Жильбер Синуэ - Дни и ночи
Сарра. Такое имя решил он дать ей в память о понятном им двоим смехе, слышанном во снах, да и услышал он это имя в проповеди священника, в небольшой церквушке в Мар-дель-Плата.
И эта мелочь придавала ему силы. Теперь-то она уже не сможет скрыться безымянной.
Ждала ли она его? Придет ли на свидание? Если все сказанное Майзини по поводу Инь и Ян было правдой: «… эти понятия не рассматриваются как застывшие и автономные, но как взаимозависимые и вытекающие одно из другого», то вполне могло быть, что Сарра страдала от таких же смертных мук и горела в том же огне. Сарра. Шептать ее имя — этого было достаточно, чтобы он погружался в состояние крайнего возбуждения.
Можно ли любить существо, виденное только во сне? Можно ли чувствовать себя близнецом незнакомки? Он поднял голову к лазурному небу. Несколько облачков плыли по нему. Наверняка найдется ответ.
Двадцать два дня… Долгое плавание. В спешке он не нашел ничего лучшего, кроме этого французского судна, заходившего в каждый порт. Сначала оно доставило его в Марсель. Оттуда надо бы пересаживаться в направлении Пирея.
Двадцать два дня в Атлантике, а потом бог знает сколько в Средиземном море…
Да и какое это имеет значение! Ведь каждый час приближает его к ней. Так бы ему и до того последнего часа, когда призраки не будут больше иметь власть над его судьбой. Тогда-то он наконец вошел бы в реальность.
Буэнос-Айрес был уже маленькой точкой на горизонте.
Рикардо отошел от поручней и сел в один из шезлонгов, расставленных на палубе первого класса.
Империя Вакаресса поменяла хозяина. Плантации — тоже. Все принадлежало теперь техасцу. Рикардо не забыть реакцию американца, когда тот узнал, что он продает часть собственности. Открытие тысячи нефтяных месторождений не произвело бы такого эффекта. «Боже! — воскликнул он. — Я не могу в это поверить!» Вакаресса поставил два условия: церковь и кладбище, где покоились его родители, оставались его собственностью. Джон не возражал, наоборот. Подписав контракт, Рикардо поручил Паскуалю Агуеро регулярно посещать кладбище, чтобы ухаживать за могилами и украшать их цветами. В случае невозможности выполнить эту миссию заменить его должен Луис. Последнему он оставил «панхард», а банковский счет обоих братьев значительно вырос. Дом со всем, что в нем было, Вакаресса отдал им же. Флоре же он подарил виллу в Мар-дель-Плата. Пока это было секретом — интересно, как она отнесется к его выходкам? Позднее, когда время затянет рану, Флора сумеет по достоинству оценить его жест. Она очень любила это место, и не только из-за мгновений, которые они там делили.
Когда-нибудь она найдет счастье с другим мужчиной.
Страница окончательно перевернута. Нет больше помарок, подчисток, выскабливаний написанного.
18
Марсель показался Рикардо муравейником. Пирей впечатлил тем, что походил на базар, затиснутый в котел.
Ничего не осталось от стен, возведенных в давние времена Фемистоклом, ничего — от крепости, которая защищала город от набегов с моря; Пелопонесские войны уничтожили былое величие. Сегодня на этом месте стояли беленькие домики, прилепившиеся друг к дружке, в их полуприкрытые жалюзи было упрятано солнце, с террас морской ветер неустанно сметал развешанное белье. В припортовых кафе мужчины с суровыми лицами между двумя партиями в триктрак рассуждали о том, как переделать мир. Как удивительна эта страна, где даже дети объявляли себя философами!
Было начало мая, заря едва поднималась, а раскаленное солнце уже свирепствовало вовсю. Только Рикардо вступил на берег, как сердце его забилось сильнее: он коснулся земли Сарры. И сама Сарра, может быть, толкалась в этой толпе, громко разговаривающей и жестикулирующей. А может быть, она сидела в одном из кафе за круглым столиком, попивая узо.
Юноша с ангельским личиком и агатовыми глазами потянул его за рукав, что-то говоря на диалекте. Рикардо не понял ни слова и мягко отстранил его, ища глазами средство передвижения, чтобы добраться до столицы. Носильщик тоже был ему нужен: слишком уж тяжел оказался чемодан. Он дал себе слово, что, устроившись, избавится от части книг и лишней одежды. Вокруг него стоял невыразимый гам, возбужденное смешение языков и выражений: греческий расплавлялся во французском и итальянском. Он заметил кучку рыбаков, которые забрасывали свои сети и упорно смотрели на них. Стесненный костюмом, с фетровой шляпой на голове, с зонтиком в руке и плащом на сгибе локтя, он вызывал если не иронию, то по меньшей мере любопытство.
— Добро пожаловать на землю богов!
Он обернулся. За ним стоял какой-то тип лет сорока в засаленном черном берете и с многодневной щетиной на щеках.
