Дафна Дю Морье - Полет Сокола
— Прошу вас, откройте за меня, — сказала она. — Это, наверное, профессор Донати.
Она продолжила разговор с профессором Риццио, пытаясь скрыть душевное волнение под несвойственным ей оживлением. Групповод пьет редко. Не осмеливается. Однако сейчас я под неодобрительные взгляды синьорины Риццио проглотил бокал вермута и, извинившись, направился к двери. Альдо уже открыл ее — вне всякого сомнения, он был в этом доме persona grata — и хмуро смотрел на стул с брошенным на него плащом профессора Риццио. Затем его взгляд упал на меня.
Хоть бы искра воспоминания. Хоть бы проблеск интереса.
— Синьора Бутали ждет вас, — проговорил я с большим трудом.
— Полагаю, что так, — сказал он. — Вы кто?
— Моя фамилия Фаббио, — ответил я. — Вчера вечером я имел честь увидеться с вами в герцогском дворце. Я был с синьориной Распа.
— Ах да, — сказал он. — Да, помню. Надеюсь, вы приятно провели время.
Он не помнил. И его совершенно не интересовало, что я думаю об этом вечере. Он направился в столовую, точнее, в библиотеку, и с его появлением комната сразу ожила.
— Привет, — крикнула синьора Бутали.
— Доброе утро, — отозвался он, делая легкое ударение на слове «утро».
Он склонился над протянутой ему рукой, поцеловал и тут же повернулся к синьорине Риццио. Не спрашивая, чего он хочет, синьора Бутали налила полбокала кампари и подала ему.
— Благодарю, — сказал он и, не глядя на нее, принял бокал.
В дверь снова позвонили, и я, взглядом испросив согласие хозяйки, пошел открывать. Эти мелкие обязанности на время отвлекли меня и помогли унять опасное дрожание рук. На пороге передо мной стоял синьор Фосси, сопутствуемый некой дамой. Увидев меня, он слегка опешил и тут же представил даму как свою жену. Вот уж никак не ожидал, что он женат.
— Синьор Фаббио временно помогает нам в библиотеке, — объяснил он ей и в ответ на мой вопрос о его самочувствии поспешно ответил, что совершенно выздоровел.
Я снова стал в стойку около сервировочного столика и налил им выпить. Разговор перешел на здоровье, и наша хозяйка упомянула о своем огорчении по поводу вчерашнего отсутствия синьора Фосси в библиотеке.
— К счастью, — сказала она, — синьор Фаббио смог оказать мне любезность и принести книги, которые я просила.
Библиотекарь, страстно желавший увести разговор от своего вчерашнего недомогания, не стал задерживаться на книгах и сразу осведомился о ректоре. Разговор о профессоре Бутали принял общий характер, все надеялись, что он сможет вовремя выписаться из больницы и успеет вернуться к началу фестиваля.
Я слышал, как у меня за спиной синьорина Риццио жалуется Альдо на буйное поведение студентов Э.К., которые взяли моду по вечерам гонять по городу на мотороллерах.
— У них хватает дерзости во всю мощь заводить свои машины даже под окнами женского студенческого общежития, — сказала она, — и когда, в десять часов вечера! Я просила брата поговорить с профессором Элиа, и он уверяет, что поговорил, но профессор не принимает никаких мер. Если так будет продолжаться, я поставлю вопрос на университетском совете.
— Возможно, — заметил Альдо, — ваши юные дамы сами поощряют энтузиастов мотоспорта из своих окон?
— Уверяю вас, это не так, — возразила синьорина Риццио. — Мои юные дамы, как вы их называете, либо готовятся к следующей лекции, либо лежат в своих кроватях за закрытыми ставнями.
Я налил себе еще один бокал вермута. Затем поднял голову и поймал озадаченный взгляд Альдо. Я отошел от сервировочного столика и, подойдя к окну, стал смотреть в сад. У меня за спиной жужжали голоса. Звонили в дверь. Кто-то другой пошел открывать. На этот раз я не вышел к очередному гостю, чтобы быть представленным, а моя хозяйка, наверное, просто забыла про меня.
Все еще стоя у окна, я почувствовал на своем плече чью-то руку.
— Вы странный малый, — сказал Альдо. — Я все спрашиваю себя, что вы тут делаете? Я вас прежде нигде не видел?
— Если бы я завернулся в саван, — сказал я, — и спрятался в бельевом шкафу наверху, то, возможно, вы меня узнали бы. Мое имя Лазарь.
Я обернулся. Улыбка слетела с его губ. Черты утратили жесткость. Я не видел ничего, кроме глаз, сверкающих на побледневшем лице. То было мгновение моего торжества. В первый и единственный раз в жизни ученик потряс своего учителя.
— Бео… — проговорил он. — Боже мой, Бео.
Он не шелохнулся. Его рука еще сильней сжала мое плечо. Мне казалось, он весь превратился в глаза. Затем неимоверным усилием воли он совладал с собой. Его рука упала с моего плеча.
