Питер Мейл - Хороший год
Не успел Макс снова заговорить про виноград, как Руссель придвинулся к нему и, положив на плечо загорелую обветренную лапу, вкрадчиво поинтересовался:
— Скажите, месье Макс, — разумеется, строго между нами, — что вы собираетесь делать с домом?
Макс помолчал в раздумье; его так и подмывало брякнуть какую-нибудь чушь — пусть деревенские сплетники потешатся: устрою любовное гнездышко для футбольной команды Марселя, или страусиную ферму, или школу для заблудших девиц.
— Пока не решил, — признался он наконец. — Я еще не совсем здесь освоился. Во всяком случае, не хочу торопиться.
Руссель похлопал его по плечу и одобрительно кивнул:
— Вот это правильно. Такого дома, да в самом сердце Люберона, теперь днем с огнем не сыщешь. Англичане, немцы, американцы, парижане — все подыскивают тут себе дома. — Он снял руку с плеча гостя и указательным пальцем помешал кубики льда в стакане. — Лучше повременить. Но если надумаете продать, обязательно скажите мне. И — attention[120]. — Мокрый палец закачался перед носом Макса. — Не верьте ни единому агенту по недвижимости. Они все бандиты. Я мог бы порассказать вам кучу историй, вы не поверили бы своим ушам. Но что же это я! Мы совсем забыли про мадемуазель.
Довольно улыбаясь, Кристи стояла возле спасительной урны. Увидев, что ее рюмка пуста, Руссель одобрительно кивнул, предложил ей руку, и все трое двинулись в дом ужинать.
В доме тоже царил образцовый порядок; разнообразие железных изделий с еще более вычурными, чем в саду, завитушками и финтифлюшками поражало воображение. Блики света играли на чистейшем кафельном полу и полированной мебели из темного дерева. В каждой стене была ниша, в каждой нише висела хотя бы одна фотография в рамке. По большей части это были портреты династии Руссель, а также несколько этюдов, на которых мужчины в камуфляже, выпятив грудь, демонстрировали зрителям своих мохнатых или пернатых жертв.
Руссель привел гостей в столовую, где одна стена была целиком отведена прелестям охоты. Там стоял шкаф, за железной решеткой которого частоколом высились ружья; в стеклянном кубе злобно щерилось чучело лисы; к большому деревянному щиту была прибита голова огромного дикого вепря, окруженная веером фотографий Русселя со товарищи, а над длинным обеденным столом густой пеленой висел едкий запах чеснока.
— Ужин скромный, — сказал Руссель, когда все уселись, — так подкрепляется наломавшийся в поле трудяга.
Трапеза началась с caviar d'aubergine, то есть холодного пюре из баклажанов, затем подали блюдо, на котором высилась гора мясных рулетиков с начинкой — в Провансе их почему-то называют "жаворонки без головы". Руссель встал и налил всем густого красного "Шатонёф-дю-Пап" из бутылки с выпуклым клеймом производителя. Глядя на вино, Макс сразу вспомнил про специалиста из Бордо.
— Натали Озе вам, конечно, говорила насчет энолога. Завтра он приедет осматривать лозы.
Наполнив свой бокал, Руссель тряхнул бутыль, чтобы вылить все до капли, и сел.
— Да, вчера звонила. — Он покачал головой и вздохнул. — Уж эти мне бордосцы! Считают, что могут заявиться когда им угодно. Не берите в голову. Я им займусь сам. У вас наверняка есть дела поважнее. Так что предоставьте его мне. — Он поднял бокал и повернулся сначала к Кристи, затем к Максу: — За Америку! За Англию! За entente cordiale![121]
Кристи проголодалась и, не зная, сколь коварно провансальское гостеприимство — здесь ведь слово "нет" в расчет не берут, — чересчур быстро расправилась с первым "жаворонком без головы". Это была ошибка. Мадам Руссель немедленно подложила ей еще рулетик, солидную порцию баклажанной икры и толстый кусок хлеба, чтобы подобрать соус. На этот раз спасительной урны под рукой не было. Только теперь Кристи заметила, что Макс ест очень медленно — внимая монологу Русселя, он только улыбается и кивает.
— Вам тут объяснят, — продолжал Руссель, откупоривая еще две бутылки, — что если перед хорошей выпивкой съесть листья с макушек пяти кочанов капусты, потом можно пить сколько влезет, и хоть бы хны. — Он опять пошел вокруг стола, пополняя бокалы. — Говорят, жареные козьи легкие тоже помогают, но сам я не пробовал. А лучше всего вроде бы действуют клювы ласточек; их надо сжечь и угольки размолоть в порошок. Сыпанете щепотку-другую в бокал, в первый самый, и пейте потом что хотите — никаких последствий. Voilà.