— Если тебе нужен носильщик — он перед тобой. Если ты ищешь гида, то этот гид — я.
— Я ищу такси.
— Я и такси тоже, — заявил не моргнув глазом незнакомец. Он показал на разваливающуюся коляску: —
Лучшей ты не найдешь во всей Аттике! — И протянул мозолистую ладонь, представляясь: — Меня зовут Стефанос. А тебя?
Рикардо неразборчиво назвал себя.
Полагая, что основное сказано, мужчина поднял с земли чемодан и закинул его на спину с такой легкостью, словно это было гусиное перышко.
— Время не ждет. Идем!
Рикардо обреченно махнул рукой. Этот или другой… Как только он уселся в коляску, мужчина поднял навес, заявив:
— Солнце не хорошо для иностранцев. Лучше защититься.
— А знаете, я приехал из страны, где солнце шпарит почище вашего.
Мужчина предостерегающе поднял указательный палец:
— Не знаю, откуда ты, но усвой одну вещь, коль не хочешь поджариться, как морской еж. Знай, что солнце Греции не имеет себе равных. Когда оно жжет, то оно жжет. Оно — как здешние люди. Ничего вполсилы. Все сверх меры. Когда ты лучше узнаешь нашу страну, то поймешь, что греки не похожи на остальных жителей земли. Они сумасшедшие. Спроси у турок, они тебе скажут.
Закончив свои разглагольствования, он водрузил чемодан на сиденье Рикардо, а сам влез на козлы.
— Куда едем?
— В Афины. Отель «Гранд Бретань». Стефанос восхищенно присвистнул:
— Надеюсь, средства у тебя есть. Даже боги там не селятся.
Он издал оглушительный крик, и коляска затряслась на брусчатке.
Успокоенный мерной ездой, Рикардо рассматривал новый для него пейзаж, залитый солнцем. Длилось это недолго. Очень быстро кучер нарушил тишину:
— Ты из какой страны?
— Из Аргентины.
— Это далеко?
— На другом краю земли.
— Дальше, чем Китай?
— Так же далеко.
— Извини. Я задаю глупые вопросы. Разумеется, все зависит от места, из которого едешь. Сам я с севера. Когда я был мальчишкой, Афины казались мне краем мира. Ты долго рассчитываешь здесь оставаться?
— Неделю. Месяц. Может быть, больше.
— Это хорошо. Никогда не надо все планировать заранее. За нас решает судьба. Если бы ты знал, сколько у меня было планов! Ни один не осуществился. — Он бегло перекрестился. — Пусть простит меня Пресвятая Дева. Сыночек ее наверху, думаю, погрузился в мечты и позабыл о своих, иначе как бы он оставил надолго нашу священную землю под ярмом неверующих?
Рикардо мало что знал о несчастьях, постигших Грецию, а потому посчитал более мудрым хранить молчание. Он знал — довольно поверхностно, — что страна сильно пострадала в недалеком прошлом от турецкой оккупации. Плюс война.
Стефанос с неожиданной горечью продолжил: — Они пили кровь моего отца и деда. Они осквернили наши дома и церкви. Они опустошили поля. Мои глаза видели все, что творилось, а уши до сих пор гудят от их криков. — Он заключил устало: — Это судьба. Что поделаешь?
Наконец-то настала тишина. Рикардо воспользовался ею, чтобы привести в порядок свои мысли. Первым делом следовало наладить отношения с Эрнесто Ортисом, советником по вопросам культуры при посольстве Аргентины в Афинах, в надежде, что тот сумеет познакомить его со специалистом по Кикладам. Очень важно было найти ответ на три вопроса, завязавшиеся узлом в его поисках. Можно ли узнать значение статуэтки? Существовал ли ранее остров круглой формы? При чем здесь «Принц с лилиями»? От них зависела дорога, ведущая к Сарре. К счастью, фортуна ему улыбалась в этой безумной затее. Ортис оказался дальним кузеном Адельмы Майзани; впрочем, она-то и посоветовала Рикардо обратиться к нему. Такое предложение немало удивило его. В конце концов, не она ли отстаивала до конца свой скептицизм? Не она ли пыталась вначале отговорить его от этого путешествия, напирая на то, что он оказался жертвой болезненного воображения?
Однако потом выяснилось, что она умнее, чем он предполагал. «Да простит меня Юнг», — бросила она, давая ему координаты Ортиса. Из всего этого Рикардо сделал вывод, что в глубине души психоаналитик одобряла его поступок. Трудно поверить, но у нее, вероятно, был свой интерес — интерес ученого, которому предоставляется возможность проверить свою теорию. Если он не найдет Сарру, тогда она сможет с полным основанием подтвердить то, что говорила накануне отъезда: вся эта история — порождение его бессознательного. Не было ничего в действительности. Ортодоксальная проекция, вот и все.
