Фасолевый лес - Кингсолвер Барбара

Да, их звали Эсперанса и Эстеван, из чего можно было сделать неверный вывод, что они близнецы, а не муж и жена. И действительно, внешне они напоминали близнецов – оба небольшого роста, смуглые, с высокими скулами, внимательными глазами и четко очерченным абрисом лица – именно этими чертами я любовалась, разглядывая открытки, изображавшие индейцев чероки. Мэтти сообщила мне, что больше половины населения Гватемалы – это индейцы. Я об этом даже не догадывалась.

Но если Эстеван при своих небольших размерах казался плотным, как сжатая пружина, словно внутри у него – там, где у обычных людей жирок да опилки, – скрыт металлический каркас, Эсперанса была похожа на шерстяной свитер, севший при стирке в горячей воде. Невозможно иметь такие маленькие, как у нее, руки, невозможно, чтобы красно-синие ромбики и зеленые птицы, украшавшие грудь ее малюсенькой блузки, были вышиты иголкой обычных размеров. Я не могла отделаться от ощущения, что когда-то Эсперанса была крупнее, но кто-то расколол ее на две части, как матрешку, и достал изнутри женщину вдвое меньше. Она совсем не занимала пространства. Пока все мы болтали, смеялись и брызгались водой, Эсперанса сидела, не двигаясь, словно живописный нарост на камне. Она напоминала мне Черепашку.

С утра между Эсперансой и Черепашкой произошло что-то вроде сцены. На пикник мы отправились в двух машинах. Лу Энн, я и дети сидели в моем возрожденном для новой жизни «фольксвагене», а остальные – в пикапе Мэтти. Когда мы добрались до конца проезжей дороги, то припарковались в ажурной тени, похожей на серое кружево, которую отбрасывала рощица мескитовых деревьев, и стали вытаскивать из багажников кулеры, покрывала и припасы.

Последними из «фольксвагена» были извлечены Дуайн Рей с Черепашкой. Эсперанса только сделала шаг из машины, как увидела детей и тут же упала назад, на сиденье пикапа, словно ее ударили двадцать восемь фунтов сжатого воздуха. Следующие десять минут она выглядела бледной, как вываренный овощ, и не могла свести глаз с Черепашки.

Пока мы шли по тропинке к намеченному месту, я притормозила и разговорилась с Эстеваном. Лу Энн возглавляла процессию, неся в рюкзачке за спиной Дуайна Рея, а на голове – его автомобильное кресло, которое в этом положении напоминало футуристическую шляпу от загара. Следом за Лу Энн двигалась Эсперанса. Сзади ее можно было принять за школьницу: длинные косички, болтающиеся за спиной, несколько чопорная поступь маленьких сандалий, которые она аккуратно ставила на тропинку одна за другой. Оранжевая пластиковая походная фляга на ее плече казалась бременем, которое свалилось на нее из иной вселенной.

Наконец я спросила Эстевана, все ли в порядке с его женой, на что он ответил утвердительно. Он понимал, почему я спрашиваю, и объяснил: моя дочь очень похожа на ребенка, которого они знали в Гватемале.

– Не исключено, что это она и была, – смеясь, произнесла я и рассказала ему, что Черепашка, в сущности, мне не дочь.

Позже, когда мы сидели на камнях и поедали сэндвичи с болонской колбасой, Эсперанса продолжала неотрывно смотреть на Черепашку.

В конце концов мы с Эстеваном решили искупаться в холодной воде.

– Не смотрите! – предупредила я, стягивая джинсы.

– Тэйлор! – воскликнула Лу Энн. – Прошу тебя, не надо!

– Ради Бога, Лу Энн, – отозвалась я, – у меня приличное белье.

– Нет, я не о том, нельзя входить в воду раньше, чем через час после еды. Вы оба утонете. Еда в желудке просто утопит вас.

– Лу Энн, милая, – рассмеялась я, – я знаю, что на тебя можно положиться. Если мы утонем, ты нас вытащишь.

Я зажала нос пальцами и прыгнула.

Вода была такой холодной, что казалось странным – почему она стекла сюда, в каньон, а не осталась в замороженном состоянии на вершинах гор. Мы с Эстеваном отдышались и принялись вопить, брызгая водой в оставшихся на берегу, Пока Лу Энн не пригрозила нам расправой. Мэтти, склонная к более практическим действиям, бросала в нашу сторону камни размером с картофелины.

