Марианна Гончарова - Кошка Скрябин и другие
А чтоб вы поняли, что это за люди – Куцуляки, так я вам скажу: они перегородили дорогу рядом со своим домом железобетонными блоками – неча ехать тут мимо нас. Все – и мы в том числе – вынуждены давать круг, чтобы попасть домой. Потому что если с ним, с Куцуляком, еще можно разговаривать, по крайней мере вопросы задавать, то с ней – нет. Она немедленно краснеет и визжит. А моя дочь Ангелина, в отличие от обычных людей, слышит самые высокие частоты, и у нее болят ушки. Вот вроде бы тишина, а Лина зажимает уши и жалуется, что опять Куцуляк Лавинья Ивановна на кого-то орет. Мы смотрим в окно – и действительно: кто-то пришел из мэрии, робко просит дорогу открыть. Для машины «скорой помощи», для аварийной. Но нет. Мы-то просто видим, что Куцуляк стоит в воротах красная, как свекла, и кулаком машет, а дочь наша Лина страдает, уши зажимает ладошками. Но это что! Они, Куцуляки эти, перекрыли над своей усадьбой воздушный коридор. А? Как? Я знала, что вы удивитесь. Вот над Букингемским дворцом, над Вестминстерским аббатством летать можно. А над усадьбой Куцуляков – нельзя.
И вот такие люди привезли из Мюнхена, ой, простите, из Мьюниха, немецкого дога.
Он, этот Кёних, у них во дворе живет. Дома нельзя, дома ковры. Но ничего, дом Кёниха даже будкой не назовешь. Его дом высокий, потому что Кёних – как слон среднего возраста. Его дом – практически дворец. Между прочим, Кёних с немецкого означает «король». И поэтому дом его – с теплым полом и дверью навесной. Захотел – вышел, захотел – вошел. Дверь туда-сюда качается. Есть, между прочим, люди, которые легко бы с ним поменялись местами, лишь бы там был Интернет. Например, я. Отдельное помещение, тепленько, тихо, Фейсбук. Дверь навесная. А, да, я уже говорила. А этот дог – так нет! Он недоволен. Он внимания требует. И дополнительной еды. И как требует! Он в окно стучит лапой. Я про размеры этого Кёниха говорила? ну? Лапа там – как кулак у Кличко. Старшего. В перчатке. Боксерской. И вот. Когда хочется Кёниху – тогда и стучит, времени не выбирает. Вот они сидят у телевизора всей семьей, Куцуляки, кое-кто уже и задремал. Тихо у них. Машины вокруг не ездят. Самолеты или вертолеты – по объездной летают. На улице ноябрь, темень, ветер. Вдруг в окно: «Бум-бум-бум! – кто-то кулаком. – Бум-бум-бум! Хозяева-а-а-а, – а это Кёних колотится, – немцы в деревне есть?! Да что я спрашиваю? Есть, конечно. Я ж немец, Кёних! Король. Вставайте, хозяева! Кормите! Развлекайте!»
Но это еще что…
Этот Кёних ведь как? Если не открывают ему, чтобы немедленно предоставить тазик питания, игры с мячиком и долгие мечтательные прогулки по лесам и лугам, он бредет к соседям и настойчиво стучит в окно им: «Бум-бум-бум! Имейте сострадание к бедной заграничной собачке». Бухает в окно: «Хозяева! Немцы…» Ну и далее по тексту.
А эти соседи – мы.
Чундра-чучундра
Про Люсю если рассказывать, то это просто одно удовольствие. Люcя – дивная женщина. С ямочками на щеках, аппетитная, обаятельная такая, славная Люся. Она знатный, известный во всем Интернете хомяковод. Я ее знаю, потому что она с моей соседкой дружит хомяками – дает консультации и всякие советы.
Так вот, однажды Люся пришла в зоомагазин предложить на продажу ведро джунгариков. Это такие хомячки. У Люси все хомячки толстенькие, отборные, аккуратные, дисциплинированные, у всех мохнатые ножки, полосочка на спинках, красивые имена. К каждому джунгарику прилагается фотокарточка с портретом. Ниже информация: дата рождения, имя, характер, предпочтения в еде, интересы, увлечения.
Но то, что Люся принесла в магазин ведро хомячат, – это я написала условно. Много, мол, принесла. На самом деле она принесла этих ребят мохнатых в специальной коробке. Слезно попрощалась: ах, Захарчик, ах, Маня, там еще ах, Ахметик, Слабачок, Пипетка, Лаврентий, Силантий… А потом утерла слезы, купила корм для кота, собралась уходить и вдруг стала оглядываться. Ну бывает же, что оглядываешься бессознательно – когда кто-то на тебя смотрит. Ты и не понимаешь, в чем дело, но оглядываешься: а? Что? В чем дело?
