Наталия Терентьева - Лошадь на крыше
— В тридевятом царстве — в тридесятом государстве жила-была принцесса. Звали ее Александра. Когда она подросла и стала королевой, у нее родилась дочка, Сонечка…
— Принцесса, принцесса Сонечка! — уточнила Сонька и посмотрела на меня, чтобы убедиться, что и мне очень нравится такое начало.
Генерал кивнул и продолжил:
— И вот в один прекрасный день король им сказал: «Собирайте свои вещи и уходите, потому что никакие вы не принцесса и не королева, а глупые никчемные нищенки…»
— И очень некрасивые!.. — негромко добавила Сонька и прижалась ко мне коленкой.
— Именно так он и сказал: некрасивые и ненужные. И они ушли. И шли они долго-долго, через лес, через поля и равнины…
Я смотрела, как Сонька, не отрывая глаз от генерал-лейтенанта, восхищенно слушает милую и безыскусную сказку о прекрасной королеве и еще более прекрасной принцессе, которые все искали по городам и весям свое счастье, а счастье, поманив издали, оказывалось то обманом, то глупостью, то горем…
— Про поляну еще… — подсказала Сонька, потому что генерал перевел дух и на некоторое время замолчал.
— Ну разумеется! Еще все впереди, — улыбнулся он. — И так вот… Шли они шли, пока в один прекрасный день не вышли на большую солнечную поляну, на которой росли чудесные цветы и пели белые птицы…
Я увидела, как улыбнулась Сонька, и почувствовала, как знакомое чувство тревоги и нежности заскребло мое сердце. Я-то — ладно. Генерал — так генерал. Женщины тоже всегда говорят, что им на десять лет меньше, чем на самом деле. У каждого свой козырь… А вот если девчонка моя поверит? В погоны, в принцесс и белых птиц, поющих на рассвете… И ошибется…
— Нет, — вдруг прервал мои мысли генерал.
— Что — нет? — Я первый раз посмотрела в серые, чуть насмешливые глаза Ивана со светлыми, как будто растрепанными ресницами. Я и не заметила, что мы уже остановились у большого двухэтажного дома с красивой зеленой крышей.
Не ошибется, — ответил мне генерал, снова будто прочитав мои мысли. Повернувшись к нам, он протянул руку и слегка дотронулся до головы прижавшейся ко мне Соньки. — Правда, принцесса?
— Правда, — еле слышно ответила ему моя Сонька и еще тише добавила: — А если ошибусь… — Она переплела пальцы каким-то хитрым способом и выбросила их вперед, над головой генерала. Да, конечно, это же знак могучих мышат… Они способны на месть, они сильны и благородны…
Наш спутник засмеялся, легко схватил ее ручонку и тут же отпустил. И посмотрел мне в глаза:
— Вам страшно?
— Страшно… — ответила я, ощущая, как неровно толкается в груди сердце. — Я не знаю…
— Но так бывает. Иногда.
— Наверно, — вздохнула я и первой вышла из машины.
* * *…Мы стояли с Сонькой в чистом поле. Ни спереди, ни сзади не было и намека на дорогу. Я взяла ее за руку.
— Пошли, малыш.
Сонька улыбнулась мне и кивнула. Мы пошли по едва пробивающейся траве, чувствуя под ногами неровную, живую землю. Было тепло, солнечно. В ясном весеннем небе не было ни облачка, и только вдалеке виднелась ярко-красная точка.
— Может, какой-то ребенок случайно выпустил из рук воздушный шарик, да, мам? И переживает теперь…
— Ну да… Или дельтаплан летит…
— Или дельтаплан… — согласилась Сонька. — Или волшебница…
— Или волшебница, — согласилась я.
Здравствуй, Таня…
«Здравствуй, дорогая… Даже не знаю, какое слово подобрать… Ну, просто — дорогая моя! Вот, решила написать, потому что покоя мне нет, а звонить очень волнительно. Буду потом думать: это не так сказала, и самого главного тебе не посоветовала, да и ненаглядный наш еще растревожится, до утра не уснет, будет тяжело вздыхать в темноте, ворочаться и молчать, молчать… Хуже нет, когда он страдает и молчит, правда? Или ты пока еще этого не знаешь, наверно…
Ну, как он там?
Как его здоровье? Как десны? У него во время еды все кровь шла последнее время, ты не обращала внимания? Я ему накупила полосканий, гелей, но он ни в какую не хотел лечиться, плевался… Полоскания действительно очень противные, но надо его заставлять. А то зубы выпадут очень быстро. И смотри, чтобы он потом не заедал их шоколадками. Вообще шоколад домой поменьше покупай, ему вредно.
Кашляет он по ночам? У него такой кашель нехороший, боюсь, как бы это не была астма. Я его хотела повести к врачу, уговаривала, но он все упирался. Ты уж его как-нибудь замани в поликлинику, пообещай что-нибудь. Таблетки от кашля ему не давай, это бесполезно и опасно, потому что непонятно, отчего он кашляет. Если он во сне закашляется, ты его не буди, а тихонечко обхвати ему живот и поверни на правый бок. Только не поворачивай за плечи, а то он проснется.
