Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс
– Я, наверное, полежу немного, и все будет хорошо, – сказала она. Последнее «хорошо» прозвучало тихо-тихо – едва слышно, и буквально в следующую секунду она просто рухнула на вторую кровать, вытянувшись на ней по диагонали и повернувшись спиной к остальным.
Где-то в самой глубине души Шарлотта надеялась (и больше всего на свете хотела), что Хойт подойдет к ней, присядет на кровать, положит ей руку на спину и посидит так хотя бы несколько минут, а еще – попросит Джулиана и Глорию куда-нибудь уйти. Она даже не хотела говорить с Хойтом: какие там разговоры, когда к глазам подступают слезы, а к горлу – рыдания. Она желала только одного: чтобы он вспомнил о ней, побыл с ней.
Ей захотелось свернуться калачиком, но сделать это мешала красно-черная сумка Хойта. Шарлотта сдвинула ее в ноги кровати – и тут же поняла, почему он вдруг поставил ее прямо посередине: чтобы прикрыть пятна крови на покрывале. Ну да, вот они, уже засохшие потемневшие пятнышки… всего в нескольких дюймах от того места, откуда и появились: из репродуктивных органов Шарлотты Симмонс…
Она подтянула ноги к груди и лежала, свернувшись клубочком, ощущая какое-то болезненное, саморазрушительное чувство удовлетворения. Да, наверняка так оно и должно было случиться: есть какой-то смысл в том, что она лежит прямо на тех самых пятнах, на том самом свидетельстве ее позора и глупости. Эта засохшая кровь символизировала для Шарлотты жертву, принесенную в память не только о глупой маленькой девчонке, но и о ее наивных иллюзиях. Как она могла поверить, что Хойт в нее влюблен? Мужчины не влюбляются: признание в любви для них равносильно признанию поражения, капитуляции, сдаче на милость победителя. Мужчины занимаются любовью – и это еще в лучшем случае, а чаще всего – они совокупляются, развлекаются, трахаются или имеют очередную женщину, которая либо идет на эти «занятия любовью» цинично и сознательно, либо попадается в ловушку ухаживаний, как это сделала она, наивная дурочка, которую каким-то капризом судьбы забросило в роскошный отель «Хайятт Амбассадор» в Вашингтоне, округ Колумбия.
Неожиданно Шарлотта обнаружила, что хотя лежит спиной к остальным и свернулась клубочком, но ее голова находится под таким углом, что она может видеть все происходящее в комнате – если, конечно, хватит сил открыть глаза. Она попробовала разомкнуть ресницы совсем чуть-чуть – всего на миллиметр – и тем глазом, который оказался выше, смогла сквозь мутную пелену различить силуэты Хойта, Глории и Джулиана. Девушка испустила долгий стон: «О-о-о-о-ох», как будто впадая в кому, но дыша при этом глубоко и медленно, как во сне. Прошло минут пять… и вдруг Хойт подошел к ней! Он наклонился над ней!
Тихим и очень мягким шепотом, словно едва вырывающимся из глубины его горла, он произнес:
– Эй, ты как?
Вот он наклонился еще ниже! Шарлотта догадалась об этом по его дыханию. Открыть глаза еще хоть чуточку она не решалась и потому видела перед собой лишь какую-то неясную тень. Через пару секунд она догадалась, что Хойт водит у нее перед лицом указательным пальцем… Потом появились два пальца… три… четыре… Вся его ладонь колыхалась перед ней из стороны в сторону, как веер… Затем – пустота.
Еще через несколько секунд девушка снова увидела их силуэты. Джулиан и Глория поднялись и подошли к шкафу, стоявшему у самого входа в номер – словно специально выбрав место подальше от Шарлотты. Затем к ним присоединился Хойт. Голоса их звучали очень тихо: так говорят в присутствии спящего человека.
– Ну что? – спросил Джулиан. – Как она там? Может, переберемся в другой номер?
– Да, пожалуй, так лучше будет, – хрипло прошептал Хойт. – Она отключилась – теперь небось до утра не проснется. – Пауза. – Мне пришлось выбить пыль из этого половичка.
Голос Джулиана:
– Да ты что, серьезно? Нет, старик, ты гонишь!