И тут видит Люся, что из угловой маленькой клетки на нее в упор с огромным вниманием и… ну не сказать, что с любовью, но так ласково смотрит, неотрывно, умоляюще и радостно, – букет чувств, мол, «неужели ты пришла!» – смотрит на нее белый пушистый помпон. Точно такой помпон, который пришивают к детской шапке. Правда, по бокам к помпону были приделаны два больших, нет, два гигантских розовых уха и сзади – голенький длинный розовый хвост. Помпон держит в розовых ручках – да, у помпона, кроме больших розовых ушей и длинного розового хвоста, были еще и маленькие розовые ручки, – держит он листик салата. И листик этот робко вздрагивает, как может вздрагивать от волнения только легкая шляпка в трепетных девичьих ручках.
– А-а-а? – вздохнула вопросительно Люся.
– Тетя… – помпон умилительно почмокал, явив наружу к комплекту шикарных ушей, хвоста и нежных ручек розовый носик, – а давайте возьмем меня к тебе домой?
Ее назвали Роза Захаровна.
Роза – потому что чисто-белая роза, белая с розовым, красавица была эта крыса. А Захаровна – по непонятным причинам, но что-то там такое было у Люси в юности – Захар, белые розы, то да се… Ну, словом, Розой Захаровной она стала, эта прекрасная крыса.
Вот говорят, что иногда в жизни тебе встречаются люди, способные изменить твое мировоззрение, твои привычки, стиль поведения. Оказалось, такими бывают не только люди. Но и крысы.
Наблюдали?.. Животные эти, которые живут рядом с людьми, они ведь как – они сразу перенимают все человеческие привычки. Одни начинают копить. Зерно там. Деньги. Например, джунгарики щелкают семечки и складывают зернышки за щеку. На потом. А если птицы дома у вас живут – прячьте украшения. Стянут, спрячут. И ведь главное – забудут, куда спрятали. Ну точно как я! А еще у нас, например, охотничий пес был. Жужжа его звали. Очень он деньги любил в молодости. Сопрет и сжует все. Ужас. Сколько зарплаты съел! Другие – стирают. Енотик один, Гриша, жил у знакомых ветеринаров, все стирал: не успеешь оглянуться, он ручку из клетки просунет, сам пло-о-оский делается, чтобы подальше ручка его вездесущая достала, и уже свежую газету, или там шарф какой-нибудь, или носки – спер и уже постирал. У себя в миске с водой. Если вещей не было, стирал еду. Бобров – их вообще дома держать нельзя. Они же немедленно ремонт начинают! Тут не отобьешься. Или вот коты, например. Ну точь-в-точь хозяева-мужчины. Лежа-а-ат. Та-ак. И сяа-а-ак. И э-э-э-эдак. И ногу, то есть лапу, свесят, и пузо, и за ухом почешут. И ведь какие – телевизор смотрят! Футбол – самое то! Только еще газету не читают. Но уже шуршат.
Роза Захаровна же оказалась очень домовитой и хозяйственной, как ее хозяйка Люся. Все, что попадало под ее розовые маленькие, но ловкие ручки, она аккуратно скатывала в рулончики: простыни, одеяла, покрывала, полотенца, газеты, одежду, коврики, журналы. Трудилась – откуда силы брались? – не покладая рук, пыхтела, охала, вытирая пот со лба. Когда Люся с мужем и дочерью приходили домой, их вещи, скрученные в аккуратные, тугие, плотные, ровные рулоны, лежали в углу квартиры, а наверху, развалившись, храпела и подрыгивала ногами утомленная трудом и заботами Роза Захаровна.
Когда Роза Захаровна скрутила в тугое полено единственный приличный костюм Люсиного мужа и готовую, уже переплетенную дипломную работу дочери, все, что можно было скрутить, стали прятать. Если же Розу Захаровну закрывали в клетке, она начинала стенать, умоляюще хрюкать, визжать, биться в отчаянии, заламывать руки и грохотать прутьями клетки так, что соседи грозились вызвать милицию. Приходилось выпускать…
Роза Захаровна не искала легких путей. Однажды ее застали за скручиванием персидского ковра на полу. Скрутить не скрутила, но бахрому попортила. Ковер убрали. Квартира стала выглядеть как захудалая гостиница – осталась только неподъемная и нескручиваемая мебель. Роза Захаровна не могла избавиться от своей пагубной привычки и в один прекрасный день, долго приглядываясь и примериваясь, решила смотать то единственное, что осталось не охваченным уборкой, – кота.
Кот Левочка, ленивый, величественный, медлительный, царственный, привык к малым народцам, населявшим квартиру, – хомякам, морским свинкам. Туда же была причислена сонным взглядом и новенькая пушистая крыса. Индифферентный к любому движению, к любым запахам, кроме вареной курочки и свежего творога, Левочка, как обычно, спал в стиральной машине. А Роза Захаровна рыскала по квартире в поисках, чем бы заняться и что бы такое скатать. С трудом взобравшись по открытому люку, заглянула в иллюминатор стирального автомата.
– О-о-о-о?! – потерла с готовностью ручки Роза Захаровна. – Неужели работа?!
– О, – лениво приоткрыл один глаз Левочка, – неужели еда? – и присмотревшись, скривился: – Не-е-ет, мечется, пищит, белое, с ручками… Не еда.
