Юрий Григ - Пусть умрёт
Бритт Каратакус Бешеный, прозванный так за свой необузданный норов, заколол Альберисом двадцать человек в драке, затеянной им же самим из-за сущего пустяка – не поделили девчонку. Поплатился и он, напоровшись на свой меч, будучи пьяным до потери сознания.
Позднее, почти через полтысячи лет, великан Кунимунд, славный король гепидов, любил забавляться этим мечом, протыкая несчастных пленников, как кусок коровьего масла. Вскоре он погиб, так и не сумев одолеть лангобардов и аваров, – заклятие старого мастера было столь жестоким к нему, что даже после смерти он продолжал подвергаться унижению. Альбоин, убивший его, приказал изготовить кубок из черепа бедняги и заставил его дочь красавицу Розамунду выпить кровь своего отца из этого сосуда. Но злодей поступил весьма опрометчиво завладевши мечом побежденного правителя, за что и был примерно наказан – мстительная Розамунда прикончила обидчика, подослав к нему двух своих любовников.
Прошли годы…
Альберис попал в руки к Ариовисту, предводителю диких свевов. Немало человеческой крови пролил этот душегуб. Но вскоре и он пал от укуса детеныша гадюки, малюсенькой безмозглой рептилии, когда со своими воинами гнал вандалов и гутонов по леденящим кровь болотам Лемовира.
Однако случались в жизни меча и безмятежные времена – как-то провел он в тишине и спокойствии двести лет в гробнице мидийского вождя Палтасара, пока не был найден копателями могил. Он был продан за хорошие деньги одному заезжему купцу по имени Гирейра из Тарраконской Испании, торговавшему киноварью и оловом. Купец увез его к себе на родину, и там Альберис после долгих скитаний успокоился в одном из монастырей, проведя в забвении несколько сотен лет, пока однажды не был похищен шайкой воров.
Вскоре он вновь вынырнул в одной из восточных стран. Наличествовали отрывочные свидетельства появления его в разных городах Востока.
Однако след Альбериса затерялся гораздо позднее в пустынных нагорьях Серединной Азии…
Впоследствии Максимов часто пытался вспомнить, как выглядел тот старик, но, несмотря на то, что он хорошо запомнил его рассказ, к своему удивлению не мог ясно представить его. Из глубин памяти всплывало только изрезанное глубокими морщинами лицо с карими большими глазами навыкате.
И еще: на его правой руке не хватало кисти.
Глава VII НЕВОЛЬНИК ИЗ КОРИНФА
Не Ахилл разрушит Трою,
И его лучистый щит.
Справедливою рукою
Новый мститель сокрушит.
Арсений Тарковский. Мщение Ахилла
Дом Аррецина Агриппы отличался таким великолепием, что даже в окружении далеко не бедных соседних домов казался настоящим дворцом. Располагался он на западном склоне Целия, в двух шагах от Палатина. Когда-то здесь жили плебеи, но вот уже лет восемьдесят, с начала века, место это облюбовала знать, и на склонах холма по преимуществу селились представители сенаторского и всаднического сословий. Отсюда был отлично виден Большой цирк, называемый горожанами «Старым», и в дни, когда проходили ристания и другие состязания, Агриппа мог наблюдать за их ходом с верхней террасы своего жилища, буквально не выходя из дому.
Утром, накануне праздника, в доме царили суета и переполох. Мужчины готовились к желанному зрелищу, а объектом хлопот для женской половины дома являлась молодая наложница, красавица Гера. Хозяин приобрел девушку за баснословную сумму после похода против свевов четыре года назад. С тех пор она стала фактической хозяйкой в доме. Но злые языки поговаривали, что сердце ее не принадлежит хозяину.
Молодой человек, впрочем, не особенно расстраивался, поскольку проводил время весело, и чего-чего, а женской ласки ему хватало с лихвой. Девушка скорее была предметом престижа, этакой дорогой игрушкой, какую может позволить себе лишь богатый человек. Ему доставляло удовольствие наряжать ее в богатые одежды, дарить дорогие безделицы и похваляться ею каждый раз, когда случалось закатиться домой с крепко подвыпившими друзьями.
Несмотря на особую заботу, которой по приказу хозяина окружали Геру домашние, она так и не смогла внутренне примириться со своим положением рабыни.
Не то чтобы жизнь в доме была невыносимой, нет! Но тем не менее она практически не выходила из гинекея. Что могла сделать бесправная рабыня против существующего порядка вещей? Как не старалась, она не могла не думать о позоре рабства и часто ночами просыпалась вся в слезах, умоляя богов послать ей смерть.
