В субботу, когда была гроза - Глазер Мартине
– Можно я здесь посижу? – спросила Касси чуть громче.
– Что? Ах да, конечно, – отозвалась Коба несколько рассеянно. Как будто она пребывала в каком-то другом мире.
На чердаке было тепло. По стеклу не переставая стучал дождь. Иногда высоко в небе, отбрасывая серые тени, пролетали птицы. В окно можно было разглядеть лишь верхушки деревьев.
Касси незаметно наблюдала за работающей Кобой. Ну не могла же преступница так выглядеть?
Сумасшедшей ее тоже нельзя было назвать. Или можно? Не все о человеке можно понять по его внешнему виду – этот урок Касси хорошо усвоила. «Почему бы не спросить у нее самой?» – подумала девушка. Она мысленно перебирала все возможные варианты начала такого разговора, но ни один ей не нравился.
Тишина успокаивала и усыпляла. Касси вдруг вспомнила обрывки своего сна. Дождавшись, когда Коба закончит, она сделала шаг назад и спросила:
– Вы что-нибудь слышали об ужасной аварии, которая здесь произошла? Два человека погибли – мужчина и женщина.
– В смысле, в этом городке?
– Да.
Казалось, Коба вот-вот снова погрузится в созерцание своей картины, и когда Касси уже с грустью решила, что ответа не последует, женщина сказала:
– Ничего об этом не слышала.
– Жалко, – Касси тяжело вздохнула.
Коба услышала ее вздох и повернулась.
– А когда это случилось?
Касси мысленно повторила все вычисления, которые неоднократно проводила в последние пару-тройку дней. Вот уже несколько лет мама говорила, что ей тридцать пять, хотя на самом деле сейчас ей должно быть сорок два. Или уже исполнилось сорок три? Она рассказывала, что все случилось, когда она была маленькой.
– Думаю, тридцать, максимум тридцать пять лет назад.
– Так давно?
Коба секунду помедлила, а затем как-то неожиданно резко добавила:
– Я здесь тогда не жила.
– Вы тогда сидели в тюрьме? – помимо воли вырвалось у Касси.
Коба в недоумении посмотрела на нее поверх очков:
– Девочка, как тебе такое в голову пришло?
Сгорая от стыда, Касси пожала плечами и ответила:
– Так… Так думают в деревне. Не все, конечно. Некоторые.
Касси боялась смотреть в сторону Кобы, но секундного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, как ее это задело. Она сложила кисти и подошла к окну. Пейзаж за ним выглядел серо и уныло.
– Извините, – залепетала Касси. – Я…
А собственно, что? Что еще можно было сказать?
Коба повернулась к ней и улыбнулась, но Касси видела, что это стоило ей большого труда.
– Ты здесь ни при чем, – она взяла скипидар и тряпку и начала смывать с себя краску. – Пойдем, нам же еще надо попить чаю.
«Я все испортила», – думала Касси, спускаясь следом за Кобой. Она боялась что-либо говорить. Что бы она ни сказала, от ее слов могло стать только хуже. Однако позже, уже сидя на диване, когда Коба принесла чай, Касси тихо и грустно произнесла:
– Простите, мне правда очень жаль.
Коба налила чай в чашки.
– Что они еще обо мне говорят?
О боже. Касси едва могла дышать. Зачем она завела этот разговор?
– Расскажи, пожалуйста, – это прозвучало одновременно приветливо и настойчиво.
– Что вы… лежали в психушке.
– И все?
Касси закивала, но тут же вспомнила, что говорил о женщине Стру, и замерла.
Коба посмотрела на нее, как до этого смотрела на свою картину: пристально и оценивающе.
– Значит, есть еще что-то?
– Только Стру… Он говорил, что вы грешница, которая ставит себя выше местных жителей, что-то вроде того.
К ее удивлению, Коба рассмеялась. Это был не очень веселый смех, но все же.
– Стру, конечно же, Стру… Он-то знает все наверняка.
Она помолчала, а затем добавила с неожиданной яростью в голосе:
– Ничего не поменялось. Господи, как же я ненавижу эту деревню.
Она вздохнула, подвинула одну из чашек поближе к Касси и заглянула ей в глаза:
– А ты? Ты веришь в то, что они говорят?
Касси увидела перед собой испытующий взгляд.
На виске и на седых волосах так и остались пятна краски.
