Эмма Донохью - Комната
На этот раз она закатывает меня с согнутыми руками, и я могу поднять их над головой. Я шевелю пальцами, которые торчат наружу.
— Отлично. Попытайся теперь выползти оттуда, как из туннеля.
— Нет, не могу, слишком туго. — Не знаю, как графу удалось выбраться из савана, да еще в воде. — Вытащи меня отсюда.
— Потерпи минуту.
— Вытащи меня!
— Если ты будешь впадать в панику, — говорит Ма, — весь наш план сорвется.
Но я снова кричу:
— Вытащи меня! — Ковер у моего лица становится влажным.
Ма раскатывает его, и я снова дышу. Она кладет мне руку на лицо, но я ее сбрасываю.
— Джек.
— Нет.
— Послушай.
— Это дурацкий план!
— Я знаю, что тебе страшно. Ты думаешь, я этого не понимаю? Но нам надо это сделать.
— Нет, не надо. Подождем, когда мне будет шесть лет.
— Существует такая вещь, как конфискация.
— Что это? — Я смотрю на Ма.
— Это трудно объяснить. — Она переводит дыхание. — Этот дом на самом деле принадлежит не Старому Нику, а банку, а если он потеряет работу и у него не будет денег, чтобы заплатить за дом, банк разозлится и попытается отобрать его у него.
Интересно, как этот банк отберет у Ника дом? Может быть, с помощью огромного бульдозера?
— А Старый Ник будет сидеть там, как Элли, когда торнадо поднял ее дом в воздух? — спрашиваю я.
— Послушай меня. — Ма так сильно сжимает мои локти, что мне становится больно. — Я пытаюсь объяснить тебе, что он никогда не позволит никому войти в свой дом или на задний двор, потому что боится, что кто-нибудь обнаружит нашу комнату.
— И спасет нас!
— Нет, он этого не допустит.
— А как он это сделает?
Ма втягивает губы — создается впечатление, что их у нее вообще нет.
— Дело в том, что нам надо убежать до этого. Поэтому я сейчас снова заверну тебя в ковер, и мы будем тренироваться до тех пор, пока ты не научишься быстро вылезать наружу.
— Нет.
— Джек, ну пожалуйста…
— Я боюсь, — кричу я. — Я не буду больше этого делать, и я тебя ненавижу!
Ма сидит на полу и как-то странно дышит.
— Все в порядке.
Как это все в порядке, если я ее ненавижу? Руки у нее лежат на животе.
— Я родила тебя в этой комнате против своего желания, но родила и никогда об этом не пожалела.
Я с удивлением смотрю на нее, а она смотрит на меня.
— Я родила тебя здесь, а сегодня отправлю тебя наружу.
— Хорошо. — Я произношу это очень тихо, но Ма слышит. Она кивает.
— И я спасу тебя с помощью газовой горелки. Мы уйдем по одному, но оба. — Ма продолжает кивать. — Впрочем, ты — единственный человек, ради которого все и задумано. Только ты.
Я трясу головой, пока она не начинает кружиться, потому что все это не только ради меня. Мы смотрим друг на друга, не улыбаясь.
— Ну, ты готов снова лечь в ковер?
Я киваю и ложусь. Ма очень туго заворачивает меня.
— Я не могу…
— Нет, можешь.
Я чувствую, как она похлопывает рукой по ковру.
— Не могу, не могу.
— Можешь.
— Можешь сосчитать до ста ради меня?
Я очень быстро считаю.
— Ну вот, твой голос звучит уже гораздо спокойнее. Надо это хорошенько обдумать. Гм… Если тебе трудно вылезти извиваясь, может, ты попытаешься… развернуть ковер?
— Но ведь я лежу внутри.
— Я знаю, но ты же можешь высунуть руки из ковра и найти его угол. Попытайся.
Я ощупываю край, пока не нахожу угол.
— Теперь тяни, — говорит Ма. — Не туда, в другую сторону, пока не почувствуешь, что край разворачивается. Представь, что очищаешь банан.
Я стараюсь, но у меня плохо получается.
— Ты лежишь и прижимаешь его к полу.
— Прости. — Я снова начинаю плакать.
— Не надо извиняться, у тебя отлично получается. Попробуй перекатиться на другой бок.
— В какую сторону?
— Туда, где, как тебе кажется, ковер дает слабину. Может, ляжешь на живот, а потом снова найдешь край и потянешь за него?
— Не могу.
Но мне все-таки удается сделать это. Я высовываю наружу один локоть.
— Отлично, — говорит Ма. — Ты уже ослабил ковер вверху. Может, попробуешь сесть? Как ты думаешь, сумеешь ли ты сесть?
Я пытаюсь, но мне становится больно. Нет, сидеть завернутым в ковер невозможно.
Тем не менее я сажусь. Теперь снаружи уже оба моих локтя, и ковер развертывается у моего лица. Я могу вылезти из него.
— Я вылез! — кричу я. — Я — банан!
