Андрей Рубанов - Хлорофилия
—Это как? – спросил Савелий. – Как отличить просто законопослушного человека от слишком законопослушного?
—Сам поймешь, – отмахнулся старик. – А теперь иди. Только перед уходом пошарь в том шкафу, рядом с энциклопедиями… Там есть бутылки, одна полная, другая наполовину пустая – тащи сюда обе. Я сегодня ночью пить буду. Один. Любишь пить один?
—Нет.
—Ну и дурак.
Солженицын все кутался в свой лагерный бушлат, грозил пальцем из угла.
—Погоди, – сказал старик, когда Оавелий стоял в дверях. – А ты чего такой напуганный?
—А какой я должен быть? После услышанного?
—Эх ты, – снисходительно прохрипел Пушков-Рыльцев. – Веселись, дурак. Риск, ответственность, нагрузка – это и есть счастье! Если тебе доверяют – наслаждайся. Возглавить большое дело – все равно что невинность потерять. Такое бывает только один раз. И запоминается навсегда… Тебе, малый, надо не вздыхать и ужасаться, а праздновать. Понял?
—Да.
—Иди.
«Хорошо ему, столетнему и безногому, учить меня жизни», – раздраженно думал Герц, спускаясь в гараж.
Однако по мере продвижения лифта и изменения порядка цифр на экране – шестидесятый уровень, пятидесятый, сороковой – Савелий понемногу укрепился в мысли, что старик прав.
«Действительно, чего бояться? Подумаешь, журнал. Это же не оборонный завод. И кстати, перемены в судьбе давно назревали. Если откровенно, я сам их желал. При всей моей нелюбви к переменам, при всем стремлении к упорядоченности и стабильности я давно нуждался в новом и большем. Как пел тот странный музыкант сто лет назад? „Сны о чем-то большем“? Бывает, противишься чему-то большему, а оно само стучится в дверь.
Женюсь, да. Стану шефом. Настоящим журнальным боссом. Поселюсь на восьмидесятых, где солнце бывает минимум полдня в день. Я не карьерист – и не лез к новому и большему. Не карабкался, стиснув зубы, по чужим головам. Все произошло своим чередом. Значит, так тому и быть. Евграфыч, дьявол ветхий, все-таки мудр. Он титан, фигура, он во всем прав. Власть и влияние опасно вручать авантюристам с пылающим взором. Власть и влияние должны находиться в руках у трезвых рассудительных Савелиев».
Он вышел из лифта, лелея в себе новые ощущения. Как будто вдруг стал шире в плечах. И обоняние обострилось, и слух. Старая жизнь осталась в прошлом, впереди сверкала новая.
В огромном зале гаража было шумно, из широкого китайского «Майбаха» выгружалась, хохоча, группа раскрашенной молодежи – видимо, приехали из дансинга, чтобы продолжить активный отдых у кого-то в квартире. Динамики лимузина исторгали нечто дикое, будто целая армия шаманов молотила в бубны, упившись секретного шаманского зелья. Пританцовывающие девочки – блудливые мордашки, задорно торчащие сиськи из высококачественного вспененного силикона – увидели журналиста, издали мелодичные возгласы, помахали – присоединяйся, мол, дядя, у нас весело, смотри, какие мы открытые для всего нового и большего; гляди, какие у нас попки упругие, какие наши мальчики мускулистые; нам хорошо, пусть и тебе будет хорошо.
Савелий сурово улыбнулся и двинулся к своей машине. Надо сказать, ребята подозрительно благодушны и раскованны. Не иначе, мякоти обожрались. Нынешняя молодежь все-таки очень неосторожна, тут повсюду объективы…
«Праздник – праздником, журнал – журналом, но осторожность необходима», – сказал себе Савелий, вспоминая адрес Гоши Дегтя и настраивая автопилот.
Он давным-давно не был в гостях у старого товарища. Гоша жил далеко, практически на окраине, в районе с дурной репутацией, в старой башне для низкооплачиваемой интеллигенции. Визит к Гоше обещал угрозу личному психологическому комфорту. Лучше не ехать в сомнительное место на дорогой машине, а вызвать такси – и не автомат, а с живым водителем; очень дорого, зато безопасно.
«Ладно, – подумал Герц, – рискнем. Я шеф-редактор популярного журнала, зачем мне кого-то опасаться? Пусть теперь меня опасаются. Я теперь, если захочу, любую сволочь пропечатаю, тиражом в сто пятьдесят тысяч, с цветными фотографиями. В порошок сотру. Мой журнал называется „Самый-Самый“, ясно? Вон, девки маются от безделья и здоровья юного – сейчас поманю пальцем, и любая все сделает, лишь бы ее портрет в моем журнале появился… »
Он вздохнул и тронул машину с места. «Зачем мне девки. У меня есть женщина, и я ее люблю».
7– Я думал, ты не приедешь, – выдал Гоша Деготь вместо приветствия и неприятным жестом вытер мокрый рот. – Проходи пока на кухню. Подожди пять минут. У меня тут небольшая проблема.
Савелий кивнул и отправился, куда ему рекомендовали. Он устал, в голове слегка шумело. Его не удивили странности в поведении товарища. «Небольшая проблема» была на самом деле бывшей супругой Гоши. Усевшись за стол, покрытый нечистой скатертью – в центре на тарелке лежало огромное ярко-красное яблоко, рядом стояла початая бутылка коньяку, – Савелий услышал гневные возгласы.
– Подойди к зеркалу! – надсадно кричала женщина за стеной. – Посмотри на себя! Ты отвратителен!
Оппонент что-то неразборчиво бормотал. То ли клялся, то ли успокаивал.
– Все люди как люди! Приятные! Разносторонние! Кто марки собирает, кто запахи старинные! Всем весело, всем комфортно! Вон, у меня приятельница – на Луну летала! С «другом»! Красота, говорит, невероятная, и легкость во всем теле! На будущий год опять полетит! А ты? Чего тебе не живется? «Соседи» жизнь испортили? Да они сейчас везде! Забудь, выбрось из головы!
Она права, сказал себе Савелий. «Соседей» все больше. Теперь уже и на шестидесятых вовсю увлекаются. Это сразу заметно, когда сосед становится «соседом». Он тогда ежедневно рядится исключительно в лучшие одежды, и его жена даже собачку выгуливать идет только в вечернем платье. Или, наоборот, в мини-юбке и безумной раскраске наподобие грубого театрального грима.
– Встряхнись! – кричала женщина. – Ты знаешь кто? Ты – беззубый!
«А вот тут ты ошибаешься, – подумал Герц. – Он точно такой же зубастый, как и ты, уважаемая. И еще в сто раз зубастее. Ты же не читала его статьи. А я читал. Внимательно. Только ты, мадам, свои зубы норовишь в других вонзить. В первую очередь в мужа своего бывшего. А он, бывший муж, свои зубы не показывает, он ими грызет исключительно самого себя. Такова между вами разница».
– Ты скоро окончательно превратишься в бледного! Ты мне противен!
«А сама ты лучше, что ли? Визжишь, как электродрель. Найти бы твою кнопку да выключить». Савелий вздохнул.
– Чего притих? Стыдно, да? Молчишь?
«Конечно, ему стыдно. За тебя стыдно. Как же ему не молчать, если ты слова не даешь вставить».