– Нет, – спокойно ответила она и с радостью осознала, что говорит правду. На все сто процентов.
Они еще долго сидели в тишине. Тикали часы, Аргус заснул и тяжело дышал, позвякивали чашки и блюдца, были слышны звуки маленьких глотков. А еще капель дождя, который все не заканчивался.
Внезапно Коба сказала:
– Касси, тебе пора. Я бы хотела побыть одна.
Это прозвучало неожиданно холодно и отстраненно, как будто они были чужие.
Касси кивнула и поднялась, у нее дрожали колени. «Я сделала что-то не так?» – хотела спросить она, но не решилась. А еще у нее будто что-то стиснуло горло.
Она покинула дом так же, как пришла сюда: в одиночестве.
Съемочная группа давно разъехалась по домам.
На этот раз она поехала к воротам на велосипеде. Нажимая на педали что было сил, она мчалась по ухабистой дорожке и во весь голос ругала дождь, который вдруг стал неприятным и ужасно холодным.
Уже у ворот она вдруг поняла, что за весь день ни разу не вспомнила о… том случае. Сейчас ей снова придется ехать вдоль теннисного корта, хотя там уже, конечно, нет ни души. А завтра ей надо в школу. И этот урод тоже придет, потому что его наказание закончилось. И полиция…
«Взрослые… чем они могут помочь? – с досадой подумала она. – Ничем, вообще ничем. Их беспокоит только их собственная жизнь».
Мамы дома не было, зато на кухне раковина была завалена овощами и фруктами. Картошка и морковка с землей, как будто их только что выкопали, крупные лиловые сливы, стручковая фасоль, две упаковки клубники, пучки кудрявого салата, цветная капуста, сладкий перец. Нечто на столе, завернутое в крафтовую бумагу, оказалось сыром – мягким, почти белым. На одном из кухонных шкафчиков висела записка: Разве я не молодец? Столько витаминов! А козий сыр, мм. Мы с Хансом съездили на фермерский рынок. Сейчас уехали перекусить, в полдесятого (примерно) вернемся домой, тогда мы с тобой и поговорим, хорошо? Ханс тоже зайдет, вы с ним, наконец, познакомитесь. (У нас снова все наладилось, ты была совершенно права.) Внизу подпись: большая буква «М» и три поцелуйчика.
Касси почистила несколько морковин, отрезала большой кусок сыра и устроилась поудобнее на диване. Включила телевизор, но там все было так же, как в прошлый раз: слишком много кадров, от которых становилось противно, больно и неприятно. А в голове – слишком много посторонних мыслей, чтобы следить за тем, что происходит на экране.
До половины десятого оставалось еще довольно много времени, когда Касси пошла к себе в комнату. А ближе к одиннадцати, услышав, что входная дверь открылась, она сразу выключила свет. На сегодня ей в очередной раз хватило общения со взрослыми.
Понедельник начался плохо.
В гостиной был полный бардак. Повсюду валялась одежда – как мамина, так и Ханса (по крайней мере, так решила Касси, потому что вещи были чужие). По полу были разбросаны чипсы, а на Клиппане, и без того не идеальном, теперь было огромное пятно от вина. Касси заглянула в кухню и, увидев все еще не разобранные продукты, отметила: молоко закончилось, хлеб тоже, фрукты, к счастью, остались.
Последней каплей стало спущенное колесо на велосипеде: скорее всего, она проколола шину на раздолбанной дорожке у Кобы. Ей ничего не оставалось, кроме как поехать на автобусе, хоть это и означало две пересадки и опоздание на первый урок.
В районе Клавервейде был всего один автобус – ездил он только в будни в час пик. Он останавливался в конце большой дороги, там приходилось пересаживаться на автобус до вокзала в Девентере. Оттуда можно было доехать на городском автобусе до церкви, что находилась рядом со школой.
«Это будет ужасный день», – мрачно заключила Касси. Но судьба ей улыбнулась.
Она стояла на остановке вместе с несколькими молчаливыми местными жителями и ждала автобус, пытаясь понять, почему же она, черт возьми, просто не осталась дома, когда возле нее неожиданно остановилась машина. Стекло опустилось, и показалось лицо как всегда невозмутимого Фейнстры, свежего и приглаженного, с галстуком пепельного цвета поверх белоснежной рубашки.