Но боги не внимали ее мольбам...
Итак, в то время, когда домашние, от управляющего до последнего раба, готовясь к празднику, носились по дому, как одержимые, невольник Захарии торопливо семенил с донесением за пазухой по узким городским улочкам.
Вначале он спустился по Аргилету до Переходного Форума, повернул налево и по задворкам базилики Эмилия выбрался на Священную Дорогу. Здесь мальчишка припустился быстрее, то и дело боязливо оглядываясь – не увязался ли кто за ним. Изрядная толчея, царящая здесь, среди бесчисленных лавок, давала прекрасную возможность затеряться. Но несмотря на это, мальчик старательно следовал наставлениям своего господина, и вместо того, чтобы сразу же за аркой Тита продолжить свой путь на восток, прямиком к Целию, то есть к месту назначения, он повел себя исключительно странно: свернул направо и по кривым переулкам обогнул с запада Палатин и только потом свернул налево.
Справа тянулась колоннада северной стены Большого цирка, а слева возвышались величественные, сплошь отделанные мрамором стены императорского дворца. Вдоль подножия Палатина выстроился караул – цепь из преторианских гвардейцев. Не для кого в Риме не было секретом, что в последнее время император стал опасаться заговоров, – вот почему солдаты охраняли дворец день и ночь. Впрочем, разморенные на солнцепеке воины не обратили внимания на пробегавшего мимо чумазого мальчишку. И поэтому последний, по иронии судьбы как раз и являющийся весьма любопытным объектом для первых, беспрепятственно обогнул Старый цирк и опять очутился почти у цели. И вновь повел себя странно: во второй раз проигнорировав это обстоятельство, он спустился к Тибру уже с другой стороны цирка и продолжил путь вдоль берега реки на юго-запад.
У Коровьего рынка гонец по прекрасно сохранившейся по сею пору, несмотря на свой трехвековой возраст, брусчатке Публициева ввоза взбежал на вершину Авентина и выбрался на улицу Большого Лаврового Леса. Здесь, соблюдая предписанные хозяином меры предосторожности, он нырнул в квартал Матери Венеры и появился, изрядно запыхавшийся уже с другой стороны холма.
Дорога пошла под гору, он резво сбежал вниз, замкнув таким образом петлю, и очутился ровно в том же месте, где пробегал четверть часа назад.
Мальчик сделал вид, что никуда не торопится, и вразвалку пересек Аппиеву дорогу у Капенских ворот. Через минуту был у цели; огляделся для пущей надежности и стукнул один раз массивным бронзовым кольцом, изображавшим голову Горгоны, в ворота. Сухое дерево ворот гулко отозвалось и через мгновение, как если бы внутри его уже поджидали, тяжелые створки медленно разошлись и впустили мальчишку.
Когда Агриппа возвратился домой, юного вестового успел сморить сон. Он посапывал, свернувшись калачиком в каморке, куда определили его в ожидании появления хозяина. Мальчишка ни за что не хотел передавать сообщение никому другому, ибо буквально следовал приказу Захарии – передать сообщение лично в руки самому Агриппе.
Молодой человек же, прочитав сообщение, спросил, обучен ли мальчишка грамоте и, получив отрицательный ответ, отпустил его. Когда тот скрылся, он вышел на просторный балкон, огороженный балюстрадой, плотно увитой виноградной лозой, и обратил вдаль свой задумчивый взор. Солнце плавило крыши домов, прокладывая себе путь по небосклону.
Так, не отрывая взгляда от раскинувшегося перед ним города, он постоял некоторое время, размышляя. Затем поднес донесение к жаровне с тлеющими угольями и стал заворожено смотреть, как огонь съедает буквы, оставляя девственно гладкой поверхность дощечки. Он был так поглощен раздумьями, что не заметил, как жар раскаленных углей добрался до пальцев.
Ожог вернул Агриппу к реальности. Он резко отдернул руку, поморщившись от боли.
И вдруг лицо молодого человека просветлело, как будто его посетила удачная мысль. Он выбежал из комнаты и поспешил на женскую половину.
Две спальные рабыни, совсем юные девочки, сегодня, как и всегда, прислуживали Гере при одевании. Когда за дверью раздался шум, одна из них расчесывала бронзовым гребнем ее длинные благоухающие амброй шелковистые волосы, цвета высушенных солнцем колосьев. Вторая умащивала ее алебастровую шею Родосской мазью.