– Если вы думаете, что я полезу в воду вас вытаскивать, – заявила Мэтти, – то вы с катушек съехали.

– Если хотите подцепить пи-пи-намонию, то мы не возражаем! – вторила ей Лу Энн.

Эстеван от воплей и криков перешел к пению на испанском, в поразительно красивой, звучной манере, похожей на йодль. Подплыв по-собачьи к Эсперансе, сидевшей у кромки воды, он положил подбородок на камень у ее ног, так что его голова поднималась и опускалась в такт мелодии. Что за слова он произносил, нетрудно было догадаться. Моя милая птичка, моя роза, твои глаза похожи на звезды. Он был невероятно хорош собой, а его улыбка могла расколоть любое сердце надвое.

Эсперанса же мыслями, казалось, унеслась куда-то далеко. Время от времени она смотрела в сторону, где на синем покрывале спали дети. И кто бы стал ее за это упрекать? Зрелище было умильное. Укрытые дрожащей тенью тополей, они будто сошли с картинок из старинных детских книжек с подводными сценами, где малыши гоняются за рыбками и пускают веселые пузыри. Дуайн Рей, на голове которого красовалась огромная белая соломенная шляпа, прикорнул в своем кресле, а Черепашка лежала на спине, приоткрыв рот. Влажные волосы темными шнурами прилипли к вискам, открывая лоб больше, чем обычно. Даже издалека было видно, как под прикрытыми веками, тонкими, как кожурка белого винограда, танцуют ее глазные яблоки. Сны у Черепашки всегда были отчаянно активные. Во сне она, похоже, была вольна делать все, на что в обычной жизни могла лишь смотреть.

Возвращались мы ранним вечером, когда уже смеркается, но фары еще бесполезны. Мэтти сказала, что в сумерках она слепа как курица, поэтому ее пикап повел Эстеван.

– Только осторожно, – предупредила она его, когда вся их троица забиралась в кабину. – Меньше всего нам надо, чтобы нас остановили.

Мы с Лу Энн и дети поехали следом за ними. К счастью, от того места, где мы припарковались, шел спуск, а потому я быстро завела мотор, даже не успела почертыхаться как следует. Мы догнали пикап. Мэтти могла не беспокоиться – Эстеван вел машину аккуратно и уверенно. Пока мы ехали, Лу Энн несколько раз, перегнувшись назад, где вместо заднего сиденья у меня в машине была просторная ниша, помогала детям поудобнее устроиться. Пока мы шли обратно к машинам, оба они спали, но теперь проснулись и глазели по сторонам.

– Вот черт! – проговорила Лу Энн, хмуро покосившись себе под подбородок. – У меня верхняя половина груди обгорела. Прямо вместе с растяжками.

Вдруг пикап Мэтти остановился так резко, что я едва не врезалась ему в зад. Я ударила по тормозам, и нас всех бросило вперед. Сзади раздался стук, а потом – странный шум, что-то среднее между кашлем и писком.

– Боже, это Черепашка, – охнула я. – Лу Энн, это же она? Она что, сломала шею?

– С ней все в порядке, Тэйлор, – ответила Лу Энн. – Посмотри сама.

Вытащив Черепашку, она показала ее мне. С той действительно было все хорошо.

– Она сделала сальто! – сказала Лу Энн. – А тот звук, похоже, был смехом.

И вправду. Черепашка, крепко уцепившись за топ Лу Энн, улыбалась. Мы обе уставились на нее и несколько секунд молчали. Потом перевели взгляды на машину впереди. Пикап Мэтти стоял неподвижно посередине дороги.

– Что там за чертовщина? – спросила Лу Энн.

Сначала не было видно ничего. Но потом я сказала Лу Энн:

– Посмотри.

На дороге, перед самым носом пикапа, мы увидели крупную перепелку с хохолком, похожим на женскую шляпку модели сороковых годов. Перепелка суетилась, бегая взад и вперед, и через пару секунд мы заметили причину этой суетливости: вокруг нее сновала пара дюжин птенцов. Они смахивали на маленькие пушистые мячики, катающиеся по дну коробки.

Мы застыли, разинув рты. Вряд ли мы доставили бы несчастной мамаше больше беспокойства, если бы стали сигналить или махать руками – у нее и без нас был хлопот полон рот. Но мы сидели тихо – даже Черепашка. Наконец перепелка переправила свой детский сад через дорогу и скрылась в хилых придорожных кустах. Пикап подмигнул нам габаритными огнями, и Эстеван двинулся вперед.