считать предметы. Легко представить, что случилось бы с этим мальчиком. Психиатры. Бихевиоральная терапия. Таблетки. Его бы наверняка объявили шизофреником, психопатом и кем-нибудь еще. Стали бы лечить, и необычные мозговые проявления прекратились бы. Мальчик перестал бы считать и видеть картинки. Он вырос бы нормальным и никогда не стал изобретателем. Нынешним врачам нужно лишь одно – чтобы мы, люди, как можно теснее приблизились к среднестатистическому человеку. Стали бы как можно более обычными.
Мне всё известно о требовании соответствовать, и я сопротивлялась ему, как могла. Когда почти 25 месяцев назад я лежала в больнице, мне выписывали самые разные лекарства. Я говорила врачам, что принимаю их, но на самом деле делала это редко. Настолько, что таблетки не оказали никакого влияния на мою личность. Иногда попадались дотошные медсестры, которые следили за приемом лекарств, но я быстро научилась прятать таблетки под языком. Другие и не думали проверять. У них и так было забот по горло – например, следить за тем, сколько пакетиков больничных перчаток можно умыкнуть, пока никто не видит, или волноваться о местонахождении пятнадцатилетних дочерей либо о том, не протекла ли вчерашняя сперма на и без того грязное нижнее белье. Выбросить таблетки в раковину в отдельной палате было проще простого.
Тогда мне сказали, что если я буду принимать лекарства, то перестану считать. Я могла бы это сделать. Но я не пила таблетки, потому что не знала, нужно ли мне это, – вот в чем загвоздка. Никогда не знаешь, как должно быть на самом деле, как правильно, что в конце концов нас спасет. Помню, я сидела тогда на больничной койке и задавалась вопросом: чего бы лишился наш мир, если бы какой-нибудь врач «вылечил» Николу? И если я изменюсь, то какой ценой?
Но сейчас, сидя на кровати, я не думаю о том, чего лишился бы мир. Я думаю, как хорошо было бы сидеть в машине с Шеймусом столько, сколько хочется, и ужинать в ресторане, и спать допоздна по воскресеньям. Я думаю о том, сколько всего могу приобрести.
Всё происходит очень быстро. Через две недели с небольшим я записываюсь на прием к психиатру и к специалисту по поведенческой терапии. Сперва иду к психиатру. Кабинет профессора Сегроува размером с мою квартиру, но из мебели в нем всего лишь массивный шкаф, солидный дубовый стол с зеленой столешницей, два мягких кресла и кушетка. Делайте со мной, что хотите, но на кушетку я не лягу. Шеймус предложил пойти со мной за компанию, но ни за что на свете я на это не соглашусь. И вот он ждет в машине.
У профессора Сегроува блестящая лысина, суровые брови и галстук-бабочка, красный в горошек, с красными же подтяжками поверх белоснежной рубашки. Его серые брюки не иначе как сшиты на заказ, потому что идеально обтягивают сферический живот, но при этом сужаются к худым щиколоткам и оканчиваются точь-в-точь у мысков крошечных ботиночек ручной работы.
– Итак, Грейс. Что привело вас сюда? – Он кровожадно улыбается и дергает себя за бабочку.
Для психиатра подобное поведение выглядит тревожным, особенно учитывая, что я всегда считала бабочки признаком умственного расстройства, своего рода подсознательным желанием удавиться.
– Пришла за штампиком на парковочный талон.
На верхней полке – 75 книг.
Он улыбается. Кивает:
– Хорошо, очень хорошо. В направлении от терапевта говорится, что вы решили наконец-то избавиться от привычки считать. – Он показывает на папку, лежащую на столе.
Из его бровей торчит невероятное количество жестких белых волосков – видимо, им надоело расти на голове, и они поменяли место дислокации. Они расположены так хаотично, что, пока он говорит, я постоянно сбиваюсь со счета, и приходится начинать сначала. Почти невозможно сосчитать точно, но, кажется, их 15 слева и 17 справа.
– Это большой шаг, – продолжает он. – Сколько вам было лет, когда вы начали считать?
Почти отвечаю «три, как и вам», но не зря же я тащилась в такую даль. Да и Шеймус отпросился на полдня, чтобы меня отвезти. Кладу ногу на ногу. Затем меняю их местами.
– Сложно ответить точно, но, в целом, можно сказать, что с восьми лет.
Он снова смотрит в свою папку:
– Вижу, вы проходили стационарное лечение. Это случилось в тот период, когда счет начал мешать вашей повседневной жизни?
– Да. 25 месяцев назад.
На второй полке только 45 книг. Потому что они толще.
– Двадцать пять месяцев назад. – Он записывает что-то на толстой стопке обычной бумаги и по-прежнему улыбается.
