Джонатан Кэрролл - Страна смеха
– Я не это имела в виду. Не искажайте мои слова.
Обе они скрестили – сцепили — руки на груди.
– Эй, милые дамы, остыньте! Я еще ни одной страницы не начал, а вы уже в полной боеготовности. – Ни та ни другая не повернулась ко мне, но слушали обе. – Анна, вы хотите, чтобы в книге было абсолютно все, так? И я хочу того же. Сакс, ты хочешь, чтобы я писал ее по-своему. И я хочу того же. Так кто-нибудь скажет мне, в чем вообще проблема, а? Где она?
Я говорил и все думал, что сцена очень в отцовском духе. Возможно, я несколько переигрывал, но с миротворческой миссией справился.
– Хорошо? Так вот, слушайте, у меня есть предложение. Можно взять слово? Да? Прекрасно, так вот: Анна, вы даете мне все нужные материалы, чтобы я написал первую главу книги по-своему. Сколько бы это ни заняло времени, я не буду ничего вам показывать, ни кусочка, пока не закончу главу и не буду сам ею доволен. А тогда передам ее вам – и можете делать с ней все, что хотите. Кромсать там, перекраивать, можете просто выбросить. А вдруг вам даже понравится, как у меня выйдет... Во всяком случае, если не понравится, то обещаю: после этого будем работать совместно, как вам угодно. Печатать под вашу диктовку я не стану, но труд будет коллективный от начала до конца; каждый из нас троих внесет свою лепту. Конечно, звучит совершенно непрофессионально, и любой издатель, услышь такое предложение, волосы себе выдрал бы, но мне наплевать. Если вы согласны, давайте так и сделаем.
– А что, если первая глава мне понравится?
– Тогда я пишу по-своему всю книгу и приношу вам, когда она будет готова.
По-моему, честнее некуда. Если она забракует мою первую главу, мы будем работать вместе с самого начала. Если забракует конечный продукт, у нее будет полное право – бр-р! – отправить его в мусорную корзину и предложить мне или кому-нибудь другому переделать все заново. О такой перспективе думать не хотелось.
– Хорошо. – Она взяла черную войлочную тряпку и в два маха стерла рисунок Саксони. – Хорошо, Томас, но я хочу назначить вам срок – один месяц. Один месяц полностью самостоятельной работы – и первая глава должна быть готова. Время поджимает.
Я не успел ничего сказать, когда вмешалась Саксони:
– Ладно, только уж будьте добры обеспечить нам доступ ко всему, что понадобится. И без утайки и обмана, хватит.
На это Анна выгнула бровь. Прямота Саксони восхищала меня и доводила до отчаяния.
– Если вы планируете соблюдать хронологию... Надеюсь, планируете? Я дам вам все, что у меня есть, о его жизни до приезда в Америку. В первой главе больше и не охватить.
Глава 9
И вот началось. Анна сдержала слово – из дома Франса потекли книги, дневники, письма и открытки. Поначалу главное было хоть как-то сориентироваться, об осмыслении речь и не шла.
Очевидно, Франс никогда ничего не выбрасывал, или кто-то другой все сохранил и передал ему позже. Здесь был плотный коричневый конверт, набитый неинтересными детскими рисунками коров и лошадок. Художнику было четыре года. Тетрадка с засушенными между страниц травками-плюгавками и цветочками полевыми, которые дружно высыпaлись, чуть ее наклони. Уцелевшие травки и петунии-петроглифы были подписаны нетвердым детским почерком по-немецки. В одной картонке из-под обуви лежали старые красные с золотом сигарные ободки, спичечные коробки, прокомпостированные железнодорожные и пароходные билеты. В другой – опять же старые открытки; видно, Франс, очень их любил. Многие изображали горы и старые hьttes*, [Hьttes (нем.) – здесь: горные приюты. – Прим. переводчика.] где останавливались скалолазы. Было странно видеть, в каких костюмах расхаживали тогда горные туристы – женщины в длинных платьях а-ля Дейзи Миллер56 и шляпах с пеной разномастных ленточек; мужчины – в твидовых бриджах, раздувавшихся у колена, и комичных тирольских шляпах с ниспадающими вбок перьями. Все они либо скалились в объектив, как ненормальные, либо корчили скорбную мину, как будто только что похоронили дражайшую супругу. Никогда не встречалось промежуточного выражения, какое мы часто видим на нынешних фотографиях.
Открытки, по словам Анны, были от родственников и школьных друзей. В той же коробке лежала коричневая школьная тетрадка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась книгой учета полученных открыток. Смех да и только – особенно если вспомнить, что вел ее восьми-девятилетний мальчуган. От кого, откуда, дата – и даже место, где он находился, когда получил открытку.
