Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана
Тем, что вырос простаком, ответил себе Куропёлкин.
А по нынешним временам, стало быть, дурнем. И даже — дважды дурнем. В простоте своей уверовавшим в то, что, пусть и вынужденно следуя обстоятельствам и правилам взбаломученной жизни и не нарушая собственных понятий о чести, всё же можно добыть если не яхту, то хотя бы скатерть-самобранку и к ней — четыре колеса (с запасным). Склонность же к приключениям, порой беспечным, порой отчаянно-бездумным («А пошло бы всё!..»), и привела его в конце концов к колодцу Люка.
Так зачем же было теперь куда-то спешить?
Когда ещё выдадутся в его жизни мгновения благоудовольствия и тишины, важно, что и душевно-чувственной, с лаской солнечных лучей и беспокойством о нём, Куропёлкине, послеполуденного ветерка?
Может, и никогда более не выдадутся…
60
«Ба! Да уже три часа! — сообразил Куропёлкин. — Эко меня разморило!». А голову, однако, так и не поднял. По его расчётам выходило, что часа два с лишним он провёл в колодце в компании с Сергеем Ильичом Бавыкиным (если, конечно, такой господин ему не привиделся) и с ассистентами пещерно-колодезного господина. И больше часа провалялся в траве у Люка. Ну и ладно, решил Куропёлкин. Предобеденного аппетита он не ощущал, значит, в гостиной у Бавыкина они всё же откушали. Вблизи Барского дома никакой суеты не наблюдалось, автомобили не шумели, никто истошно не вопил, пушки замка Ив не палили, и надо полагать, благополучию горничной Дуняши пока ничто не угрожало. Куропёлкину можно было и ещё поваляться, день всё равно обещал быть бездельным. А вот завтра, по предчувствиям Куропёлкина, госпожа Звонкова должна была вернуться из дальних бизнесстранствий. Но Куропёлкина обеспокоило то, что его и впрямь разморило, свежесть, подаренная ему при возвращении из колодца, из него изошла, и к чему было жить дальше разбитым и варёным?
Продолжать бездельничать можно было и в своей квартирке с оконцем. А ещё лучше в прохладе водных процедур. И Куропёлкин вынужден был проявить силу воли. Встал, украсил себя соломенной шляпой и отправился восвояси. Именно восвояси.
Из свобод полевого простора (пусть и ограниченного забором) в тесноту и обязательности жизни по контракту.
Имея в руке посох, Куропёлкину неловко было бы шагать по привычке энергично или хотя бы степенно (не при трости же он с набалдашником!). Следовало посоху соответствовать. И поплёлся Куропёлкин уставшим паломником, исходившим пол-России, спину чуть ссутулив. Лапти бы ещё ему на ноги. Видел: на откосах оврага, часа три назад пустынных, бродят охотники за шампиньонами, иные из них и с палками-щупами. Посчитал, что и ему сейчас полезнее выглядеть одним из гриболюбов. Посох его принялся тыкать в траву и раздвигать её, и вскоре Куропёлкиным была обнаружена кочка, плотно обросшая летними опятами — рыжее в зелёном, красиво!
Куропёлкин очистил кочку, любил аромат летних грибов, но мять и запихивать их в пакет с шампиньонами не стал. Вышло бы кощунство. А соломенное-то украшение башки — на что? И опята были без ущербов уложены им в прогулочный головной убор.
На кухне столовой для дворовой челяди ценность летних опят поварами была поставлена под сомнение, мол, не ели, мол, не пробовали, а потому и по сей день живы. Куропёлкин возмутился, у него-то на подозрении были как раз местные шампиньоны.
— Шампиньоны забирайте на общую сковороду! — заявил он. — А опята я пожарю сам и исключительно для самого себя. И никаких дел об отравлении граждан не заведут.
Поворчав, ему определили место и ёмкости для мытья и чистки опят (те, выросшие в траве, в сложной чистке и не нуждались), а потом и предоставили конфорку для сковороды средних размеров. За жаревом грибов его и отыскала горничная Дуняша.
— Ну, как прогулялись, Евгений Макарович? — поинтересовалась Дуняша. — Вижу, вы с добычами…
Грибы были пожарены и опробованы.
— Хороши!
— Хороши! — согласился Куропёлкин. — И ручаюсь. Никаких неприятностей они вам не доставят.
— Ощутим часа через четыре, — сказала Дуняша.
Из чада кухни вышли в теплынь двора.
— Прогулялся я удачно, — сказал Куропёлкин. — Вы ведь это хотели узнать, уважаемая Дуняша? И ноги размял, и руки, и на солнышке погрелся, и грибов набрал, и водицы напился вовсе не из лужи. Теперь возвращаю вам пакет вместе с соломенной шляпой. Посох же оставлю себе на память… С вашего позволения.
— Значит, водицы вы напились вовсе не из лужи… — будто бы в раздумье произнесла Дуняша.
— Нет, не из лужи… — подтвердил Куропёлкин.
Дуняша молчала, смотрела под ноги, возле них в рабочих путешествиях передвигались рыжие муравьи.
— Кипятком, что ли, их залить? — озаботилась Дуняша. — Уж больно они ехидно-кусачие…
И тут же спросила:
— Евгений Макарович, вы видели его?
— Видел…
— И разговаривали?
— И разговаривал, — кивнул Куропёлкин.
— Ну, и как он там? — будто бы невзначай, попусту, будто бы и не нуждаясь в ответе поинтересовалась Дуняша. Сама же смутилась, глазами принялась отыскивать нечто невидимое в небесах.
А Куропёлкин растерялся. Снова привиделся ему Сергей Ильич Бавыкин. На вид — не сапожник даже, а скажем — конторщик, не из самых важных, меленький в толпе, в толкотне её, скорее всего, беспомощный, но и никого не раздражающий, если задавят, то не со зла, а женщины такого, пусть и пепельно-невзрачного мужичка, но с глазами мечтателя, ещё и пожалеют. И в то же время он, Сергей Ильич, в своих самоощущениях и в проявлениях их, посчитал Куропёлкин, — Титан, один из управителей Планеты, неважно какой она формы — шара или чемодана, куда до него капитану «Наутилуса»! Но каких слов ждёт о нём теперь Дуняша? И какие соображения стоит высказывать теперь ему, Куропёлкину?
— Да вроде бы с ним всё нормально… — осторожно произнёс Куропёлкин.
— А он… — робко начала Дуняша.
— Как я понял, — сказал Куропёлкин, — он относится к некоей горничной с симпатией. Попросил меня поспешать, чтобы моя задержка не сказалась на её благополучии. Вот и посохом снабдил…
— Бедняга, — вздохнула Дуняша.
— Отчего же — бедняга, — сказал Куропёлкин, на всякий случай, — по-моему, он не считает себя беднягой.
— Вам о многом неизвестно, — сказала Дуняша.
— Очень о многом, — согласился Куропёлкин. — Истинно так. Но может, оно и к лучшему…
Сам же подумал: «Каково было бы узнать титану и властелину Сергею Ильичу Бавыкину, выпускнику МИИТа, что никакой пробоины в чемодане не случилось, а он, бывший муж госпожи Звонковой, сидит в своей пещере при колодце наблюдателем за сбросами мусора и использованных Шахерезадов? Хотя, не исключено, что он догадывается об этом и отвлекает себя от разочарований судьбы починкой обуви?»
