Катрин Панколь - Я была первой
Любовь… Это слово подобно кораблю, на палубу которого со всех сторон хлещет вода. Даже Пти Робер трактует его путано. Что значит «любить»? От чьего лица произносится фраза «Я тебя люблю?» Кому она адресуется? Что говорящий требует взамен? Или он предлагает свою любовь совершенно бескорыстно? Как долго это утверждение остается в силе: несколько секунд или вечно? Может быть, эти три слова подобны мыльному пузырю, который лопнет как только довольные любовники ослабят объятия, почувствуют, что получили то, чего им так не хватало, осуществили свою детскую мечту. Откуда берется свойственная нам манера любить? Неужели мы сами воздвигаем это шаткое сооружение? Или кто-то заранее заготовил все штыри и балки, отдельные доски и целые блоки, а мы лишь ощупью продвигаемся по опасному участку, теша себя заблуждением, что мы вольные завоеватели.
Поначалу все эти вопросы были для меня чем-то вроде китайского ребуса, пока однажды я не задалась целью докопаться до истины. За остроугольными шляпками и загадочными улыбками скрывалась великая тайна – причина моих неудачных романов, до удивления похожих друг на друга.
Я вдруг поняла, почему мужчины, приносившие на мой жертвенный алтарь свою любовь, свою жизнь, свою мужскую силу, обречены на провал.
Мне всегда казалось, что моей вины в этом нет.
Я была отчасти права: моей прямой вины в этом действительно не было. Я выступала в роли наемного убийцы.
Сама того не подозревая, я слепо исполняла чужую волю.
Так, шаг за шагом, мне открывалась истина. Но какую резню, сколько трупов встретила я на своем пути! Сколько раз мне приходилось в отчаянии спасаться бегством, отчего во рту остался горчайший привкус, а в сердце – зияющая рана, из которой не переставая сочилась кровь.
Однажды вечером, ближе к концу ужина, я решаюсь-таки задать другим этот коварный вопрос. Мы сидим в маленьком ресторанчике на Нормандском побережье. – Как бы вы определили, что такое любовь? – спрашиваю я. – Точнее, любовь между мужчиной и женщиной.
Мы знакомы давно. Нас четверо: старые друзья, любовники, конфиденты. Мы отведали морского языка – свежий улов здешних рыбаков, выпили белого вина и бочкового пива, заказали кофе с коньяком, поговорили о прошлом, о настоящем. Мы смотрим друг на друга с улыбкой, с приятным чувством, что жизнь прошла не зря, что мы стали мудрее и заслужили право снисходительно улыбаться.
– Когда я встретила Филиппа, почти двадцать лет тому назад, – задумчиво произносит Джудит, одной рукой поправляя свои густые рыжие волосы, а другой теребя сигарету, – мне показалось, что небо сошло на землю. Я тогда сказала себе: теперь я знаю что такое любовь, и могу умереть спокойно.
– Я бы сформулировал это так, – продолжает Даниэль, по обыкновению серьезно и взвешенно: «свершилось, я ее встретил». Заметьте, всего четыре слова.
– Мне хватило бы и трех, – вступает Доминик, старый рокер, внезапно ощутивший себя романтиком: «она была всегда».
– А ты? – спрашивают они, повернувшись ко мне.
– А я так ее и не встретила.
Я знаю что такое нежность, привязанность, уважение, восхищение, желание, наслаждение, но что такое любовь я не понимаю и по сей день. Я по-прежнему ищу ее.
А теперь, теперь ты наконец поняла?
Мне ничего не стоит дотянуться губами до твоего уха, но я умышленно не задаю тебе этот вопрос. Я знаю, что однажды ты подаришь мне эти три слова, выпалишь их залпом. Потому что я все сделаю, чтобы заслужить это признание. Я задушу тебя своей любовью, я буду угадывать твою малейшую прихоть, немедленно исполнять любое твое желание. Мы с тобою станем одним целым. Без меня ты перестанешь существовать, разучишься смеяться, ходить, любить, писать. Даже твои мечты отныне будут принадлежать только мне. Я наполню собою твое тело, всю твою жизнь. Я буду трахать тебя как ни один мужик до меня не трахал.
Это признание я тоже надеюсь услышать из твоих уст.
Его ты тоже выпалишь залпом…
Теперь я знаю о тебе почти все.
С тобою я хочу облететь весь мир. С тобою я начну жить, жить так, как никогда прежде. Мы столько всего уже пережили по отдельности, что нет смысла все это пересказывать, просто настало время великих открытий, отныне мы вместе полетим по жизни, прекрасные и бесстрашные, настоящие искатели приключений.
Большой ресторан с целой россыпью звезд на фасаде. Я обедаю с шефом: меня только что приняли на работу. Его карьера близится к закату, но он не сдается. А я впервые получила серьезное место, и стараюсь проявить себя как можно лучше. Я сижу, нарядная и почтительная, внимаю каждому слову как подобает младшему по должности, однако же подмечаю: все в нем и на нем коричневое – костюм, оправа очков, глаза, волосы (видно, что крашеные), усы (аналогично), галстук, ботинки, кончики пальцев (на них сигаретный пепел). Сколько ни приглядываюсь, не могу разглядеть ни малейшей цветовой поблажки, разве что зубы у него желтоватые. Он говорит, я слушаю. Его не волнует интересно мне или нет, он привык, что все его слушают. Он не ходит, а вышагивает, не сидит, а восседает, он даже телефонный номер не может набрать самостоятельно – за него это делает секретарша.
После каждой ложки он замолкает и неторопливо, с выражением сдержанного одобрения на лице наслаждается изысканнейшей пищей, как и положено тонкому ценителю, которому некуда спешить. Он медленно и торжественно цедит слова: подлежащее, сказуемое, дополнение и целая уйма цветастых придаточных, и лишь изредка прерывает свою речь, оставляя за мной право на благоговейный вздох. После каждой такой паузы, довольный произведенным впечатлением, он отправляет в рот ломтик налима под соусом карри.
Рядом с ним стоит официант, держа наготове десертное меню. «Небось, тоже новенький», – подумалось мне при виде его детского лица. Он краснеет, старается держаться как можно прямее, почтительно склоняется над клиентом. Костюм ему явно велик, должно быть, с чужого плеча. Огромный воротник свисает как большое белое блюдце под его маленьким подбородком.
Шеф продолжает вещать, не обращая на него внимания, вытирает салфеткой уголки губ и аккуратно кладет ее на пухлый живот. Он тянется к бокалу, опрокидывает содержимое в глотку, завершает начатую фразу. Официант осторожно чихает, чтобы напомнить о себе. Шеф удивленно возводит глаза кверху: надо же, этот мальчишка посмел прервать его речь! Он недовольно хватает меню и быстро пробегает его глазами. Я бы тоже не прочь взглянуть на длинный перечень лакомств, но уже поздно.
