Лариса Райт - Жила-была одна семья
И что теперь? Означало ли Ирино заявление простую, ничем не подкрепленную, кроме рекламных проспектов, документальных фильмов и рассказов очевидцев, осведомленность о красотах Турции, или, как показалось Саше, за советом посетить Памуккале скрывалось что-то еще? Конечно, про Памуккале — белоснежное ледяное чудо в сорокаградусной жаре — мог слышать каждый, и совсем не обязательно самолично где-то присутствовать, чтобы потом рекомендовать другим посетить это место. Она и сама нередко, услышав, что кто-то из знакомых направляется в другую страну, моментально забрасывала счастливчика названиями местных галерей, во многих из которых ей пока бывать не приходилось. Но никому и в голову не приходило сомневаться в том, что стоит посмотреть на знаменитых «тонущих» рыбаков Гойи в Прадо или на полотна Да Винчи во флорентийской Уффици. Почему же тогда простое, вскользь брошенное замечание сестры о знаменитой на весь мир турецкой достопримечательности неожиданно выбило Сашу из колеи? Она сама четко не смогла бы обозначить, что именно заставило ее насторожиться. Было ли это ощущение затаенной грусти в голосе Иры? Или, возможно, еле уловимое, чуть слышное эхо каких-то воспоминаний, промелькнувших в том вздохе, который она не смогла сдержать, когда произнесла название горы? А может, за всем этим вообще ничего не скрывается, кроме разыгравшегося Сашиного воображения? Творческие люди практически всегда бывают излишне эмоциональны. Они более других подвержены поиску скрытого смысла в словах и поступках окружающих и склонны видеть то, чего не существует на самом деле.
— Это лошадка, — говорила маленькая Саша, показывая на проплывающее по небу облако практически правильной овальной формы.
— Где? Где? — Ира всегда расстраивалась, если ей не удавалось опередить младшую сестру.
В детстве они обе обожали эту игру, часами разглядывали небо над грузинским селением, где часто проводили лето. Папа как-то сказал им, что именно так — лежа на поле и не сводя глаз с распростертой над ним бездны — он решил непременно стать летчиком. Наверное, он все-таки рассматривал самолеты. Они с Ирой тоже пытались, но занятие это оказалось скучным: все большекрылые птицы, пролетающие на огромной высоте, казались им абсолютно одинаковыми, и когда отец восторженно восклицал: «Глядите! «Тушка»!» — или мечтательно тянул: «Вот это да… Вот это, я понимаю, машина. «Илюшин» — это вам не какой-нибудь «Як», — девочки лишь переглядывались недоуменно. Они, конечно, понимали, что разница между огромным пассажирским лайнером и небольшим десятиместным самолетом должна быть очевидна, но разглядеть ее на таком расстоянии не могли, как ни старались.
— Я ничего не вижу, — однажды призналась Ира, когда папы не было рядом. — Я не знаю, что там летит, и, честно говоря, мне все равно. Летит, и пускай себе летит. А ты? Ты что-нибудь видишь?
Сашино «нет» уже почти слетело с языка. Она не имела ни малейшего представления, что там далеко-далеко только что пролетело над их головами и скрылось в облаке. Но она видела облако. Точнее, она вдруг отчетливо поняла, что видит морду плывущего аллигатора.
— Я вижу крокодила.
— Где?
— Облако, за которым сейчас летит самолет. Похоже ведь на морду крокодила?
— Похоже. А вон то напоминает мышку. Смотри, у него сверху ушко маленькое, а сзади хвостик длинный и тонкий.
— Точно! А я еще вижу бабочку, собаку и Пушкина.
— Пушкина?
— Ага. Гляди, какой четкий профиль, и голова в кудрях.
— Действительно, — недовольно протянула Ира. И почему она первая не догадалась? С тех пор первенство в этом занятии давалось ей с трудом. И совсем не всегда из-за того, что в каждом облаке Саша могла найти какое-то сходство с лицом или предметом. Иногда все было гораздо проще, как в случае с лошадкой. Ира все крутила высоко задранной головой, пытаясь найти рядом с облаком, на которое сейчас указывала сестра, другое — напоминающее лошадь, а Саша все тянула руку в том же направлении и говорила:
— Да вот же, вот.
— Ну где? Где?
— За облаком.
— Что значит «за облаком»? Что ты мне голову морочишь? Это нечестно!
— Почему же? Я правда вижу лошадку за облаком.
— Опять эти твои штучки! Вечно видишь то, чего нет! — раздраженно повторила Ира слова, услышанные когда-то от взрослых.
А Саша и правда видела и подмечала многое: у Чебурашки были такие большие уши для того, чтобы он не катался по ящику с апельсинами и не ударился. Мальвина носила голубые волосы, потому что в ее домике было много чернил. Учительница литературы поставила однокласснице двойку, потому что ее раздражает красный цвет, а девочка сегодня явилась в красном. Мастер одел куклу в шаль, потому что «в ее мире зима». Гойя оглох потому, что никто из окружающих его посредственностей не мог сказать ему ничего нового и путного. Ну, Ира посоветовала Саше съездить на Памуккале потому… Потому, что сама была там когда-то.
Особенности воображения? Неуемная фантазия? Но уши Чебурашки были большими, а волосы Мальвины голубыми. Учительница не только никогда не носила красного и не держала в кабинете учебников в красных обложках — она даже тетради проверяла черной ручкой. Шерстяные шали редко носили летом, а у Гойи были проблемы не только со слухом. А Ира… в Турции она все-таки была. Но когда? С кем? Зачем?
15
Иногда для правильного решения требуется время. Оно должно вызреть, как сладкий фрукт, настояться, как хорошее вино. Конечно, нельзя ожидать, что за десять-пятнадцать минут во вкусовых качествах какого бы то ни было продукта могут произойти существенные изменения. Но можно надеяться, что времени этого будет вполне достаточно для смены чьего-либо настроения.
Человек шел наверх убитым и раздавленным. Но несколько минут тишины и покоя сделали свое дело. Теперь собственная удрученность, негласное решение страдать уже не казались ему единственным оставшимся выходом из ситуации. Он все обдумал еще раз, взвесил «за» и «против» и понял, что сдаваться без борьбы неправильно. Нужно хотя бы попытаться добиться своего, а потом уже опускать руки.
И тогда он снова спустился, скользнул неслышной тенью мимо кухни, укрылся в кабинете, присел у компьютера и, стараясь как можно тише стучать по клавишам, написал ответ:
Я дождался первого раза — дождусь и второго…
16
Огромная известняковая гора, представленная во всех туристических справочниках Турции как Памуккале, запомнилась Ире непередаваемым и необъяснимым ощущением полной и долгожданной гармонии. Непередаваемым потому, что не с кем было поделиться, некому рассказать о поездке, ибо не пришло еще время для того, чтобы так долго хранимая и тщательно оберегаемая тайна наконец стала явной. А необъяснимым из-за того, что довольно удивительно испытывать гармонию там, где под палящим солнцем не тает «снег». Но Ира действительно стояла когда-то босыми ногами в одной из многочисленных лужиц знаменитого «ледника» и щурилась от слепящего света. Отчаянно хотелось пить, раздеться (даже в топе и коротеньких шортах было невыносимо) и оповестить громким криком мир о своем наступившем счастье.