И с какой, спрашивается, стати? Что тут смешного? Или он представляет, что нашел отличный материал для научной статьи в «Вестнике психиатра»? «Запутанный случай Грейс В.».
– Грейс, вы умница. Людям, страдающим обсессивно-компульсивными расстройствами, обычно сложнее всего начать лечение, так как это нарушает их привычный распорядок. Нередко больные отменяют первый прием.
Нередко люди бывают умнее меня.
– Вчера у меня выдалась трудная ночь. Я… – Впиваюсь пальцами в кожаное кресло. – Я измерила все комнаты… в своей квартире. Потом записала результаты на стенах. Шеймус, мой парень, приехал помочь в 2 часа ночи. Точнее, в 2.09.
Ничего не говорю о том, как приятно было видеть эти цифры на стенах сегодня утром. Что бы ни случилось, я их оставлю.
Доктор всё это записывает. Бедняга наверняка несчастлив в браке, в его семье давно никто никого не любит, он живет в пустом холодном доме в Кью или Кентербери и оплачивает обучение своего отпрыска в частной школе, не подозревая, что ребенок даже не его, если женщина, которая записывает на стенах цифры, – это настолько для него увлекательно. Что ж, будем считать, что на этой неделе я свое доброе дело сделала. Он встает, подходит к книжному шкафу (сколько книг на нижней полке, мне отсюда не видно), потом снова садится.
Пытаюсь не думать о том, сколько других абсолютно здоровых людей сидело в этом красивом кресле с 19 пуговицами на спинке. Сколько других невинных маленьких странностей так упорно пытается вылечить профессор Сегроув (на дверной табличке нет имени, даже инициала – но мне кажется, он похож на Джулиуса). Привередливость в еде? Не выносим курицу? Иди ко мне, мой юный куроненавистник. Мы тебе поможем! Плачем над старыми фильмами и рекламой телефонных компаний, где красавец сын звонит маме в родную итальянскую деревню? Вперед и с песней! Очень скоро вы сможете избавиться от своего заболевания выраженного депрессивного характера с возможными отклонениями в истерию и стать такими же черствыми, как большинство из нас. Вы сможете каждый день смотреть шестичасовые новости, не испытывая ни капли сострадания! В руках профессора Сегроува все мы станем нормальными.
– А как вы себя чувствуете, когда не можете считать?
Так, будто у меня вдруг проявились все болезни, известные человечеству, и еще парочка неизвестных.
– Тревожно, пожалуй. Иногда.
Можно подумать, никто другой никогда не испытывает тревогу. К примеру, задачи, которые ставил перед собой Никола, в те времена казались невыполнимыми. Он думал о вещах, которые выглядели невозможными, а в мечтах рисовал нечто гораздо большее, чем электричество. В наши дни, когда есть телевидение, радио, мобильные телефоны и беспроводная связь, легко недооценить гениальность его идей. Но представьте себе мир в 1900 году, когда ничего этого не было. Королева Виктория на троне. Австралия еще даже не стала государством. У женщин нет права голоса.
Профессор Сегроув снова улыбается, берет чистый лист бумаги и рисует улыбающуюся рожицу. Поднимает листик и показывает мне. Пририсовать рожице кустистые брови – и выйдет точь-в-точь доктор Сегроув.
– Вместе мы построим лестницу в лучшее будущее, Грейс. – Он что-то пишет на листке и протягивает мне рецепт.
Сразу после доктора Сегроува иду на прием к бихевиоральному терапевту. В приемной 15 стульев. Сажусь и жду. Надеюсь, Шеймус устроился в каком-нибудь кафе неподалеку. «Мне не трудно, – ответил он, когда я сказала ему про прием у врача. – Я тебя отвезу».
Никола спроектировал радиокоммуникационную вышку, при помощи которой можно было бы передавать сообщения почти по всей территории Соединенных Штатов и даже через Атлантический океан. В его воображении возникали новостные и биржевые сводки, телефонные сети – всё, чем мы сейчас располагаем. Он опередил свое время более чем на сто лет. Оставалась одна маленькая проблема: чтобы построить эту вышку, нужны были деньги. Вестингауз не мог ему помочь, поэтому Никола обратился к тому, у кого наличные точно водились. Это был миллиардер и промышленник Дж. Пирпонт Морган.
Услышав о предложении Николы, даже такой человек, как Морган, был изумлен. Представьте, мистер Капиталист, всемирную монополию на радиосвязь. Никола признался Моргану, что уже передавал сигналы на расстояние более семисот миль. Всего-то нужно 350 000 долларов: 100 000 – на первый передатчик через Атлантику и 250 000 – через Тихий океан. Морган выдал Николе аванс в 150 000; этого оказалось достаточно, чтобы начать работу. Никола был в восторге и пообещал промышленнику прибыль в стократном размере. Но, чтобы воплотить свою мечту, Николе нужна была земля.