— Да, ты банан, — говорит Ма и целует меня в лицо, которое уже все мокрое. — А теперь давай повторим.
Когда я устаю и нам приходится прекратить тренировки, Ма рассказывает мне, как все будет происходить снаружи.
— Старый Ник поедет по улице. Ты будешь сзади, в открытом кузове, и он тебя не увидит, понял? Держись за край кузова, чтобы не выпасть, потому что машина будет ехать очень быстро, вот так. — Она тянет меня, мотая из стороны в сторону. — Потом он нажмет на тормоза, ты это почувствуешь — ну, тебя кинет в другую сторону из-за того, что грузовик затормозит. Это будет означать, что вы подъехали к перекрестку, где водители должны на несколько секунд остановиться.
— Даже он?
— Да. Поэтому, когда ты почувствуешь, что грузовик остановился, можешь спокойно выпрыгивать.
В открытый космос. Я не произношу этих слов, поскольку знаю, что этого делать нельзя.
— Ты приземлишься на тротуаре, он твердый, как… — Ма оглядывает комнату, — как керамика, только поверхность его не такая гладкая. А потом беги как можно скорее, как Пряничный Джек.
— Но ведь его съела лиса.
— Да, это неудачный пример, — говорит Ма. — Только на этот раз мы должны обмануть преследователя. — «Джек, будь ловким, Джек, будь храбрым, прыгни через канделябры». — Беги по улице подальше от грузовика, как можно быстрее, как, помнишь, мы смотрели с тобой мультфильм «Бегун»?
— Том и Джерри тоже быстро бегают.
Ма кивает.
— Самое главное, чтобы Старый Ник тебя не поймал. Ой, только беги по тротуару, если сумеешь, это часть дороги, которая возвышается над мостовой, а не то тебя собьет машина. И кричи погромче, зови на помощь.
— Кого?
— Ну, не знаю, кого-нибудь.
— Как это «кого-нибудь»?
— Ну, просто подбеги к первому же попавшемуся человеку. Или… впрочем, будет уже довольно поздно. Может быть, на тротуаре не будет ни одного прохожего. — Ма грызет ноготь большого пальца, и я не говорю ей, чтобы она прекратила. — Если никого не увидишь, помаши рукой машине, чтобы она остановилась, и скажи людям, которые будут в ней сидеть, что ты и твоя Ма были похищены. А если на дороге не будет машин — не дай бог, конечно, — я думаю, тебе нужно будет добежать до какого-нибудь дома — любого дома, у которого будут светиться окна, — и со всей силы колотить в дверь кулаками. Но помни, беги только к дому с горящими окнами, а не к тому, где будет темно. Тебе нужно будет стучать в нужную дверь, знаешь, где это?
— В передней части дома.
— Попробуем сделать это сейчас? — Ма ждет моего ответа. — Разговаривай с людьми так, как ты говоришь со мной. Представь себе, что они — это я. Что ты скажешь?
— Я и ты…
— Нет, представь себе, что я — это люди в доме, или в машине, или на тротуаре, скажи им, что ты и твоя Ма…
Я делаю вторую попытку:
— Ты и твоя Ма…
— Нет, ты должен сказать: «Моя Ма и я…»
— Ты и я…
Ма переводит дыхание.
— Ну хорошо, это не важно, просто отдай им мою записку — ты ее еще не потерял?
Я гляжу в трусы.
— Она исчезла! — Но тут я чувствую ее между своими ягодицами — она соскользнула туда. Я вытаскиваю ее и показываю Ма.
— Держи ее спереди. А если случайно потеряешь, то просто скажи людям: «Меня похитили». Повтори.
— Меня похитили.
— Скажи четко и громко, чтобы они услышали.
— Меня похитили! — ору я что есть мочи.
— Отлично! Они позовут полицию, — говорит Ма — и, я надеюсь, полиция обыщет весь задний двор и найдет нашу комнату. — Но ее голос звучит как-то неуверенно.
— С газовой горелкой, — напоминаю я.
Мы снова начинаем тренироваться. Я до бесконечности повторяю слова: смерть, грузовичок, выбираюсь из ковра, прыгаю, бегу, кто-нибудь, записка, полиция, газовая горелка. Всего девять пунктов. Я сомневаюсь, что смогу удержать их в голове. Ма говорит, что, конечно, смогу. Ведь я — супергерой, мистер Пятилетний.
Мне разрешается самому выбрать блюда на обед, поскольку это особый день, наш последний день в этой комнате. Так говорит Ма, но мне в это плохо верится. На меня неожиданно нападает страшный голод, я выбираю макароны, и сосиски в тесте, и крекеры — это три обеда сразу!
Когда мы играем в шахматы, я от страха два раза проигрываю, а потом мне уже не хочется играть. Мы ложимся поспать, но заснуть не можем. Я сосу молоко сначала из левой, потом из правой груди, затем опять из левой, пока в ней почти ничего не остается. Ужинать нам не хочется. Мне снова приходится надевать футболку, испачканную рвотой. Ма говорит, что носки снимать не надо.