– Анна, почему он сменил имя с Мартина Франка на Маршалла Франса?
– А вы не обратили внимание, кому были некоторые старые открытки адресованы? “Мартину Франку для Маршалла Франса”? Когда ему было лет восемь, он придумал героя по имени Маршалл Франс – смесь д'Артаньяна, кавалера Жеста и Вирджинца57. Он рассказывал мне, что несколько лет отказывался откликаться на любое другое имя. – Она усмехнулась. – Натуральная мания, право слово.
– Да, конечно, очень интересно... Но почему он принял это имя, уже в Америке?
– Сказать по правде, Томас, я и сама точно не знаю. Впрочем, не забывайте, что он был евреем и бежал от нацистов. Возможно, он полагал, что если те когда-нибудь нападут и на Соединенные Штаты, то с нееврейским именем вроде Маршалла Франса у него будет больше шансов спастись. – Анна склонилась завязать шнурок, и я еле расслышал, как она проговорила: – Ну да в любом случае для вас это идеально, правда? Он стал одним из своих персонажей, так? Очень символично, доктор. – Она постучала пальцем по виску и попрощалась, сказав, что увидимся позже.
По меньшей мере на неделю мы с Саксони погрузились в материал с головой. Затем долго обсуждали, кое по каким пунктам поспорили, но в итоге сошлись на том, что мальчуганом Франс был необычным.
Мы всё думали, как бы лучше взяться за тестовую главу. В колледже у меня был курс по литературному творчеству, и в первый же день преподаватель начал с того, что продемонстрировал нам детскую куколку. Если попросить описать ее, сказал он, то большинство людей сделает это лишь с самой очевидной точки зрения. И, подняв куколку на уровень глаз, он провел к ней невидимую горизонтальную линию. Но настоящий писатель, продолжил он, знает, что куклу можно описать с бесчисленного множества разных, более интересных точек зрения – сверху, снизу,– и вот здесь-то и начинается творчество. Я рассказал эту историю Сакс, добавив, что сейчас я тоже ищу какой-нибудь необычный ракурс. Она согласилась, но в конце концов мы крупно поспорили насчет этого самого ракурса. Если бы книгу писала она, говорила Саксони, то начала бы с описания чудаковатого мальчугана – как он сидит в своей комнатке в городке в австрийских Альпах и аккуратно фиксирует в тетрадке пришедшие открытки. Потом он бы у нее вышел набрать цветов для своего гербария, нарисовать корову и т. д. Так бы она косвенным образом дала понять, что с первого дня своей жизни мальчик отличался художественными наклонностями, редкой чувствительностью и яркой индивидуальностью.
Идея сама по себе неплохая, сказал я, но раз Анна отвергла мою – насчет того, чтобы Маршалл спускался по лестнице начинать “Страну смеха”,– то боюсь, что и вариант Саксони она отклонит как заумный. Сакс поворчала, но потом согласилась, что для Анны ее подход будет слишком уж творческим.
Я потратил без толку еще несколько дней – усталый, запутавшийся и подавленный. Саксони не мешалась под ногами, а пропадала в огороде с миссис Флетчер. Старушка нравилась ей куда больше, чем мне. Где она видела старую добрую миссурийскую прямоту, я видел пустую болтовню и консерватизм. Мы не обсуждали нашу хозяйку между собой, так как это могло привести к ссоре. Но надо сказать, Пустомеля Флетчер подсказала мне первую строчку книги.
Как-то утром я сдался и сидел на верхней ступеньке веранды, глядя, как дамочки возятся на помидорных грядках. День был облачный и душный, и я надеялся на чудовищную грозу, которая отмыла бы мир добела.
Старина Нагель неторопливо поднялся по лестнице и уселся рядом со мной, высунув язык и хрипло пыхтя – “ха-а, ха-а, ха-а”, иначе не передашь. Мы наблюдали за сборщицами помидоров, и я положил руку на его каменную башку. У бультерьеров не голова, а камень; они только притворяются, что состоят из костей и кожи.
– Том, а вы любите помидоры?
– Простите?
– Я спрашиваю, вы любите помидоры? – Миссис Флетчер медленно разогнулась и, прикрыв рукой глаза, посмотрела на нас с Нагелем.
– Помидоры? Да, очень.
– А знаете, Маршалл их терпеть не мог. Говорил, что в детстве отец все время заставлял его есть помидоры и с тех пор он к ним не притрагивается. Не ел даже кетчупа и томатного соуса – ничего! – Она бросила несколько мясистых красных помидоров в большую корзину, которую волочила за ней Саксони.
И вдруг меня осенило, с чего начать книгу, как писать первую главу.