Как он ест? Ты, главное, не заостряй его внимание на этом, я боюсь, как бы у него не развился комплекс. Просто старайся не соблазнять его едой, от которой он поправляется. Он плохо жует, сразу все заглатывает, поэтому и поправляется. Я уж пробовала ему такую еду давать, чтобы надо было долго разжевывать, но он все равно глотает, а потом у него болит живот. Ты следи, чтобы дома всегда была какая-нибудь суспензия от вздутия.
Жареного, жирного готовь поменьше, он любит, конечно, но потом ему плохо — изжога, отрыжка, тяжесть в желудке. Будет ругаться, клясть судьбу, жалеть, что не уехал жить в Канаду или в Германию, когда все бежали в начале девяностых… Пойдет и выбросит все продукты из холодильника. И тебя будет ругать — мол, ты нарочно готовишь то, что ему нельзя, что потакаешь самым его животным страстям. А попробуй не потакать — еще хуже будет. Ты уж как-нибудь посерединке… Что ему нельзя — съешь лучше сама потихоньку, если он купит.
А скажи, что и не было ничего. В шутку переведи — как он обычно делает, когда не знает, что соврать.
Да, вообще с едой его — беда… Сейчас-то он похудел, это так всегда, когда интерес новый появляется, я это проходила не раз. Когда он в меня был влюблен, так, знаешь, стал совсем как мальчик, хотя ему тогда уже около сорока было. Кости даже берцовые обозначились. Он еще все колесо делал, юность вспоминал, радовался, что живот не перевешивает. И потом, когда вдруг резко садился на диету на месяц-два, я понимала, что он кем-то увлекся. А затем снова начинал есть с аппетитом, даже утроенным, и мне улыбаться, с облегчением — что дождалась, хватило терпения, не помешала ему играть…
Ты заметила, что ему все скучно? Читать — скучно, фильмы смотреть — скучно. Ты обязательно води его куда-нибудь — в театр, на концерты. Сама бери билеты или ему точно скажи — когда, где, во сколько, он очень любит точные задания. Тогда он не мается, не решает, а выполнит, что ему сказали — и рад… Только ты выбирай что-то попроще, повеселее. А то я однажды повела его смотреть одну классическую пьесу, так он прямо весь извелся. Вроде уйти неудобно — все смотрят, не один же он такой глупый, что от Шекспира ему плохо становится, а смотреть — невмоготу…
Имей в виду, лучше выбирать что-то посмешнее, он еще потом и пересказывать будет, всех смешить. И не на новых клоунов и юмористов, а на тех, из времен его молодости, новые его только раздражают. Отведи его на Жванецкого, например, или на Карцева. Его от телевизора не оторвать, если показывают их миниатюры. И уж сама смейся, если он по многу раз одно и то же будет рассказывать… У него так голова устроена. Не то чтобы он забывал, что уже рассказывал это, а просто ему нравится — повторять одно и то же, забавное, смешное. Чтобы всем вокруг весело было, чтобы он всем нравился, был в центре внимания…
Смотри, из одежды лучше не покупай ему ничего голубого или светло-серого. Ему не идет, а он не понимает, может надеть. И сразу такой толстый, такой смешной становится… Только ты не говори, что ему не идет, он обижается.
Как ты-то сама? Довольна? Если что не так, старайся при нем не плакать, он расстраивается. Ужасно не любит, когда кому-то рядом плохо. Ему самому сразу тошно становится. Может просто впасть в депрессию. Потом очень трудно его оттуда доставать.
Ну и, наверно, самое главное.
Люби его, как я любила. Пусть он и с тобой верит, что он самый умный, самый молодой, сильный, любимый и желанный. Пусть он будет с тобой счастлив, если уж не был счастлив со мной.
* * *И… вот еще что. Если ты вдруг когда-нибудь, не скоро, через год-два, а может через пять, заметишь, что он бегает по дому с телефоном и прячется от тебя в дальних углах, и при этом на лице у него появляется задумчивое и загадочное выражение — ничего не спрашивай. Постарайся сделать вид, что ты ничего не заметила. И себе скажи: ничего нет. Скорей всего, это у него пройдет. Вдруг это маленькая игра, глупость, вроде желания ребенка съесть именно такую шоколадку и никакую другую. И завтра — опять съесть, и послезавтра… Ну и пусть себе ест. Объестся, скорей всего, особенно если никто останавливать не будет.
Если же нет… Если не пройдет — ни через три дня, ни через месяц — не мучай себя. Отпусти его. Пусть бежит. И если ты не побежишь следом, есть небольшой шанс, что еще вернется. Ну, а уж если не вернется… Будет плохо — позвони мне. Ты же хорошо знаешь наш, то есть теперь мой, телефон.