— Придумай какой-нибудь предлог и уходи, — сказал он. — Жди меня на улице. Я скоро приду. Там стоит машина, «альфа-ромео», садись в нее.
Я, словно лунатик, пересек комнату, пробормотал несколько слов извинений хозяйке дома, поблагодарил ее за любезность и простился. Я поклонился гостям, если они вообще меня заметили, вышел из дома, прошел через сад и оказался на улице. У садовой стены стояли три машины. Как было приказано, я сел в «альфа-ромео». Закурил сигарету и немного спустя увидел, как из дома выходят Риццио, затем Фосси и другие гости, которым я не был представлен. Альдо вышел последним. Он молча сел в машину и с шумом захлопнул дверцу. Машина отъехала. Но направилась не к дому Альдо, а вниз по холму и через порта Мальбранче за пределы Руффано. Альдо по-прежнему молчал, и лишь когда город остался далеко позади, он остановил машину, выключил мотор, обернулся и посмотрел на меня.
Глава 10
Его глаза не отрывались от моего лица. Этот досмотр. Я его хорошо помнил. Альдо всегда проводил его, прежде чем выйти со мной из дома: причесаны ли у меня волосы, начищены ли ботинки. Иногда он посылал меня назад сменить рубашку.
— Я всегда говорил, что ты не вырастешь, — сказал Альдо.
— Во мне пять футов и пять дюймов.
— Так много? Не верю.
Он дал мне сигарету и поднес спичку. В отличие от моих, его руки не дрожали.
— И кудрей нет. Я знал тебя другим, — сказал он.
Он потянул меня за волосы — грубый жест, который в детстве неизменно обижал меня. Обидел и теперь. Я тряхнул головой.
— Франкфуртский парикмахер, — сказал я. — Заразил меня лишаем, и с тех пор волосы не вьются. Я хотел походить на бригадного генерала и на какое-то время преуспел в этом.
— Бригадный генерал?
— Янки. Она жила с ним два года.
— Я думал, это был немец.
— Сперва был немец. После нашего отъезда из Руффано он протянул только полгода.
Я опустил окно машины, высунул голову и посмотрел на голубую гору, которая виднелась впереди. Монте Капелло. Мы часто смотрели на нее из окон нашего дома.
— Она жива? — спросил Альдо.
— Нет. Умерла от рака три года назад.
— Я рад, — сказал он.
Вдали я заметил птицу, какую-то разновидность ястреба. Он парил высоко в небе. Мне показалось, что ястреб собирается броситься вниз, но он, кружа, взмыл еще выше и снова застыл.
— Откуда это взялось?
Альдо вполне мог иметь в виду болезнь нашей матери, но, зная своего брата, я понял, что он спрашивает про сорок четвертый год.
— Я и сам часто размышлял об этом, — сказал я. — Не думаю, что виной тому была смерть отца и известие о твоей гибели. И в том и в другом она, как многие, увидела перст судьбы. Возможно, ей было одиноко. Возможно, она просто любила мужчин.
— Нет, — сказал Альдо. — Я бы знал об этом. Такие вещи я всегда могу определить. — Он не курил и сидел, положив руку на спинку моего сиденья. — Военная добыча, — сказал он после непродолжительного молчания. — На женщин ее сорта — нетребовательных, во всем покорных мужу — это действует возбуждающе. Сперва — немецкий комендант, потом, когда германский миф лопнул, — янки. Да… да… Знакомая модель. Очень интересно.
Ему, возможно, и интересно. Как чтение книг по истории. Но не мне, кто во всем этом жил.
— А почему Фаббио? — спросил он.
— Я собирался тебе рассказать. Это было уже в Турине, после того как янки уехал из Франкфурта в Штаты. Энрико Фаббио мы встретили в поезде. Он был очень обходителен и помог нам с багажом. Через три месяца — он служил в банке — она вышла за него замуж. Человека добрей нельзя себе представить. Отчасти поэтому, отчасти, чтобы порвать с прошлым, я и взял его имя. В конце концов, он платил.
— Это верно. Он платил.
Я взглянул на брата. Он недоволен появлением отчима? В его голосе прозвучала какая-то странная интонация.
— Я ему до сих пор благодарен, — сказал я. — Когда бываю в Турине, всегда наведываюсь к нему.
— Дело только в этом?
— Да, конечно. В чем же еще? Он не заменил мне ни отца, ни тебя. Это был просто добрый человек и хороший семьянин.
Альдо рассмеялся. Я не понял, почему мое описание отчима показалось ему таким смешным.
— Во всяком случае, — сказал я, — общими у нас были только крыша да пища, которую мы ели, и, получив диплом Туринского университета, я мог идти на все четыре стороны. Работа в банке, которую он предлагал, мне не улыбалась, и я со своими языками занялся туристическим бизнесом.