— Чудеса, — восхитился Макс. — Чтобы не забыть, запишу себе: обязательно купить немножко клювов.
Перехватив взгляд Кристи, он перевел ей монолог Русселя, но когда дошел до рецепта, в котором главным ингредиентом были клювы ласточек, улыбка ее застыла. Кристи всю передернуло, и она спешно сделала большой глоток вина.
— Ну и публика!.. Птичьи клювы!.. Они что, не слыхали про алкозельцер?
Ужин мало-помалу приближался к кульминации: в столовую торжественно внесли огромный чугун с рагу из дикого кабана в соусе почти черного цвета — от вина и свернувшейся крови. К рагу подали запеченный с сыром картофель и снова наполнили бокалы. Кристи с отчаянием смотрела на дымящуюся перед ней тарелку; этого хватило бы на свору голодных псов. Макс ослабил ремень на брюках. Хозяева с прежним аппетитом принялись за рагу.
Потом, разумеется, было предложено непременно съесть еще кусочек. Затем настала очередь сыра. За сыром последовали огромные куски tarte aux pommes под блестящей корочкой сахарной глазури. В завершение — кофе с ромбиками миндального печенья и — непременно по глоточку marc, отравы домашнего производства.
К этому времени Кристи уже плохо соображала. От переедания она не могла ни думать, ни двигаться и готова была впасть в длительную спячку; ей хотелось одного: найти тихий темный уголок и там свернуться калачиком. Макс чувствовал себя не намного лучше, и даже сам Руссель, судя по всему, выдохся и лишь из вежливости уговаривал гостей выпить еще глоточек marc.
— Незабываемый получился вечер, — прощаясь, заверил Макс мадам Руссель.
Расцеловавшись с хозяевами и пожав протянутые руки, он повел к машине едва волочившую ноги Кристи, сложил ее пополам и засунул на сиденье.
— Ты молодчина, прекрасно справилась с ужином, — похвалил он ее по дороге. — Калифорния может тобой гордиться. Прости, что устроил тебе такое испытание, но я понятия не имел, что нам предстоит настоящий гастрономический марафон. Как самочувствие?
Ответа не последовало. Когда они подъехали к дому, Максу пришлось на руках вытаскивать из машины неподвижное и тяжелое тело, от девушки пахло анисовым ликером и миндальным печеньем. Он доволок Кристи до спальни, уложил, снял с нее туфли и укрыл одеялом. Когда он подсовывал под голову Кристи подушку, она вдруг шевельнулась и прошептала:
— Больше не надо. Прошу вас. Не надо больше.
ГЛАВА 13
Макс сидел на краю bassin, согнувшись и свесив голову между колен; интересно, сердечный приступ начнется до завтрака или после? Из-за сильно припекавшего с утра солнца и вчерашнего перебора приятная ежедневная пробежка превратилась в пытку. Он застонал, подошел к фонтану и сунул голову под холодную струю.
В голове стоял туман; сквозь него вдруг пробился пронзительный вопль мадам Паспарту, наблюдавшей за Максом в кухонное окно:
— Месье Макс! Вы с ума сошли? Вода-то нечистая! В каждой капле тучи microbes[122]. Идите сюда!
Макс со вздохом повиновался. Мадам Паспарту решила взять на себя ответственность за лечение ссадины на его голове — раны, как она ее называла, — и обзавелась множеством разнообразных мазей и перевязочных материалов, которые она теперь разложила на кухонном столе. Бормоча что-то насчет коварства инфекции и благах стерильности, она сняла прежнюю розовую повязку и помазала ссадину ртутной мазью.
— Ну как там? — поинтересовался Макс.
— Помолчите, — скомандовала великая целительница. — Поврежденные ткани требуют очень осторожного обращения. — Высунув кончик языка, она наложила мазь, прикрыла марлевой салфеткой и залепила все большим куском пластыря. — Вот. Я подумала, что на этот раз вы предпочтете белую повязку. Розовая была крайне неуместна.
Макс благодарно улыбнулся.
— А вы Кристи сегодня видели? — спросил он.
— Нет. — Мадам Паспарту молча отступила на шаг, чтобы полюбоваться творением своих рук. — Но я ее слышала.
— Что, совсем плоха?
Мадам Паспарту кивнула.
— Это все мой зять, ему говори не говори — как об стенку горох. Не понимает, что другие люди к такому не привыкли. — Она стала считать на пальцах: — Настойка, вино и еще marc. Тут уж добра не жди. C'est fou[123].
На лестнице послышались медленные, неуверенные шаги, в дверях показалась Кристи, лицо ее было наполовину скрыто за огромными, очень темными очками.
— Воды, — прохрипела она. — И побольше.
