Отохико Кага - Приговор
В нём не было абсолютно ничего от того человека, с которым он только что разговаривал. Перехваченная верёвкой шея, тяжело свисающая на грудь мёртвая голова, а ниже — туловище с четырьмя конечностями, ещё живыми, судорожно извивающимися. Совсем как пойманная и вытащенная на берег рыба.
За счёт возникшего при падении ускорения шейные позвонки переломились и сознание он потерял мгновенно, но тело до сих пор отчаянно цеплялось за жизнь. Грудная клетка поднималась и опускалась в тщетных потугах дышать. Руки дёргались, словно пытаясь за что-нибудь ухватиться, ноги вытягивались и сокращались в поисках твёрдой почвы. Наручники и ботинки свалились — скорее всего, это произошло при падении, — поэтому руки и ноги двигались совсем как живые.
Вскоре яростно сокращавшиеся мышцы расслабились, конечности вытянулись и только мелко подрагивали. Верёвка, неистово раскачивавшаяся взад-вперёд, влево-вправо, повисла вертикально вниз и начала медленно вращаться. Висящее тело повернулось лицом к сидящим. Бледная кожа, покрытая мелкими капельками пота. Словно раздавленные, глаза судорожно подёргиваются, из открытого рта торчит кончик отвердевшего языка. По подбородку блестящими струйками стекает слюна. Лицо, ранее одушевлённое присутствием души, утратило благородное выражение. Теперь его черты с предельной откровенностью выражают одно — плотскую муку.
Дождавшись удобного момента, доктор Сонэхара снял с повешенного пиджак, засучил рукав тренировочного костюма и определил частоту пульса. Затем надел ему на руку манжету тонометра. Даже эти простые действия были сопряжены с большими трудностями — тело вращалось, словно пытаясь избежать врачебных манипуляций. Подкачав воздух в манжету, Сонэхара приложил к руке фонендоскоп. Сугая записывал результаты в блокнот. И пульс и артериальное давление измерялись несколько раз. Сонэхара выполнял свою работу с отменным усердием, деловито вертя лысой головой, воротничок его халата намок от пота. Он был преисполнен сознанием значимости своих действий — именно то, что он делал, было в данный момент самым важным. Даже начавшие было шептаться охранники почтительно замолчали и внимательно следили за тем, как продвигается дело.
Но вот пульс, очевидно, перестал прощупываться. Сонэхара быстро обнажил повешенному грудь и, приложив к ней стетоскоп, попытался уловить последние слабые удары сердца. Потом кивнул. Сугая нажал на кнопку секундомера.
Поклонившись сидящим на верху лестницы начальникам и прокурору, Сонэхара громко доложил:
— Конец наступил в 9 часов 49 минут 20 секунд. Время с момента казни до наступления смерти — 14 минут 15 секунд.
Стоявшие за спиной у Тикаки охранники сбежали вниз по лестнице. Откуда-то возник начальник службы безопасности. Внесли гроб, тело сняли с верёвки.
— Благодарю, — поклонился начальник тюрьмы своему краснолицему коллеге.
— Ну, сегодня всё прошло как по маслу, — бодро откликнулся тот.
— На прошлой неделе пришлось-таки попотеть. Крепкий попался орешек.
— А сегодняшний, видимо, полностью смирился со своей участью. Наверное, не просто ему было так держаться.
— Он верующий, именно это облегчило нашу работу.
— Я заметил, что вы немного растерялись, когда он захотел пожать вам руку?
— Да, стало как-то не по себе, это ведь всё равно что жать руку покойнику.
— Нынешний министр лепит указы один за другим, оглянуться не успеваешь…
— Я вам больше скажу, — понизил голос начальник тюрьмы. — На этой неделе будет ещё один. Сегодня утром как раз пришла бумага.
— И кто на сей раз?
— А тот, который, знаете… — Тут начальник осёкся, заметив Тикаки. Он явно не ожидал увидеть рядом кого-то из врачей.
Он отвёл начальника местной тюрьмы в сторону, и они продолжили тихонько шептаться. Тут за прокурором пришёл секретарь, и он поднялся со стула. У него было неприятно неподвижное, лишённое всякого выражения лицо. Во время казни Тикаки украдкой поглядывал на него, ему хотелось понять, что чувствует человек, когда-то настоявший на вынесении Кусумото смертного приговора, но ему так ничего и не удалось прочитать на его лице.
Прокурор издалека поклонился начальникам обеих тюрем. Они прервали свой разговор, и все трое, переговариваясь и кивая друг другу, вышли.
Начальник службы безопасности руководил действиями охранников. Тело было обмыто, положено на циновку и завёрнуто в приготовленный заранее саван. Начальник службы безопасности лично поднял труп и, натужно крякнув, переложил его в гроб. Затем пригладил покойнику волосы и поправил лицо. Руки скрестил на груди. Время от времени он бодро покрикивал: «Ну же, ещё немного!», «Ещё чуть-чуть — и конец!» Наверное, ему казалось, — перестань он покрикивать, охранники мигом бросят заниматься этой неприятной работой и сбегут.