Тишина… потом сдавленный смех: судя по всему, Джулиану и Глории с трудом удалось сдержаться и не рассмеяться во весь голос. Даже по их шумному дыханию было ясно, чего им стоило задавить в себе радостные вопли и остроумные комментарии по поводу свершившегося чуда. Хойт продолжал шептать:
– Нет, правда… – неразборчиво, – …да не фонтан… – неразборчиво, – …этот хренов прием… – неразборчиво, – …никогда в жизни не видел такой бобрихи деревенской…
Голос Джулиана:
– Хойт, ты просто чудовище.
Смех Джулиана и сдавленные звуки, какие издают, когда хихикают, не раскрывая рта, – это, наверно, Глория. Слова Хойта впивались в Шарлотту как пули, но поскольку он говорил так тихо, ей на ум пришло сравнение с киллером, вооруженным пистолетом с глушителем. «Мне пришлось выбить пыль из этого половичка». Снова шепот Хойта:
– …Просто целина непаханая…
Даже сквозь полуприкрытые ресницы Шарлотта смогла увидеть, как Джулиан по-приятельски пихнул Хойта локтем в бок: молодец, мол, хорошая работа.
– Я слышал, у Харрисона в номере еще выпивка припрятана, – сказал Джулиан. – Может, туда рвануть? Наверняка наши уже все там собрались, диджей уже свое отработал, танцы кончились, а заняться чем-то надо.
Джулиан и Глория направились к двери, Хойт последовал за ними. Джулиан, открыв дверь, остановился и оглянулся. Мотнув головой в сторону Шарлотты, он спросил:
– Так ты думаешь, она в порядке?
– Брось, она вырубилась – теперь будет спать как убитая, – ответил Хойт. С этими словами он выключил верхний свет. На мгновение его силуэт еще мелькнул в дверном проеме, а затем дверь мягко прошелестела по синтетическому ковру, влекомая пружиной механического доводчика; щелкнул замок, и комната погрузилась в темноту.
Шарлотта приподнялась на локте и огляделась. Несмотря на выключенный свет, в комнате не было совсем темно. Вертикальная полоска ядовито-желтого света разрезала помещение пополам. Несколько секунд Шарлотта пыталась сообразить, с чего бы это полоска света из-под двери приняла такое странное положение. Постепенно до нее стало доходить, что это свет ртутных фонарей с гостиничной парковки пробивается в щелочку, оставшуюся между сдвинутыми портьерами, прикрывающими вытянутое во всю ширину комнаты окно.
Оторвав голову от кровати, она совершила серьезную ошибку. Вся комната теперь крутилась у нее перед глазами, и Шарлотта почувствовала, что ее сейчас вырвет. Собравшись с силами, девушка встала и, пошатываясь – вестибулярный аппарат явно отказывался работать как положено, – направилась в сторону ванной. Вслепую она нащупала выключатель. Щелчок – и в глаза ударил свет, ослепительно яркий, как ей показалось. В ванной все было по-прежнему – те же разнокалиберные полотенца и салфетки разбросаны повсюду. Шарлотта опустилась на колени перед унитазом, раза два икнула – и ее вывернуло наизнанку. Часть рвотных масс попала на бортик унитаза, а кое-что даже на край платья Мими, оказавшийся теперь на полу. Стоя все так же на коленях, Шарлотта дотянулась до рукоятки спуска воды, а потом на четвереньках поползла к ванне. При одной мысли, что надо встать на ноги, ей становилось плохо. Потерять сознание прямо здесь, в ванной, – нет, этого она не могла себе позволить. Шарлотта выудила салфетку из груды валявшихся возле ванны, поползла обратно к унитазу и вытерла его бортик и пол вокруг, затем сползала обратно к ванне и притащила еще большое банное полотенце и другое поменьше и снова спустила воду, и обмакнула полотенце в более-менее чистую воду, и попыталась отчистить платье, и намочила еще одно полотенце, и вытерла лицо и губы. Стоя на четвереньках, как животное, Шарлотта чувствовала себя если не хорошо, то по крайней мере сносно. Главное было – не поднимать голову. По-прежнему на четвереньках она выползла из ванной и не рискнула подняться, чтобы выключить свет, и переползла по ковру к кровати, и сумела вскарабкаться на нее, и даже каким-то образом вытащила из-под себя одеяло, и заползла под него прямо в своем мятом влажном платье, и легла на бок, и поджала ноги, и провалилась в глубокий сон.