Обыскивающий карманы пиджака охранник доложил:
— Господин начальник, посмотрите-ка, что у него было в кармане.
— Ну-ка… — Начальник отдела безопасности взял протянутые ему предметы. — Это вроде бы фотография его мамаши. А это письмо от какой-то женщины. А это ещё что за рисунок? Надо же, кошки! В общем, ничего ценного. Сожгите вместе с одеждой.
— Постойте, — крикнул Тикаки и быстро спустился по лестнице. — Вы не отдадите их мне?
— А, это вы, доктор? Зачем вам они?
— Да просто так, на память.
— Неприятно же, они пропитаны потом покойника!
— Ничего.
— Ну раз ничего, то берите. — И начальник с недоумением воззрился на Тикаки, словно говоря: ну ты, братец, и чудак.
Тикаки взял у охранника оставшиеся от покойного вещи. Они действительно были влажными от пота. Письмо оказалось от Эцуко Тамаоки. Картинка с кошками тоже была подписана её именем. Значит, именно с этой девушкой Кусумото и просил его встретиться. И это она заговорила с ним на семинаре по криминологии. Значит, их судьбы как-то связаны. Он взглянул на забавную картинку, и ему вспомнилось смешливое лицо студентки, совсем ещё юной, похожей на старшеклассницу. Краска на спинке у кошки, которая, задрав хвост и выпятив грудь, победоносно взирала на мир, расплылась от пота. Но остальные две были в полном порядке. Надо обязательно отдать девушке эту картинку, подумал Тикаки. Она наверняка была очень дорога Кусумото, раз он взял её с собой. Конечно же, надо будет выполнить просьбу Кусумото и встретиться с Эцуко Тамаоки. Им есть о чём поговорить. Ведь тот Такэо Кусумото, которого знал он, и тот, которого знала она, это два совершенно разных человека. Пусть она расскажет ему о своём Кусумото… «Он человек исключительно душевный, с хорошим чувством юмора, похожий на простодушного ребёнка». А это что? Какая-то скомканная фотография… Пожилая женщина, сидящая за письменным столом. В глазах — некоторое сходство с самим Кусумото. Тикаки ощутил укол в сердце. А ведь это та самая старушка, которая стояла у ворот тюрьмы.
Тем временем охранники закончили возиться с трупом, оставалось только накрыть гроб крышкой. Начальник службы безопасности скомандовал:
— Стройся!
Тикаки, которому было неприятно заглядывать в гроб, до сих пор стоял поодаль, но тут, словно его притягивала какая-то неведомая сила, подошёл поближе.
— Минута молчания.
Черты Кусумото, совсем недавно ещё искажённые мучительной гримасой, разгладились, теперь это было лицо спокойно спящего человека. Оно даже порозовело, как будто кровь после смерти распределилась по нему более равномерно, и казалось живым. Ставшие мягкими губы приоткрылись, между ними белела полоска зубов, казалось, он хотел что-то сказать… Тикаки и раньше сталкивался со смертью, но то были его пациенты, предельно изнурённые болезнью, теперь же он видел перед собой свежее, цветущее лицо. Такую смерть он отказывался принимать. Смерть не должна выглядеть так, это противоестественно.
К глазам подступили слёзы. Ему показалось, что губы Кусумото еле заметно шевельнулись: «Вы всё ещё не понимаете, доктор? Я ведь и вправду счастлив». Тикаки молитвенно сложил ладони перед грудью.
— Вольно! — бесстрастным и бодрым голосом скомандовал начальник службы безопасности.
Застучали молотки.
— Давайте, ребята! Придётся поднатужиться, он тяжёлый, — сказал начальник и первым взялся за гроб. Откуда-то возникли люди в чёрных костюмах с чёрными галстуками и принялись помогать. Наверное, работники погребального агентства.
Гроб поплыл по коридору. Из-за угла вдруг появился Сонэхара в пальто и фетровой шляпе, улыбаясь своим щербатым ртом. Он всегда так улыбался, когда собирался сказать что-нибудь занятное.
— Нет, ну вы представляете, сегодня этот идиот превзошёл самого себя! Он не включил секундомер! Когда бабахнуло, он нажать-то нажал, но, видно на нервной почве, перестарался и машинально нажал ещё раз. Я его спрашиваю, сколько минут, а оказывается, стрелка стоит на месте. Ну я, конечно, в шоке, заставил его снова нажать, но что толку, в общем, сегодняшние данные ни к чёрту не годятся. Мне удалось как-то выкрутиться, рассчитав время по своим часам, но вы представляете, что со мной было? Аж холодный пот прошиб!
